Литмир - Электронная Библиотека

Бил ли ты, читатель, цыганок? У человека неподготовленного могут возникнуть совершенно неправильные иллюзии — мол, бить женщину не по-мужски, и, вроде как, и не сильно сложно. Это ересь и ебанина — на самом деле цыганки как нельзя лучше иллюстрируют принцип «враг не имеет пола и возраста». С раннего возраста самки цыгана знают все о пиздюлях, драться умеют, а некоторые и любят. Отбиваются они грамотно и шумно, при том царапаясь и кусаясь. Пострадать от такой можно достаточно сильно — особенно в части разодранной рожи, и хоть победа над цыганкой и не имеет доблести, но требуют правильной техники и тактики. Виктор знал что делал. Цыганка орала; но не могла разогнуться из клинча — а навстречу летели колени. Джинсы быстро пропитались кровью из разбитого ебала, но до результата было еще далеко. То, что толпой делается за считанные секунды, тут растянулось во времени — визг, рывки, удары в ритме дыхания, на выдохе. Исход решил рывок за голову вперед и несколько ударов по затылку. Жертва упала на колени, и воодушевленный Виктор несколько раз прыгнул на голову сзади. На втором прыжке цыганка обмякла — совсем. Так вышло.

Тут к Виктору вернулось восприятие реальности — на картину смотрели окна учебного корпуса, был день, в двух шагах — тьма народу. Времени грабить труп не было, и Виктор рванул оттуда с большой скоростью, привычно скрыв лицо капюшоном. Короткий спринт через двор мимо гаражей, спокойно перейти улицу, еще два двора — и вот он уже в книжном магазине в трех кварталах оттуда. Темное пятно на черных штанах не сильно бросалось в глаза, и приведя дыхание в норму Виктор без проблем отправился в сторону дома — переодеваться.

По дороге он все время чувствовал, что его где-то наебали. Будучи интеллигентным и образованным юношей, он рассчитывал на какие-то переживания, или там просветление после содеянного. Но ничего подобного не произошло — в жизни ничего не изменилось. Вопрос, убить или не убить — оказался чисто техническим, а достоевские страдания — художественным враньем.

А вот ночевать пару дней Виктор решил подальше от тех мест, и правильно — в том дворе трое суток отиралась машина с мрачными усатыми мужчинами, которые явно испытывали горечь. Кого они там ждали было неясно, но поскольку «акция» отличалась спонтанностью, отсутствием подготовки и большой наглостью — у Виктора не было уверенности в том, что никто его не видел и не смог описать, а проверять не хотелось. Однако в очередной раз содеянное сошло ему с рук. Так паскудная цыганка превратилась в пару милых белых веревочек у него над монитором, которых спустя какое-то время образовалась целая связка. Шнурки, как водится, отметили — с соратниками, в известном читателю маргинальном кабачке на втором этаже гастронома на углу Ленина-Толмачова.

Как и все хорошие ремесленники, через некоторое время Виктор перестал радоваться просто очередному событию, но стал искать красоту и эстетику в убийстве. Удачный бросок, удар, колющий ножом — радовали в той мере, в какой они были совершенны. А больше всего Виктор радовался, когда по телевизору практически в каждой программе про скинхедов показывали нарезку из ролика «Формата 18», снятого у гук-общаг — с его личным участием. Так проходила земная слава.

* * *

М. своего первого натурально затоптал по пьяни. Никаких эмоций в его душе это не вызывало — у него вообще было с ними туго. В системе ценностей М. чужая смерть вообще не была сколько-нибудь значимым событием — скорее сопутствующим обстоятельством, проходящему по тому же разряду что снег и дождь.

Спустя какое-то время отношение к этому вопросу у него изменилось: убийство разной дряни прочно вошло в его базовую систему ценностей как явление положительное и совершенно необходимое. «Такого-то убили!» — «Правильно! А хули еще с ним делать было?». Несогласным с данной жизненной позицией, как правило, полагались пиздюли. Одним из самых загадочных обстоятельств тех лет для меня всегда было то, каким образом с такой жизненной позицией М. не сел.

