Чарнота заулыбался и примирительным тоном сказал:

"Ничего, ничего я бы и сам управился". С этими словами он вынул из кармана пачку советских рублей и один рубль протянул бабе. Та, с проворством не соответствующем её комплекции, ухватила чаевые, вмиг подобрела и предложила принести полотенце.

"Неси, неси милая и посмотри, чтоб вода в ванную набиралась, а я тебя отблагодарю. Нас двое и мы с дороги; и нам помыться надо".

"Всё сделаю, не беспокойся, барин, - сказала баба, но спохватилась и поправилась, - товарищ".

"Ну, вот и хорошо", - сказал Григорий Лукьянович; этой примирительной фразой показав ей, что как будто и не заметил её оговорки.

Чарнота вернулся к номеру, но не успел он открыть дверь, как с лестницы в коридор вышла Людмила. В правой руке она несла сумку, сделанную из сетки, туго набитую газетными свёртками. Войдя в комнату, 226она стала выкладывать на стол содержимое сумки, сказав при этом Чарноте, чтобы тот разворачивал газетные свёртки. Разворачивая их, он выставил на стол бутылку шампанского, выложил сырокопчёную колбасу, круглый, ещё тёплый хлеб, зелёный лук, огурцы, яблоки, конфеты и банку шпрот.

"Боюсь, что шпроты нам нечем будет открыть", - рассматривая банку и сокрушённо покачивая головой, сказал Чарнота.

В дверь постучали. Чарнота улыбнулся и добавил к сказанному:

"Хотя, возможно, сейчас этот вопрос мы и разрешим положительно".- Он подошёл к двери и открыл её. На пороге стояла та баба - истопница.

"Ванна готова и полотенчики я там повесила".

"Спасибо, милая. А как же тебя зовут?" - спросил Чарнота.

"Фёкла", - был ответ.

"Феклуша, вот тебе за хлопоты. - И Чарнота протянул бабе ещё один рубль. - А скажи, не будет ли у тебя приспособления, чтобы вот это открыть. - И он показал Фёкле банку шпрот. - Или нож такой, которым не только хлеб можно было бы резать, но и дрова колоть".

Фёкла поняла юмор насчёт ножа и, улыбнувшись (отчего её лицо преобразилось из бабьего в детское, наивное - с ямочками на щеках), сказала:

"Да, да есть у меня, - консевры открывать. Счас принесу".

Пока Фёкла ходила за консервным ножом, Чарнота выложил на стол всю свою советскую наличность, но купюр достоинством в один рубль уже не было. Людмила поняла в чём дело и подсказала:

227 "Да дай ей пятёрку и всё".

Чарнота кивнул в знак согласия и спрятал деньги в карман.

"Люсенька, у меня есть семь тысяч американских долларов. Где бы я мог их обменять?" - спросил он.

"Я думаю, что лучше всего в этом поможет нам Никита. Он или сам их у тебя купит, или обменяет по хорошему курсу. Я с ним поговорю".

В дверь вновь постучали. Фёкла принесла консервный нож и ещё раз напомнила о том, что ванная готова.

"Спасибо, Феклуша, мы идём", - успокоил её Чарнота. Та кивнула и удалилась.

"Люсенька, хочешь ванную принять?" - спросил он.

"С удовольствием. Куда идти?" - в свою очередь спросила та.

"Пошли, я тебе всё покажу". И они вышли в коридор.

Вернувшись в номер, Чарнота занялся подготовкой стола: нарезал перочинным ножом хлеб, открыл шпроты, расставил принесённый Фёклой по просьбе Людмилы, тарелки. Закончив по своему мужскому разумению с этим делом, он поставил стул к окну и уселся ждать. Скоро ему надоело смотреть в окно, и он достал из саквояжа заветную красную книжицу. Было прочитано уже значительно больше половины.

"Вместе с антагонизмом классов внутри нации падут и враждебные отношения наций между собой", - прочёл он.

