Ив отвез меня в Берн, где я должна в посольстве выяснить возможность возвращения домой. Разговор в посольстве меня обескуражил. Условием возвращения было сотрудничество с КГБ. Их лица долго снились мне ночами: постные, холодноглазые, преувеличенно сочувственные. Скрывая презрение и радость в глубине глаз, они были похожи на кота, держащего в когтях мышонка, и получали удовольствие от своей власти над глупенькой девочкой, неосмотрительно выскочившей замуж. Они, должно быть, думали, что я позарилась на красивую заграничную жизнь, и радовались неудаче. Мягко и настойчиво меня уговаривали не возвращаться, а устроиться работать в редакцию одной из радиостанций, ведущих трансляцию на СССР, и передавать сведения о ее работе. Я пришла в ужас, но возмущаться не стала. Пока есть хоть какая-то надежда вернуться, нужно оставаться лояльной. Я сказала, что как только закончу все издательские хлопоты, обязательно приду к ним для более подробной беседы. Выйдя из дверей посольства, с шумом в голове, едва переставляя ставшие ватными ноги, я ничего не сказала ожидавшему меня Иву. Но он, конечно, заметил мрачное отчаянье на лице и вновь принялся уговаривать остаться с ним. Выплакаться я смогла в отеле, запершись в ванной и включив воду. Легче от этого не стало. Мне хотелось разбить что-нибудь, расколотить всю эту гостиницу. А больше всего — послать подальше эту дурацкую, ни в чем не виноватую Швейцарию, Лондон и весь остальной мир. Все, все, чтобы остался на свете лишь один Ленинград, один только Васильевский остров, где я могу быть счастливой.

Мое письмо Коле перед вылетом в Лондон было полно тоски. Увидимся ли мы когда-нибудь еще?

Я летела из Швейцарии в Лондон, смертельно раненой. Мне казалось, что ничего уже исправить нельзя, и счастье невозможно. Второй раз я так обманывалась, выбирая не того мужчину, второй раз оставляла за собой частицу своего разбитого сердца. Но на этот раз я проклинала еще и любимую родину, которая обращалась со мной, как с проституткой, пытаясь использовать в своих грязных играх.

Сара поразилась перемене, произошедшей со мной. Узнав безнадежность нашего положения, она стала меня утешать:

— Из каждого тупика есть выход. Нужно только хорошенько подумать.

И мы стали думать. Пока же я поселилась в скромном отеле и заканчивала роман, радуясь, что начала писать его, когда питала надежды на счастье, сейчас он оказался бы слишком черным с начала до конца. Статьи, написанные в Женеве, были напечатаны в престижном женском журнале. Эссе о французской поэзии я отослала в Сорбонну.

— Может, Никлас приедет сюда? — поинтересовалась как-то Сара.

— Я не уверена, что его выпустят, ведь его бывшая жена живет в Германии.

— Какая у вас странная страна, — вздыхает Сара, — Хорошо, а если ему пришлет вызов искусствовед, побывавший в Русском музее, и пригласит в гости, или для ознакомления с коллекцией?

— Если это будет коллекция русской живописи начала века, то может быть, — неуверенно соглашаюсь я, — Где только найти такого искусствоведа? Кстати, Сара, меня очень беспокоит мое неопределенное положение. Ведь у меня нет гражданства. Раньше я предъявляла документы мужа, а теперь…

— Это пустяки, мы что-нибудь придумаем. Надо проконсультироваться с миссис Коннор, помнишь ее? Она юрист. Я договорюсь, чтобы она тебя приняла. Бетси, ты опять побледнела. Ты плохо себя чувствуешь?

— Да, что-то со мной происходит. Если бы я не была уверена, что это невозможно, я бы подумала, что беременна.

— Почему же невозможно?

— Я была бесплодна, правда в Швейцарии лечилась, думала, что ребенок помог бы Иву поверить в наш брак. Но после лечения почти год результата не было. Я решила, что уже ничего не поможет. Уже после развода мы прожили с Ивом неделю в Женеве. Неужели… — я даже застонала, — Мне только этого не хватало! Сара, я сойду с ума. Я хочу только Колиного ребенка! И потом, как можно рожать, не имея дома, гражданства, работы, мужа… Я не переживу этого!