Наибольшую радость факт обретения заветных белых веревочек принес для легендарного бригадира А. С юности именно в Движении он видел главное направление для развития своей карьеры, и для самоопределения скинхеда белые шнурки имели достаточно важное значение. Откуда вообще взялась эта традиция — право на символ за убийство? Единой версии не существует, как и единого ритуала их получения. Кто-то полагал, что «шнурки» полагались за личное выступление, кто-то — за личное участие в составе группы, даже в формате пары пинков по упавшему телу. Вопросы были и по критериям жертвы — кто годился для их получения. Путаницы добавляло то, что большая часть «шнурков» добывалась с неясным результатом — когда выжила жертва или нет сказать было нельзя. Все это привело к тому, что тот же А. полагал главным критерием — результат, а именно — смерть. Именно такой подход прижился как наиболее рациональный.

Многие думали о том, что же убийство врага расы и нации ознаменует хорошего — если технический эффект от той же отправки на инвалидность бывает и лучше, в том числе террористический. На самом деле, шнурки были нужны в первую очередь самим участникам наших историй — и как символ перехода некоего рубежа, вроде инициации; и как непременное условие новой логики и новой системы ценностей. От образа мышления нормальных людей эту логику отличало то, что ответ на каноничный вопрос «резать мне или простить ту или иную гниду» лежал не в моральной плоскости, а в плоскости чисто технической. Убийство как способ решения проблем становилось делом техники — не всегда приятным и веселым, но совершенно допустимым и иногда желательным. В те годы никто не понимал, куда это ведет — а между тем со временем личности наших героев приобретали совершенно определенные черты, где неясно — в каком месте пролегает граница между патологией и нормой?

* * *

С момента той встречи с цыганкой прошло несколько лет. Виктор за это время прожил, пожалуй, три жизни — нормальную, с рождения и до шестнадцати лет; ту, которая была в Движении, и начал новую — странное существование полукоммерсанта-полубандита. У него все получалось — деньги приходили словно сами собой, девочки давали а жизнь радовала новыми красками. События тех лет, когда все это было — акции, нападения, отходы, пьянки и Дендрарий — словно потеряли яркость, как выцвевшая акварель. Где-то встречались старые знакомые, иной раз щемило сердце у знакомой подворотни. и Виктор бы мог в какой-то момент сказать, что все правда осталось в прошлом.

Когда случилась странная история.

Той осенью с Виктором случилось удивительное дело: он влюбился. Дело это было не новым, но и не слишком часто встречающимся в его жизни. По сложившемуся обыкновению влюбленным частенько полагается страдать от этого — но в жизни Виктора все было иначе. От его любви стабильно страдали окружающие, причем, иногда, достаточно сильно.

Как же это было? Зеленоглазая девочка, натуральная блондинка. Валькирия — именно такими их видели Васильев, и, наверное — Вагнер, только более стройная. Блондинки приносят удачу. и Виктор во всей полноте прочувствовал это на себе. Конечно, она была занята. Разумеется — ее отношения с предполагаемым будущим мужем были хорошими, стабильными и красивыми, а кандидат в мужья — состоятельным и позитивным.

И, как водится — Виктору повезло. Пьянящая ночная трасса, дорогие кабаки, люксы и загородные гостиницы, все почти как всегда. От любви забирало обоих, и забирало сильно. Но — все равно оставался тот, другой. Обычно Виктору было наплевать на чувства и на предполагаемых соперников — наоборот, нет занятия приятнее, чем спать с чужой женщиной, когда от этого срет кирпичами ее мужик. Но тут все было иначе, и где-то это радовало, но во многом и пугало.

Когда Виктор представлял себе свою Валькирию с кандидатом в мужья, его натурально трясло от злости. Безразличие, цинизм и крайнее презрение к окружающим куда-то делись, а в душе остались совершенно позабытые чувства: ревность, перемешанная с черной злобой; и ощущение зовущей куда-то пустоты.

64
{"b":"573172","o":1}