"Э, тут я не соглашусь. Вражда наций значительно глубже сидит в людях, чем классовая вражда. Люди всех сословий (или классов, как это 228называет Маркс) сплачиваются, как только возникает серьёзная внешняя опасность. В 1812 против французов солидарно воевали как дворяне, так и крепостные крестьяне. Так что здесь вы, - Маркс с Энгельсом, поторопились с выводами - слишком увлеклись своей идеей и выдали желаемое за действительное", - мысленно спорил Чарнота с авторами Манифеста.

"Нужно ли особое глубокомыслие, чтобы понять, что вместе с условиями жизни людей, с их общественными отношениями, с их общественным бытием изменяются также и их представления, взгляды и понятия, - одним словом, их сознание?" - следовало дальше в Манифесте.

С этим частично Чарнота согласился: "Сознание, конечно, меняется, но не всё, не полностью. Живущие во дворцах и в хижинах крытых соломой, да на земляном полу во многом мыслят по-разному, но не во всём. Вот, например, и те и другие знают, что лгать вообще - дурно, воровать дурно, не почитать своих родителей - также. Но и те, и другие понимают, что ловко обманывать и обкрадывать врагов есть доблесть. Вот и получается, что очень важная оговорка здесь Марксом не сделана; ему нужно было написать так: "Сознание изменяется с изменением общественного бытия, но не во всём". А Маркс этого не сделал: схитрил или сглупил?" - задал вопрос Чарнота, но ОТТУДА ответа не последовало, ответить на него предстояло ныне живущим.

"А вот это очень интересное заявление, которое противоречит утверждению марксистов будто только бытие определяет сознание, - 229сделал вывод Чарнота читая: "Что же доказывает история идей, как не то, что духовное производство преобразуется вместе с материальным?"

"Тут у Маркса две субстанции: "духовное" и "материальное" производства. Если есть два "производства", то они должны влиять друг на друга, а не только одно на другое. Какое бы ни было у меня бытие, а французов бить в 1812 году пошёл бы только потому, что они вторглись на мою родину и бесчинствуют тут. Отсюда вывод: на этот шаг меня толкает не "материальное производство", а "духовное". Вот и получается, что не только бытие определяет сознание, но и наоборот", - сделал вывод Чарнота.

"А вот в этом марксистов правильно обвиняют", - рассудил Чарнота, когда прочёл в Манифесте, цитируемые его авторами, критику их оппонентов: "К тому же существуют вечные истины, как свобода, справедливость и т.д. , общие всем стадиям общественного развития. Коммунизм же отменяет вечные истины, он отменяет религию, нравственность, вместо того, чтобы обновить их; следовательно, он противоречит всему предшествующему ходу исторического развития".

"Впрочем, поживём - увидим, что эти люди творить будут в стране, которую они захватили. Если они, действительно, хотят отменить вечные истины, то тут - держись". Григорий Лукъянович положил книгу на подоконник, но чтение продолжил:

230 "Но какие бы формы они ни принимали, эксплуатация одной части общества другою является фактом, общим всем минувшим столетиям. Неудивительно поэтому, что общественное сознание всех веков, несмотря на всё разнообразие и все различия, движется в определённых общих формах, в формах сознания, которые вполне исчезнут лишь с окончательным исчезновением противоположности классов.

Коммунистическая революция есть самый решительный разрыв с унаследованными от прошлого отношениями собственности; неудивительно, что в ходе своего развития она самым решительным образом порывает с идеями унаследованными от прошлого".

"Чего тут мудрить - "противоположность классов", - передразнил Чарнота Маркса, как будто тот эти слова только что произнёс стоя напротив. - Да, в истории человечества всегда малая часть общества захватывала бОльшую часть богатства, а остальные бедствовали. С этим я согласен. Ну, так захватили власть, распределили богатство более равномерно и всё - пусть для жизни люди самоорганизовываются! Зачем этот огород городить: "власть только рабочему пролетариату". Опять насилие одних над другими. Сколько можно! От чего ушли (от власти меньшинства над большинством) к тому неизбежно и вернётесь".