Я не очень люблю праздники. Отвратительное пьянство и обжорство меня раздражают, ненавижу громкую музыку и сборища быдла, а также в принципе не смотрю телевизор, у которого проводят праздники большинство наших сограждан. Но, что безусловно радует, так это то, что новогодняя ночь ближе к утру и следующий день — очень тихое время. Пока все заняты по своим квартирам, на улицах красиво и тихо. Иногда идет снег, практически нет машин, и город чуть оживает только во вторую половину дня. После предновогодних пробок можно спокойно ездить по пустым улицам, а иногда и просто гулять в окрестностях. Наверное, поэтому во время этого праздника у меня как правило достаточно спокойное и созерцательное настроение — как раз для интересного разговора, книги или фильма под бокал хорошего алкоголя.

В тот год как-то так я и заканчивал вечер второго января, время было довольно позднее — около двух часов ночи. Отлично помню состояние души — было спокойно, хорошо и тихо. Именно в этот момент зазвонил мобильник, и на экране высветились данные одного местно националистического политика, лидера довольно известной организации, занимавшей место между премудками и профессиональными русскими. Звали его Олег.

— Василий!!! Я из милиции только что!!! Мы к тебе — срочно!

— Кто, «мы», блядь? Ты там не охуел случайно? И что у вас случилось?

— На месте расскажу! Это срочно — Голос у Олега был столь горестный, что я понял что разговор по телефону не имеет смысла.

Пока наш герой до меня добирался, матерясь, достал из сейфа Сайгу, набил в магазин десяток пулевых патронов, забил одиннадцатый в патронник, и поставил на предохранителе неподалеку от двери. Притащить в столь неурочное время Олег на хвосте мог кого угодно. Если это была милиция, то явились бы они все равно: он знал где я живу. В таком случае бессмысленно было бы отказывать в визите, так как явились бы все равно. Но что могло заставить милицию атаковать мою квартиру в новый год? Перебрав последние свои достижения, подумал, что вероятность этого мала. Если проблемы были у него — с милицией, то можно и пустить. Проблему его решать все равно мне, а в таких делах срочность значит очень много. Был и третий вариант — притаскивание на хвосте кого-то из моих активных недоброжелателей, жаждущих расправы. Их во все времена была длинная очередь, и для них-то в то время и была припасена Сайга с пятью снаряженными магазинами.

Оставив открытой дверь в квартиру, я вышел в парадную и сел на подоконник на лестничной площадке. Оттуда просматривался двор и вход в подъезд, ну а назад до квартиры добираться несколько секунд. Минут через двадцать из окна увидел коренастую фигуру Олега в сопровождении очень высокого и тощего унылого субъекта в грязном пуховике. Лицо у Олега даже с расстояния было чрезвычайно злое, а вот спутник его выражал собой вселенскую тоску и скорбь. Ни сотрудником милиции, ни тем более моим врагом он не мог быть точно, и было принято решение пустить их домой.

* * *

— Рассказывайте! — Налив поздним гостям чая, я уселся напротив, чтобы выслушать очередную историю. Насколько привык к своей профессии, а эта сцена повторялась многие сотни раз, но каждый раз первое изложение событий представляет собой достаточно живой интерес. Самые разнообразные сюжеты раскрываются из первых уст. От историй убийств и нападений, изобилующих кровью и смертью, каким было рассказанное «Фольк-сштурмом», до каких-то бытовых мелочей, иллюстрирующих примитивность бытия большинства людей.

Поведал Олег вот что.

Тем вечером он — физик по профессии, встретился со своим однокурсником, проживающим в Москве. Прошла встреча совершенно традиционно для этого времени — в виде пьянки в «Уральских пельменях». Там Олег весь вечер трещал про политику и свою роль в освобождении русского народа в рядах той самой правой политической организации. Олегу было около тридцати лет — выглядел он весьма крупно, поскольку фанатично качался и обладал бицепсами по сорок пять сантиметров при не очень высоком росте. Походил он при этом в одежде скорее на крепкую тумбочку, а не русского богатыря, но, несмотря на это, вид по сравнению с большинством правой публики имел довольно-таки грозный и всегда носил с собой баллончик и нож. Беседа под водочку и пельмени способствовала укреплению русского духа и в воздухе уже словно бы складывался мираж грядущего освобождения России, когда товарищи собрались домой.

