Иван поздно понял, что этот разряженный петух его заметил; понял это и ещё понял, что влип в какую-то неприятную историю.

Адмирал остановился метрах в десяти и, глядя на Ивана, поманил его пальцем. Иван от неожиданности замер, не проглотив очередного куска песочного кольца. Чтобы убедиться, что именно его персоной заинтересовались, он жестами спросил у адмирала:

"Я тебя интересую?"

Тот кивнул головой и для убедительности ещё раз поманил к себе пальцем матроса.

Иван вспомнил - чему его учили на строевых занятиях в учебном отряде, поправил одежду. С сожалением отбросил недоеденное колечко и направился к адмиралу. Не доходя до него шагов пять, он перешёл на чеканный строевой шаг и так подойдя к адмиралу, взял под козырёк и громко доложил:

"Товарищ адмирал, матрос Бут по вашему...- тут он замялся, подбирая подходящее слово: по вашему "жесту", "приказанию", "вызову". В уме 62мгновенно пронеслась мысль, что слово "жесту" здесь не подойдёт, и закончил фразу: - по вашему вызову явился". Резко опустил руку к ноге и замер по стойке смирно, пожирая начальство верноподданническими глазами. Начальству явно понравился и подход, и рапорт. Адмирал спросил:

"Что это вы так стоите? Адмирал идёт, а вы никак не реагируете?"

"Виноват, товарищ адмирал, задумался".

"Где служите?"- продолжал допрос начальник.

Иван чётко доложил.

"Идите на свой корабль и доложите командиру, чтобы наказал вас".

"Слушаюсь, товарищ адмирал. Разрешите идти?"

"Идите".

Иван взял под козырёк, лихо развернулся на 180 градусов и чётким строевым шагом отошёл от "петуха". Пройдя шагов пять, он перешёл на обычный шаг и не оглядываясь пошёл к кораблю.

Ничего Иван не стал докладывать командиру. А "петух"? "Петуху", видимо, понравилась строевая выправка матроса и он никого не послал проверять: доложил тот о своём проступке или нет. А, может быть, ещё по какой причине..., но через три дня Иван понял: обошлось.

Размышляя над этим случаем, Иван пришёл к выводу, что адмирал-петух потому к нему прицепился, что ждал видимого чинопочитания: то, что матросня разбегалась при виде процессии, адмирала удовлетворило, а вот когда один из них не продемонстрировал чинобоязнь - вот что его задело.

"Разве такой родину защитит? - спрашивал себя Иван. - Да он в первом же бою в штаны накладёт", - сделал он окончательный вывод.

63 Ивану казалось, что человек с холуйской душой, а именно холуи, считал он, жаждут чтобы их превозносили, выделяли, трепетали перед ними те, кто, по их мнению, ниже стоит по рангу; потому что они также трепещат, пресмыкаются, гнутся перед вышестоящими. Для рабских душ такой мир - норма и они даже готовы бороться за него; такого склада люди не способны быть настоящими защитниками своей родины. Они обязательно трусливы и продажны. Почему он так считает - Иван объяснить не мог, но был уверен, что прав.

--------------------------------------

Корабль готовился к длительному походу - на шесть месяцев. И получалось, что как только они вернутся на базу - Ивана должны будут отпустить домой - на побывку на две недели. Сознание этого грело душу и придавало сил.

"Перетерпеть ещё полгодика и я - дома, - думал Иван - По ходовой, в походе время бежит быстро: вахта - сон, вахта - сон. И так день за днём, месяц за месяцем", - утешал он сам себя.

Самые злобные "годочки" демобилизовались. Пришли молодые, а Иван, Чумаков, Настя и Шурик Соболев оказались в середине возрастной иерархии. Служить стало легче. Чумаков всё-таки освоил искусство обслуживания испарительной установки. И ему уже не приходилось прибегать к хитрости.

