Можно было пробовать связать показания Чмошеньки и Олега воедино, в части описания получения таджиком перелома носа в ходе обоюдной драки, причем данные показания следовало как-то лишить противоречия с его первоначальными. Здесь нужно было придумать что-то творческое, чтобы раз и навсегда заставить Чмошеньку делать то что сказано. Тут мне в голову пришла гениальная идея.

— Тебя в милиции били?

— Д-д-да… били. Три раза! — проблеял, заикаясь, Чмошенька.

— Ну-ка покажи! — Чмошенька с готовностью спустил штаны. Под тощей задницей на правом бедре еле виднелась слабая розовая полоса.

— Не, это никуда не годится! Будем восстанавливать доказательства!

— Это как?

— Натурально. Сейчас тебе сделаем побои, от которых ты ложные показания дал!

— Не надо!

— Придется. Правда, Олег?

Глаза Олега горели потусторонним огнем. На его лице читалось желание немедленно применить на Чмошеньке не просто милицейский произвол, а весь набор пыток гестапо, соединенных со способами дознания испанской инквизиции.

— Н-надо, да?

— Давай-ка к стеночке, в ту же позу в какой тебя в милиции били. — Шатаясь, Чмошенька побрел в коридор, где принял позу с упором руками в стенку. Глаза его выражали отчаяние и смертельный ужас. Олег тем временем с садистским видом изыскивал орудие возмездия. В качестве имитатора милицейской дубинки был единогласно избрана деревянная ножка от табуретки черного цвета. Чмошенька зажал в зубы собственную шапку и зажмурился.

Так ранним праздничным утром я стал очевидцем самой странной новогодней картины, какую можно себе представить. Коренастый атлетичный мужчина с чувством величайшего удовлетворения охаживал ножкой от табуретки по бедрам и тощей заднице длинного унылого субъекта. «Шмяк! Шмяк! Шмяк» — пела дубинка. Сколь бы сильно я не устал к этому времени, но это зрелище не могло оставить меня равнодушным. От изысканной картины буквально скручивало от смеха; рядом в таком же состоянии пребывала Любочка. Из глаз Чмошеньки текли слезы. Пару раз с Чмошеньки снимали штаны и осматривали жопу — выжидая времени появления кровоподтеков. Наконец был достигнут нужный результат, и я выгнал гостей на мороз, после чего отправился спать. Спалось мне хорошо, а вот проснувшись я не сразу понял — были ли ночные события явью или сном?

* * *

У внимательного читателя должны были возникнуть вопросы — а каков был смысл экзекуции? Выдать следы от ножки от табуретки за побои в милиции? Естественно нет. Люди того психологического типа, к которому относился Чмошенька, никогда не смогут последовательно выдержать версию про побои. Первому же следователю было бы донесено про подлинные обстоятельства дела, из чего следовало бы не решение, а усугубление проблем Олега.

Главная задача тут была в другом. Мало толку для оппонирующей стороны, что кто-то дал единоразово нужные показания, поскольку их нужно сделать устойчиво повторяющимися в процессе. В таком случае можно положить сказанное в основу для уголовного дела. Чмошеньке же предстояло изменить показания на совершенно другую версию: как подлый таджик напал на его друга, а по поводу первоначальных показаний еще и написать жалобу в прокуратуру. При сомнительной природе инцидента и отсутствии прочих доказательств, грабеж разваливался, и дело выходило в плоскость частного обвинения по поводу легкого вреда здоровья в виде сломанного носа. Таджик навряд ли бы стал поддерживать это частное обвинение, и скорее всего бы слился — так как частным обвинителем быть значительно сложнее, чем потерпевшим. На то и был расчет; но у плана была чрезвычайно уязвимая точка — Чмошенька! Ему предстояло находясь наедине с дознавателем пойти на прямой конфликт и настоять на своем, причем строго лично, поскольку свидетелям адвокатов не положено. Как же заставить трусоватого и слабохарактерного Чмошеньку проявить волю?

