— Леди Бетси, правда, мне везет в жизни? Мне всего шестнадцать лет, а я уже учусь в Англии и вот теперь я в Риме! И еще мама завет в Аугсбург.

— Да, Саша, но ты ведь заслужил это.

— Знаешь, сколько ребят там у нас в Ленинграде таких же, как я, и даже лучше, а повезло мне!

Почти одновременно с Сашей в Рим приезжает сестра Клер Дженнифер. Она очень похожа на Клер, но моложе, ей двадцать лет. Алисе она понравилась сразу. Все должно было быть хорошо. Я ходила огромная, как слониха, Саша подавал мне вечерами книгу или стакан сока, подставлял скамеечку под ноги. Мне вспоминалось, как три года назад за мной так же ухаживал Алекс. Ах, как бы я хотела, чтобы со мной был Коля, но Саша очень мне помогал, и с ним не было так тоскливо.

В середине августа, перед Сашиным отъездом в Лондон, мы на машине возвращаемся с озера в Рим. Я теперь предпочитаю ездить с шофером, сама я уже не рискую садиться за руль. Нашу машину догнала группа мотоциклистов, затянутых в черную кожу. Черный пластик шлемов, не дающий увидеть лица, вызывал тягостное чувство тревоги. Объехав нас с двух сторон, они понеслись с шумом перед нашей машиной, выезжая на встречную полосу, опять отклоняясь к обочине. Шофер чертыхнулся и дал гудок. Мотоциклисты еще беспорядочнее засновали то вправо, то влево, внезапно один из них, должно быть зацепив колесо впереди идущего, падает вместе с мотоциклом, развернувшись несколько раз на асфальте, и наша машина резко тормозит и останавливается в полуметре от распростертого тела. Я уже не вижу, что мы на него не наехали, мне становится плохо. К счастью, предусмотрительная Клер берет с собой радиотелефон на всякий случай, и вот такой случай наступил. С места происшествия уезжают две машины скорой помощи, одна не спеша увозит тело пострадавшего в морг, другая срочно доставляет меня в клинику.

Ночью у меня родился сын. Саша всю ночь продремал в холле перед моей палатой. Рано утром, измученная борьбой с природой в безуспешных попытках сдержаться и остановить преждевременные роды, пока мне не пригрозили, что это вредно для здоровья младенца, я лежу в изнеможении, напичканная транквилизаторами, и только судорожно прижимаю сына, боясь выпустить его из рук в мир, полный сумасшедших мотоциклистов. Ко мне входит Саша и, нервно улыбаясь, смотрит на малыша и на меня.

— Бетси, с ним все в порядке?

— Да, Саша, познакомься, это Алик. Не смотри, что он такой маленький и страшненький, ему ведь не дали догулять каникулы. Он наверстает!

Саша смеется радостно.

— Надо дать телеграмму Коко?

— Мы ему позвоним чуть позже, он еще спит. Жаль, он так хотел присутствовать при этом событии. Но главное, что все хорошо закончилось. Тебе тоже нужно отдохнуть, ты бледный. Ты спал эту ночь?

Саша кивает головой: — Со мной все в порядке, не волнуйся!

— Ах, Саша, я так рада, что ты здесь! Без тебя я чувствовала бы себя очень одиноко. Спасибо!

Саша подходит ко мне и целует покровительственно в щеку, как взрослый мужчина. Тут появляются Клер, Дженни и Алиса.

— Это тоже Алиса? — ревниво спрашивает моя дочь.

— Нет, котенок, это Алик, твой братик. Ты будешь его защищать? Видишь, какой он маленький!

Алиса, насупившись, тут же подходит к Саше и обнимает его. Саша берет ее на руки.

— У Элис старший брат и младший братик, — наставительно говорит Клер и Алиса расплывается в улыбке.

Дженни берет у меня из рук Алика и укладывает в кроватку. Я набираю Колин телефон, хорошо, что теперь появилась автоматическая связь. Коля подходит к телефону сонный, еще семь часов, я передаю трубку Саше, чтобы он его подготовил.

— Коко, у нас появился Алик! — кричит забывший мои наставления Саша, Алик тут же подает голос.

— Что с Бетси?! — Колин крик слышу и я.

— Я сейчас дам ей трубку, ты не волнуйся, все хорошо!

— Коля, я жива и здорова, просто так получилось. Твой сын замечательный!

— Когда же это случилось?

— Четыре часа назад. Он нижнюю губу держит так же, как ты — сверху.