От «Пельменей» их путь лежал в сторону ЦПКО — около сорока минут по прямой широкой улице. Так и шли они по пустому ночному тротуару, разглагольствуя о национализме, когда к ним привязался какой-то отвратительный гастарбайтер с навязчивыми разговорами.

На это месте рассказа я отчетливо представил себе картину — ночь, двор, падает снег, падает гастарбайтер получив несколько ножевых, Олег ломает ему ребра пинками, а его спутник пляшет на голове. «Тогда какого черта их выпустили из милиции?»

Но нет. Наши герои не сделали гастарбайтеру ничего плохого, а мирно и толерантно вступили с ним в беседу и пошли по улице дальше. В ходе разговора выяснилось, что по национальности мерзкий гастер — таджик, две недели назад выпущенный из тюрьмы, где он отбывал срок за убийство. Познакомившись, таджик стал предлагать своим новым корешам купить у него часы, судя по виду явно женские. Потом таджик стал натурально выпрашивать деньги.

У меня в голове вертелось уже с десяток вариантов того, что с таджиком было сделать не можно, а совершенно точно нужно и даже необходимо.

Но Олег с другом оказались толерантными ребятами. Непринужденно общаясь с таджиком, лидер крупной националистической организации и его друг дошли до того места, где пора было бы расставаться с новым другом, когда в Олеге пробудилась Русь. Вся боль и унижение русского народа выплеснулись в один миг, когда Олег наконец-то дал таджику по щщам, сломав ему нос. Русь в нем пробуждалась очень долго, и дождалась точно того момента, когда мимо проезжала патрульная машина милиции. Сотрудники милиции очень обрадовались новогоднему подарку, упаковали друзей в собачье отделение, прихватили с собой таджика и отправились в ОВД.

В отделении гостям были очень рады, и стали думать как же их оформлять. Олег вел себя с его слов спокойно, а вот его друга куда-то повели. Дальше, со слов друга, его поставили к стенке и три раза ударили дубинкой, после чего заставили сесть и написать, что у его друга Олега И. возник умысел на ограбление потерпевшего, с целью чего тот нанес ему удар кулаком в лицо, повалил и стал шарить по карманам.

Услышав эту часть повествования, проснувшаяся Любочка брезгливо скривилась, как при виде раздавленного таракана, и дала характеристику другу Олега:

— Чмооошенька!

Именно так, Чмошенькой, второго участника этих событий мы для удобства и будем называть, ибо как его зовут я за давностью событий не помню все равно.

Итак, после того как Чмошенька блистательно сдал друга, его отпустили в коридор, где он и дождался Олега. Олег, выслушав рассказ друга, совершенно фалломорфировал, и начал названивать мне — чтобы что-то с этим делать. Из милиции вскоре их благополучно выгнали, поскольку ОВД продолжало празднование нового года.

* * *

Выслушав эту историю, я некоторое время молчал. Олег тем временем распинался, что как только милиция узнает кто он такой, то его немедля начнут преследовать по политическим мотивам за то, что он лидер известной националистической организации. На языке у меня конечно вертелась исчерпывающая характеристика такому национализму — особенно если сравнивать с практикой, привычной по «бригадам», однако же озвучивание этой сентенции не пошло бы на пользу делу.

В целом сотворенное Чмошенькой пахло очень плохо, поскольку в случае закрепления этой версии событий достаточно последовательно, светила Олегу классическая ч. 1 ст. 161 УК РФ, то есть грабеж. В обычной практике тут можно было попробовать зайти с другой стороны и добиться лояльности терпилы. но опять не тут, поскольку только что откинувшийся таджик даст те показания, которые нужны следствию на сто процентов. Основным мотивом тут бы стал страх таджика перед следствием — ничего хорошего от «органов» он не ждет в жизни точно. По совести говоря всем было бы гораздо проще, если бы Олег не ссал и втоптал этого таджика где-нибудь в тихом дворике, как бы поступил любой адекватный представитель правой общественности, да и вообще любой нормальный человек. В таком случае сто к одному, что жаловаться потерпевший опять же не пошел бы никуда.