— Только на танцах во время увольнения. Многие ребята хвастались, что познакомившись с девушкой в воскресенье, в следующее уже уводили ее в парк и тискали на скамейке, или шли к ней домой, если можно. Но я так не мог. До двадцати лет я только целовался с двумя-тремя девушками, а первую подружку завел в Бельгии в двадцать два. Она была хорошей девушкой, но меня перевели с повышением в Югославию, и мы расстались.

— И больше у тебя не было девушек?

— Нет, были, конечно. На одной я даже решил было жениться, но потом подумал, что не так безумно ее люблю, чтобы видеть каждый день всю свою жизнь. Как правило, наши женятся на своих же посольских девушках, связистках или секретаршах.

— А местные девушки? Или вам запрещают знакомства?

— Да нет, в Европе это никого не интересует, в восточных странах это не рекомендуется, во избежание конфликтов. Ну, вы понимаете.

— Да, я понимаю. Потанцуем?

Джек осторожно сжимает меня в объятьях и мне вдруг становится так жалко этого в сущности целомудренного мальчика с его жизненным опытом восемнадцатилетнего современного парня, но с отличной военной подготовкой и умением обеспечить безопасность других в любой жизненной ситуации.

— Джек, а ты смог бы убить человека?

— Если это необходимо — возможно. Но дипломатическая служба вряд ли может это себе позволить, так что мне повезло. Но мы всегда готовы к этому, нас так учили. Есть ведь другие возможности, приемы восточных единоборств, например…

— Ты умеешь?

— Я мастер.

— Завтра я спущу тебя с горы по трассе второй сложности. У тебя должна быть хорошая реакция. Я бы тоже хотела научиться, в детстве я занималась гимнастикой йогов.

— Я могу научить.

— Ты дал слово уехать.

Джек теснее прижимает меня к себе.

— Я не верю, что у меня будет повод. О чем они поют? — спрашивает он, чтобы разрядить обстановку, но я чувствую, как вздрагивает это сильное, тренированное тело воина и спортсмена.

— О счастье. О том, что оно, как звезда, светит впереди и всю жизнь мы идем к нему.

— И не достигаем? — Джек впивается в меня взглядом в ожидании ответа.

— Это как в искушении Фауста. Один человек через день закричит: «Стойте, я счастлив», другой будет искать всю жизнь и так и не найдет. Это зависит от того, что каждый понимает под счастьем.

— Я предпочел бы, чтобы передо мной светила звезда. Ты! — он осторожно касается губами моих волос, — помнишь, как я утешал тебя в Москве, обнимал и гладил по волосам? Я думал, что сойду с ума от твоей близости, а ты даже не заметила.

— Ты хорошо владеешь собой.

Кончилась песня со сладким названием «Феличита», Джек ведет меня к стойке и заказывает еще два бокала вина.

— Тебе не надо меня спаивать, — сделав глоток, я отставляю бокал.

— Мне самому это необходимо. Я внутри весь как натянутая струна.

— Разве вас не учили, как входить в сосредоточенное спокойствие, расслабляться? Ну-ка, попробуй.

Я вижу, как Джек несколько раз глубоко вздыхает, закрыв глаза, как напрягаются его плечи, потом постепенно расслабляются…

— Нет, не получается. Рядом с тобой я не могу быть спокойным.

— Но струна внутри ведь исчезла? Осталось просто желание, — я провожу губами по его щеке и слышу, как он внезапно задыхается, — пошли отсюда?

В коридоре, ведущем в наши номера, он обнимает меня и вопросительно заглядывает в глаза:

— Я правда могу прийти к тебе?

— Может, ты хочешь, чтобы я пришла к тебе?

— Это было бы волшебством!

— Ну так жди меня через полчаса.

Когда я захожу к нему в номер, он стоит у раскрытого окна, горят свечи и пылает камин. Я подхожу к нему и мы смотрим какое-то время на покрытые снегом горы, мягко сияющие в лунном свете.

— О, прости, будет слишком холодно, — Джек поспешно закрывает окно, — мне нужно было слегка остудить голову.

— Ничего, зато после этого так славно посидеть у огня. Отчего люди так любят смотреть на пламя? Свечи, камин, просто костер завораживают. Знаешь, я ездила однажды в археологическую экспедицию в южные степи. Была такая жара, но мы обязательно разводили вечером костер. Однажды я им рассказала, как провела Рождество в Альпах, и они мне завидовали. Так приятно было послушать в знойную южную ночь у костра про снег и катание на санях наперегонки.