— Бетси, я сойду с ума! — на том конце провода Коля никак не может прийти в себя от неожиданности и голос его срывается в фальцет.

— Ничего, через месяц ты его увидишь. Мне хочется спать. Я целую тебя!

На другой день мне приносят два букета: один от Майкла, другой от Джека.

Через месяц Майкл привозит из Лондона Колю. Я замечаю, что смесь печали и радости на наших лицах начинает становиться тривиальной. Несмотря на счастье знакомства с сыном, безнадежность нашего положения тяжелым грузом лежит на сердце. Ночами это отравляет нам все удовольствие. Однажды, лежа в Колиных объятиях, я замечаю:

— Это очень напоминает мне пресловутую ночь восемь лет назад.

— Потому что я чувствую то же самое, — признается он.

— Ну, разница все-таки есть: я люблю тебя.

— А в остальном — та же безысходность. Но тогда я был уверен, что ты выходишь замуж по любви и будешь счастлива, а теперь — страдаю, ведь если бы ты не любила меня, то нашла бы себе хорошего мужа.

— Коля, я переросла ту девочку, которая ищет, на кого ей опереться, кто носил бы на руках, холил и лелеял. Мне уже за тридцать и не страшно жить одной, мне страшно за тебя, страшно, что молодость прошла, и мы живем неестественной жизнью. Нельзя же видеться раз в году и остальные 340 дней жить воспоминаниями, это вредно для здоровья. Ну что ты смеешься! Коко, давай же договорим серьезно!

Но он, смеясь, тормошит меня, пока я сама не начинаю отвечать на поцелуи. Никак не удается поговорить серьезно!

— Бетси, так у кого молодость прошла? — немного погодя спрашивает он, нежно поглаживая мой живот, — у тебя, например, совершенно юный животик, как будто ты не родила мне дочь и сына.

— Не заговаривай мне зубы. Я хотела с тобой поговорить о том, что с тех пор, как ты разошелся со Светланой, ты живешь, как монах.

— Бетси, ты уверена, что они грешили столько же, сколько мы за последние два года? Я более высокого мнения о нравственности в монастырях.

— Коко, перестань шутить! Меня беспокоит, что ты живешь один. Заведи себе любовницу.

— У меня уже есть.

— А я разве не жена?

— У меня есть жена, любовница и мать моих детей. На четвертую не хватит сил и чувств.

— С тобой невозможно говорить! — обижаюсь я.

— Бетси, а ты заведешь себе любовника? — спрашивает Коля и смотрит на меня внимательно. Я включаю лампу у кровати: разговор серьезный, я тоже хочу видеть его лицо.

— Честно?

— Честно.

— Я не знаю, — задумываюсь, стараясь как можно точнее сформулировать свою мысль, — Видишь ли, я могу быть только с тем мужчиной, который потряс мое воображение — своей любовью, своими совершенствами или своим умом. Это ты.

— Понятно. Значит, если ты встретишь еще кого-нибудь достойного, ты, потрясенная, ответишь ему?

— Может быть. Мне трудно судить, я не представляю, кто может потрясти меня больше тебя. Но вот, пожалуй, еще один фактор я забыла упомянуть. Любовь из милосердия, спасительную любовь.

— Светлана недаром звала тебя самаритянкой! Это как с Алексом?

— Да. Знаешь, я тогда почувствовала две любви одновременно. Я любила тебя, но и его любила совершенно искренне. Так что можешь считать меня развратной женщиной, готовой изменить.

— Ну хорошо. Твои измены — моя проблема. Но как же ты? Ты не будешь ревновать меня?

— У меня была слишком сильная прививка. Я и раньше не была ревнивой, то есть я не понимала, зачем это нужно, но после Ива я уж точно скорей умру, чем испытаю такое.

— Бетси, но если не говорить о любви, за год может произойти всякое. Тебе ведь может просто понравиться человек и может захотеться ласки. Знаешь, зов плоти. Дай мне слово, что ты не будешь терзаться сомнениями и угрызениями совести. Я тебе все заранее прощаю.

— Дурачок! Я об этом и говорила — для тебя. Ты ведь все равно меня не разлюбишь? Ну и живи, как знаешь.

— Боже, о чем мы говорим? — вздыхает Коля, вновь обнимая меня, — Мы же любим друг друга и детей. Представляешь, как бы мы счастливо жили! Сейчас взять и остановить время и жить в этом дне — всем вместе.