Командиром отделения был назначен армянин - маленький, толстый и хитрый. Обучение молодых он возложил на Бута. Иван раздобыл схему устройства корабля. Каждому молодому выдал по листу ватмана. Заставил их на этих листах нарисовать контур корабля, а затем заполнять этот контур содержанием. Молодой таким образом сначала знакомился с 64теорией, затем закреплял эти знания на практике, то есть бежал и исследовал это конкретное помещение, а затем фиксировал знания тем, что на своём чертеже отмечал (рисовал) данное корабельное помещение. Дело обучения пошло легко и даже весело. Не было ругани, криков и дурацких наказаний, лишающих молодых сна и тем подрывающих их и без того ослабленные в отрыве от дома познавательные способности.

То ли ревность, то ли ещё что-то, Иван никак не мог понять, но почувствовал, что этот армянин - старшина первой статьи Саркисян - стал к нему придираться: то в его рундук залезет и скажет, что там у Ивана беспорядок, то грязь в помещении холодильной машины ("Холод-П") найдёт и заставит Ивана (а это было его заведование) делать внеочередную приборку. Иван никак не мог понять - чего этот армяшка к нему привязался.

Уже два месяца эскадренный миноносец "Благородный" болтался в водах Средиземного моря. Именно "болтался" и больше ничего, потому что только обеспечивал здесь военное присутствие СССР. И вот объявили, что ожидается заход в югославский город Котор, что стоит на берегу Адриатического моря. Великое благо для моряка, после двух месяцев плавания - вступить на твёрдую землю. Сходишь на берег, а ощущения такие, что земля под твоими ногами продолжает раскачиваться, как палуба корабля. Это ощущение проходит только часа через два-три нахождения на твёрдой земле. Однако, даже этого бывает моряку достаточно, чтобы подпитаться силами от матушки-земли и вновь обрести способность сопротивляться морской стихии. Сойти на берег для моряка - великое благо. И вот этого блага, этот чёртов армянин лишил Ивана. Он придрался к тому, что Иван не сразу убрал сварочное оборудование после 65того, как снял и заварил лопнувшую медную трубу от кормового пожарного насоса. Решил её сначала установить на место, проверить, а уж затем и свернуть сварку. Провозился с установкой часа полтора - никак гайка по резьбе не шла. Однако, справился. Выходит наверх, а старшина его поджидает.

"Почему не убрал?" - Иван попытался объяснить, но, - куда там - тот и слушать не стал. Он сильно коверкал русский язык, но понять его было не сложно:

"Тебе, саляга, в город не будешь".

У Ивана всё внутри опустилось. Хоть и ходили слухи, что по приказу сверху каждый моряк обязательно должен быть отпущен на берег, но на памяти у Ивана не было случая, чтобы вышестоящее начальство отменило распоряжение командира отделения.

Смирившись с очередным несчастьем, стиснув зубы, Иван продолжал считать дни до отпуска.

Проходит день. На левом шкафуте у второй артиллеристской башни выстроилась очередная группа моряков - они идут в город. Иван вышел на бак, уселся на волнорез и стал рассматривать красные черепичные крыши утопающих в зелени особняков во множестве стоящих на берегу Которской бухты. Говорили, что в Югославии иностранцам разрешили строить себе особняки.

"Вот они там блаженствуют, - думал Иван, - а я тут..."

"Вано, подменишь меня? Я в город иду" - это спросил Шура Соболев, стоявший сейчас вахту дежурным трюмным. Он явно бежал и вот теперь, тяжело дыша, стоял перед Иваном, ожидая ответа на поставленный вопрос.

66 "Ну, что за вопрос, Шурик, конечно подменю. А эта сука - Саркисян, с вами?"

"Не знаю наверняка, кажется - с нами".

Было видно, что Шурику стыдно так открыто проявлять положительные эмоции перед товарищем, которого не за что лишили удовольствия. Но Соболев никак не умел с собою совладать и потому, бушевавшая внутри у него радость, не поддавалась волевым усилиям по сдерживанию её и выплёскивалась наружу в виде виноватых улыбок. А Ивану от этого становилось ещё тоскливее. Чтобы прекратить пытку он поторопил Шурика:

"Давай, Шура, и за меня погуляй! На вахте всё впорядке?"