Мы сидим на коврике у камина, Джек кладет голову мне на колени и я поглаживаю его по волосам.

— Поцелуй меня, — шепчет он.

Наклоняюсь над ним и легко касаюсь губами глаз, щек, губ. Его глубокое прерывистое дыхание, как после быстрого бега, волнует меня ощущением, что рядом сильный и привлекательный мужчина. Я невольно начинаю дышать так же и целую Джека с удивившей меня страстью. В тот же миг я схвачена, каким-то невероятным движением переброшена поверх него и стиснута в объятиях. Когда я получаю возможность дышать, я спрашиваю, сдерживая смех.

— Ты уже начал обучать меня приемам? Тогда покажи, как я должна защищаться от этого.

— Прости, милая, я неуклюж, как медведь!

— Напротив, это было очень увлекательно. Как стихия.

Джек в это время потихоньку развязывает пояс моего халата, и он разлетается, как крылья, накрывая нас обоих, когда мое обнаженное тело оказывается в его ласковых руках.

— Леди Элизабет, это вы?

— Это Лиззи, Джек!

Когда он укладывает меня в постель, в нем смесь застенчивости, силы и страстного порыва. Такой восторг доставляет ему моя нежность! Мы проваливаемся в сон, утомленные любовными ласками. Утром я встречаю его тревожный взгляд.

— Я должен уехать сейчас?

— Когда мы вернемся в Рим.

Джек тут же начинает меня целовать, стягивая понемногу простыню.

— Джек, перестань! Нас ждет лыжня, а перед этим завтрак. Подай мне халат. Встретимся через полчаса внизу.

— Я боюсь отпускать тебя.

— Тогда поцелуй еще, — разрешаю я.

Съев завидное количество пищи, мы опять поднимаемся на гору, и я показываю Джеку, как лучше обходить при спуске препятствия, как замедлять или ускорять спуск. На этот раз все проходит отлично. Мы спускаемся еще и я спрашиваю, не хочет ли он попробовать более сложный маршрут.

— У тебя получится, ты молодец!

Когда мы поднимаемся на вершину, я, отметив наиболее сложные участки, быстро говорю: «Когда ты спустишься — я тебя поцелую!» — и несусь вниз. Притормозив на половине спуска, я смотрю, как он летит навстречу мне, сосредоточенно следя, чтобы не наехать на выступающие из снега камни. Иногда он почти падает, но обязательно находит равновесие, тело у него действительно необычайно гибкое и тренированное. Когда он на скорости подлетает ко мне и, тормозя, падает под ноги, я стою и смеюсь, пока он не напоминает жалобно:

— А где же обещанный поцелуй?

— Внизу.

— Обманщица!

Он, приподнявшись, хватает меня за щиколотки, и я падаю рядом. Взрывая сугробы и засыпая друг друга пригоршнями снега, стараясь попасть за шиворот, хохоча, мы боремся в снегу и я вдруг понимаю, что это со мной уже было. Я замираю в отчаянии оттого, что все, что со мной произойдет в жизни, будет, возможно, отражением уже свершившегося. Джек, воспользовавшись моей неподвижностью, хватает в охапку и целует, но быстро понимает, что тут что-то не так.

— Что с тобой? Я чем-то обидел тебя, Элизабет? Или надоел?

— Ну что ты, милый. Прости, я задумалась. Пожалуй, я хотела бы тебе рассказать, напомни внизу. Ну, поцелуй же меня! Нет, постой, все-таки внизу.

Но Джек уже нежно приподнимает мое лицо за подбородок и целует. После обеда мы садимся на диванчик у камина и Джек напоминает, что я хотела о чем-то поговорить.

— Я просто хотела, чтобы ты помог мне справиться со страхом. Я сегодня вдруг почувствовала себя старухой, пережившей в своей жизни все. Я поняла, что все уже было, и дальше со мной ничего нового не произойдет, все будет жалким отражением моей молодости, моих мужчин, моих несчастий, моей любви… Мне, наверное, нужно бы поговорить об этом со старухой, которая прожила вдвое больше моего, она скажет, что же со мной произойдет на самом деле дальше. Или с психоаналитиком. Моя подруга Сара все бы сейчас мне растолковала, но она далеко.