"Сюрприз? Какой сюрприз?" - задумчиво спросил Иван, огорчённый тем, что некому ему будет излить всё то, что накопилось в его голове за первый почти уже год службы на советском ВМФ.

Мать не стала ему больше ничего говорить, видя, что сыну не до того. Она внимательно рассматривала его и ужасалась изменениям, которые произошли в его лице за время их разлуки: это был уже другой человек. Вот он перед ней - её горячо любимый сынок и, в то же время, это уже не её сын. И дело даже не в том, что бледный и щёки ввалились, а под глазами синева, а в том, что сын смотрит на неё другими глазами - глазами затравленного зверька.

"Что же они там с вами делают?" - погладив сына по голове, спросила она с болью в голосе.

"Эх, мамаша, - вдруг откликнулся на её вопрос шофёр, - они там из них делают новых людей - строителей коммунизма".

---------------------------------------

47 Двухместный номер в гостинице был обставлен казённой мебелью с алюминиевыми бирками на каждой единице. Была бирка и на часах, висевших на противоположной от кровати стене и монотонно отстукивающих иваново время такого короткого отпуска.

Посредине комнаты стоял круглый стол, с тремя стульями и на одном из них сидела Римма. Иван обомлел. Мать, чтобы сгладить сыновнюю растерянность, быстро заговорила:

"Вечером отходит мой поезд, а Римма останется с тобой. Сейчас мы пойдём обедать. После обеда я дам тебе прочесть письмо от деда, а ты ему напишешь ответ, если захочешь. - Помолчала и добавила. - Мы привезли тебе твою гражданскую одежду. Переоденься".

Подождав пока Иван переоденется, они втроём спустились вниз - в ресторан при гостинице. Иван тогда ощутил, что он свободный человек, когда в дверях ресторана чуть ни столкнулся с капитаном первого ранга. Уже инстинктивно рука потянулась к виску, для отдания чести, но опомнился и смело прошёл за дамами, которых военный пропустил.

После обеда женщины оставили Ивана одного в номере, наедине с письмом, а сами пошли прогуляться по городу.

Иван развернул письмо и прочёл:

"Мой дорогой Иван, вот когда ты встретился с настоящей жизнью. Жизнь под колпаком мамы и папы - это не жизнь, а подготовка к ней. И если ты сумеешь преодолеть эти испытания, которые, я уверен, свалились на тебя так неожиданно для тебя, то, значит, подготовка была проведена правильно.

Живи, думай, думай и думай, борись и не очень-то сердись на людей, которые тебе вредят. Этим людям тоже не сладко живётся. И вот если ты научишься им помогать, в то же время отбиваясь от их нападок на тебя; вот если ты постигнешь это великое искусство жизни - будешь счастлив.

48 Пойми, из тебя сейчас рождается новый человек, а всякое новое рождение происходит в муках. Так уж природа устроила. Крепись.

Всегда твой, любящий дед Евстратий Никифорович"; и дата.

Прочитав письмо, Иван задумался:

"Неужели дед прав и эта самая "настоящая жизнь" такая глупая, подлая, злобная? Эти военные придурки неужели не понимают, что дисциплина может быть разная? Человек, подчиняющийся из страха, - не надёжен. Если он подчиняется своему командиру только потому, что боится его, то всегда будет стремиться или обмануть командира, или вообще как-то освободиться от объекта страха. А как можно освободиться? Видимо, тремя способами: первый - убежать, второй - уничтожить объект страха, преодолев на мгновение свой страх и третий, самый трудный, которым мало кто пойдёт - преодолеть страх, вступить с объектом страха в человеческий контакт и перевоспитать командира, командующего своими подчинёнными через внушение им страха. Но есть другая дисциплина - сознательная, это когда..." - додумать ему не дали вернувшиеся из города женщины.

"Мама, а как там сестрёнка-то моя поживает?" - спросил Иван.

Мать оживилась: "Ой, хорошо, хорошо поживает. Очень хочет учиться. Смышлёная такая! Готовится поступать в Ленинградский Университет. И ты знаешь, какой факультет выбрала? Философский! Про тебя не забывает. Мы часто с ней о тебе говорим".