— Глупости, — строго говорит Сара, — Ты разумная молодая женщина, образованная, со средствами. У тебя все будет отлично. Ты никогда не хотела иметь детей?

— О чем ты говоришь! Ребенок мне снится по ночам! С того дня, как десять лет назад я решала судьбу нерожденного ребенка и узнала, что других у меня не будет, старалась не думать о детях, запретила себе, но в сердце словно был забит гвоздь. Я все время ощущала это. В других обстоятельствах, узнай о беременности, — пела бы от счастья, но сейчас! Когда мы последний раз виделись с Колей, я так хотела, чтобы наша любовь материализовалась, превратившись в маленькое существо, наше третье, половинку его и половинку меня. И вот Ив достал меня после развода! — по щекам моим покатились слезы и я размазала их по лицу, — Бедный Коля, у него ведь так и нет своих детей, только приемный!

Сара подала мне платок, налила немного виски и скомандовала:

— Вытри слезы, завтра ты пойдешь к врачу и к миссис Коннор. Надо решать все вопросы сразу. В отеле тебе больше жить нельзя. Тут рядом сдают квартиры, я видела объявление. Давай посмотрим, подойдет ли тебе что-нибудь. И завтра же я наведу справки насчет работы. С твоей квалификацией тебе, конечно, больше подошел бы Кембридж или Оксфорд, но на первое время — преподаватель французского или переводчик — годится?

— Можно еще с итальянского и с русского, — я вытираю слезы, — Сара, я ведь могу поехать переводчиком домой!

— Ну вот, видишь, я говорила, что ты можешь что-нибудь придумать! Но сперва тебе надо родить.

— Но сперва мне нужно убедиться, что есть кого рожать!

Сара хихикает и ведет меня смотреть квартиры по соседству. Мы долго спорим, какую из них выбрать. Сара тоже женщина практичная, но она считает, что выбирать нужно как минимум на двоих — значит, трех-четырехкомнатную, я же выбираю двухкомнатную, но окнами в маленький скверик и с приличной мебелью. Цена за нее, как мне кажется, очень высока, но Сара утешает тем, что когда я буду работать, сумма станет для меня пустяковой.

На другой день я отправляюсь сначала к врачу, тоже одной из Сариных феминисток, она даже вспомнила мою лекцию. Она подтверждает мои подозрения и поясняет, что лечение иногда не имеет немедленного эффекта. Кроме того, нервное напряжение жизни перед разводом тоже влияло на меня. После санатория, отдохнувшая и поздоровевшая, я обрела наконец долгожданную возможность. Родить я должна в ноябре. Выхожу от нее с двойственным чувством. Вот, наконец, сбылась мечта последних десяти лет, еще три года назад я была бы на седьмом небе от счастья, но сейчас жестокое разочарование потрясает. Я хочу Колиного ребенка! Как же я не убереглась для него! Не представляю, как написать ему об этом. О том, что нужно бы сообщить Иву, мне даже не приходит в голову. Я иду к миссис Коннор. Она сообщает мне, что быстро получить в Англии гражданство реально только через брак, вообще в Европе все очень сложно. Германия принимает политэмигрантов из восточных стран, но я не могу претендовать на эту категорию. Лучше, конечно, выйти замуж.

— Человек, за которого я хочу выйти замуж, совершенно недоступен для меня, пока я не получу гражданства, — поясняю я, опять готовая расплакаться.

— Я все-таки советую подумать о фиктивном браке. Мы с Сарой Фергюссон подыщем подходящего мужчину, не волнуйтесь, миссис Ферри, мы найдем очень надежного человека, с которым у вас не будет никаких хлопот.

— Понимаете, миссис Коннор, я боюсь. Я с детства знакома с человеком, которого люблю. Но как только кто-то из нас оказывается свободен, другой в это время женат или замужем. Он недавно развелся с женой, я тоже. Это впервые за двенадцать лет. Я боюсь. Ах, если бы вы знали, как я люблю его! Но я даже на месяц не могу поехать к нему, пока у меня не будет гражданства, документов и постоянного места жительства, чтобы оформить въездную визу. Вы не представляете, как это все сложно.