Ответ был один. Он должен был гораздо сильнее бояться расстроить нас, чем всех дознавателей вместе взятых. Для этой цели его требовалось сломать психологически и загнобить настолько сильно, чтобы по сравнению с нашими процедурами любое давление дознавателя он воспринял как легкое развлечение. Именно поэтому он оказался вынужден добровольно перенести болезненную экзекуцию, и вскоре его ждала вторая часть — конвейерный допрос.

Вечером следующего дня на том же самом месте Чмошенька был посажен за пустой стол и началось действо. С восемнадцать часов вечера до трех часов ночи он подвергался допросу со всем арсеналом подручных средств — от мата и криков в ухо до пиздюлей УПК с комментариями по голове и выдергивания из-под него стула. Пресс перемежался психологической разгрузкой в виде разъяснений, что все это он делает ради друга, которого он подвел и которому теперь обязан помочь. Проходили часы, и Чмошенька начал звереть. Сжимая в полоску губы, он буквально цедил из себя нужные показания — и приближался момент, на котором бы мы все были посланы к черту, а он просто психанул. Тут-то мы и прекратили.

* * *

Говорят, когда Чмошенька попал к похмельному от нового года дознавателю, шел он туда стиснув зубы и собрав волю в кулак, аки христианский мученик в клетку с хищниками. Не получив от ленивого дознавателя и сотой доли пройденных мучений, он как по писаному отбарабанил выученную историю и с гордым видом покинул кабинет.

Неплохо выступил и Олег, рассказав немало глупостей, но не сбившись с верного пути. Одновременно с допросом Олега Чмошенька отбыл в Москву, где он и проживал постоянно. Дело натуральным образом подвисло.

Олег плохо представлял что ему делать — время шло, никто ничего не делал, никаких процессуальных действий не совершалось. Сначала я думал что все дело в праздниках, но прошел январь, наступил февраль и уже началось отмечание Дня защитника отечества. Примерно в это время я задался вопросом — почему же так происходит? Вскоре по своим каналам выяснилось, что все это время сотрудники милиции пробовали найти потерпевшего, который на вызовы так и не являлся. Никаких известий о нем не было, пока не наступил апрель.

Потерпевший оттаял от зимнего холода натурально и в прямом смысле — из-под снега. Несмотря на многочисленные кровоподтеки на трупе, было вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по факту смерти. Причиной смерти признали совершенно естественную и бытовую ее разновидность. От переохлаждения.

Я много думал о том, почему так вышло. Совершенно ясно, что ни я, ни Чмошенька, ни тем более боящийся дать по ебалу Олег этого сделать не могли — да и нашли его в куче мусора возле мест компактного проживания мигрантов. Видимо вмешались высшие силы, и таджика, отсидевшего за убийство и предлагающего купить женские часы, настигло кармическое воздаяние. Даже не знаю, в каком виде оно было бы поучительнее: в виде собственных соотечественников, убивших его по какой-то беде, или в виде встречи с какой-то бригадой — которая из всей бесчисленной массы таджиков выбрала жертвой именно этого.

Олег тогда так об этом и не узнал — я ему дал понять, что проблема решена окончательно, и никто его больше не побеспокоит. Больше всего о судьбе этого дела переживал Чмошенька. Он буквально забрасывал меня письмами по Интернету и всячески поддерживал общение — после всего проникнувшись ко мне самыми добрыми чувствами. Два или три раза после этого он мне и помогал — бескорыстно и очень добросовестно. Эта ситуация меня также многому научила: впервые я вживую увидел так называемый «стокгольмский синдром» во всей красе. Единственным методом установления положительных отношений с такими людьми является ситуация, когда ты тотально подавляешь их физически и морально. Так и только так можно рассчитывать на то, что они хотя бы не предадут. Порой насилие и правда является лучшим способом взаимодействия с этим миром.

20. Злая новогодняя история

Новый год — очень разный праздник. Каждый понимает смысл длительного отдыха и веселья в меру своей испорченности. Пока где-то развивалась история про Олега и Чмо-шеньку, у остальных героев нашего повествования также было удивительное приключение, о котором нельзя не рассказать.