Иван отвернулся к окну, чтобы скрыть наворачивающиеся слёзы умиления. Подумал:

"Что-то часто меня стала слеза прошибать".

"Написал что-нибудь в ответ-то?" - спросила мать.

49 "Нет, мама, ещё не успел, но обязательно напишу".

"Поторопись. Через два часа отходит мой поезд", - сказал мать, затем подошла к сыну и обняла его. Римма из деликатности вышла из номера.

"Куда это она?" - спросил Иван.

Мать пожала плечами и повторила свою просьбу:

"Садись и пиши, а я пойду посмотрю - куда Римма направилась".

Сидя за столом, перед чистым двойным листом бумаги, вырванным из тетради, Иван помедлил, затем взял авторучку, предусмотрительно оставленную матерью на столе, и написал: "Спасибо, деденька, за разъяснения. Спасибо папа за то, что устроил мне здесь такие неожиданные каникулы. Они очень кстати - это как глоток чистого воздуха, когда выходишь на палубу после четырёхчасовой вахты у горячего испарителя.

Многое мне здесь на службе не понятно, но, думаю, что, в конце концов, разберусь. Уж не совсем дурак-то я. Неожиданно всё как-то на меня свалилось. В этом ты, деденька, прав абсолютно.

Отец, и ты прав - нужно было мне сменить знакомое рабство на такое же. Рабство, которое понимаешь - менее мучительно переживается. Ну, что поделаешь - сам напросился. Впереди у меня ещё три года выбранного мной жизненного пути. Нет, не три, вру - год, через два года службы отпуск дают на две недели.

А то, что вы мне подарили такую трёхдневную передышку - позволит мне этот год прожить. И я его проживу, и мы увидимся.

Целую и обнимаю, ваш сын и внук Иван Бут. (дата)

P.S. Целую и обнимаю сестрёнку".

Когда мать вернулась в номер, Иван протянул ей сложенный вчетверо 50лист бумаги и сказал:

"Вот, передай им, ну и сама прочти, если хочешь".

-----------------------------------

Проводив мать, Римма и Иван вернулись в гостиницу. Как только за ними закрылась дверь их номера, Иван взял женщину за руки, опустился перед ней на колени, обнял её ноги и прижался щекой к правой голени. Римма теребила его волосы, приговаривая:

"Миленький, миленький ты мой, как же они тебя...Ну, иди ко мне".

Иван встал с колен. Когда их лица оказались на одном уровне, она обеими руками обхватила его голову и страстно поцеловала в губы. Так страстно, что многократно усилила в молодом мужчине желание".

---------------------------------

Они вышли из номера только в середине следующего дня. Иван вступил на тротуар и покачнулся, как будто под ногами была не земля, а палуба корабля, который шёл в море, а море слегка штормило.

Римма рассмеялась:

"Что, морячёк, укачало тебя?"

"Ты меня и укачала", - весело откликнулся тот, обнял женщину и увлёк её вперёд. На проходивший мимо военный патруль Иван даже внимания не обратил. Впереди были ещё целые сутки счастья и Иван старался не вспоминать о том, что оно конечно. Патруль напомнил бы ему об этом, обрати он внимание на него. Он подсознательно старался окунуться в неожиданно свалившееся на него счастье и быть там, как в забытьи, как можно больше времени.

Прошли по городу, вышли к севастопольской бухте - прямо к памятнику погибшим кораблям. Иван поморщился, когда вновь увидел 51водную гладь - вид которой всё-таки вытащил его из сегодняшнего счастья.

"Ты что, Ванечка, болит у тебя что-нибудь?" - спросила Римма, заметив страдальческую гримасу на его лице.

"Я, Римм, вспомнил, что скоро мы уйдём вон в ту даль, уйдём далеко и надолго, и рядом со мной тебя уже не будет", - с грустью в голосе сказал Иван.

"Не грусти, Ванечка, привыкнешь к службе. Вернёшься с похода морским волком. В отпуск отпустят, а там уж, глядишь, и службе конец. Не грусти - повторила Римма и взяла Ивана за руку. - А сейчас пойдём-ка в кино, что ли, сходим", - предложила она.