И этот незнакомец чего-то требовал от Фабиана. Словно у него было право требовать. И Фабиана разбирала злость. Этот незнакомый человек, который, кажется, был похож на официального, деятельного, решительного, разудалого Альбриха, требовал чего-то совершенно непонятного. Фабиан не вслушивался в слова – просто не считал их важными; все, что нужно, ему сказала эта странная гримаса как-бы-Альбриха, просительная, угрожающая, безнадежная. Истеричная. Она, вкупе с тоном, частью грубым, частью искательным, отвращала Фабиана от него все больше.

Но этот Альбрих, которого Фабиан не знал и не хотел узнавать, сорвался в банальные угрозы. Он пообещал проследить, чтобы Фабиана вышвырнули из Академии, и чтобы во всем корпусе госслужб для него не нашлось никакого места – ни стажера, ни разносчика канцелярских принадлежностей. Альбрих попытался схватить его и прижать к стене, зачем-то потянулся, скорее всего за поцелуем, но если первое было Фабиану понятно – сам грешен, что ни подумает, тут же стремится воплощать. Но жалкая попытка поцеловать взбесила его, и он ударил Альбриха. Коротко, в живот, не слишком сильно, но достаточно, чтобы выиграть несколько мгновений. Альбрих не выпускал его, глухо выдохнул, перевел дыхание, сдавливая Фабиана, чтобы тот не сбежал, и тихо спросил:

– Скажи, что ты хочешь. Сделаю.

Фабиана передернуло. Он отвел голову назад и скривился, словно почувствовав отвратительный запах, и попытался высвободиться.

– Фабиан, – тихо проговорил Альбрих. Он положил руку на лицо Фабиана, развернул к себе, вглядываясь в его бушующие глаза своими отчаянными. – Скажи, что ты хочешь. Сделаю.

Так же внезапно, как до этого изрыгал ругательства, он начал свои попытки подкупить Фабиана; это невозможно было назвать иначе. Он обещал теплое место в своем штате, карьеру, должность, обещал обеспечить все возможное, чтобы Фабиан беспрепятственно закончил академию и продолжил работать дальше с ним рядом, обещал сделать своим преемником, когда станет единственным консулом, осыпать подарками – все, что Фабиан пожелает. Предыдущий акт этого трагифарса воспринимался Фабианом как нечто отвратительное, но в чем-то естественное. Существуют же в этом мире всякие ленточные черви или те же раффлезии. Гадкие, в общем-то, создания. Но существуют. Агрессия Альбриха была Фабиану понятна, угрозы воспринимались как нечто вполне объяснимое, оцениваемое как действительная опасность и вызывающее не менее естественное желание уничтожить ее, избежать или как-то иначе побороть. Но когда ему начали предлагать все золото мира, ушла ярость. Ушла жажда крови, злость, гнев – все словно испарилось. Осталось только недоумение. Холодное, липкое, брезгливое, которое, очевидно, ощутил и Альбрих. Он замолчал, устало глядя на него, привалился к стене.

– Фабиан, – прошептал он, гладя того по щеке. И еще раз: – Фабиан…

Фабиан увернулся от его ладони, отошел на пару шагов.

– Оставь. Меня. В покое. – Раздельно произнес он. – Будь так добр.

Альбрих попытался засмеяться. Он уронил руку, которая только что обжигала щеку Фабиана. Попытался задержать его еще одной просьбой, еще одним посулом – возможностью стоять с ним на самой вершине самого крупного государства. Фабиан воспринял эти слова как шелуху, не более. Он не испытывал ни желания, ни необходимости еще раз посмотреть на него. Он просто пошел к выходу.

Тимбал стоял у двери лифта. Фабиан подошел к нему, остановился, осмотрел и сухо приказал:

– Отведи меня к выходу.

Тимбал был приучен подчиняться. И он был приучен определять человека, который наделен правом приказывать, и распознавать те интонации, которые свидетельствуют: у этого человека и характер под стать. Поэтому на приказ Фабиана он ответил молчаливым согласием, только наклонил голову и отступил от лифта.

Фабиан стоял у стены и глядел на Тимбала немигающими угрожающе тлевшими глазами, казавшимися бездонно-черными. Тимбал придержал дверь и произнес сумрачно:

– Я отвезу.

– Не стоит. Я не смею обременять членов личной службы Первого Консула. – Вежливо ответил Фабиан, и Тимбал отчетливо ощутил на лице чье-то ледяное дыхание.

– Тебя отвезут, – удерживаясь от настоятельной потребности броситься в апартаменты и проверить, в каком состоянии находится первый, или хотя бы покоситься в сторону двери в них, тихо отозвался он.

У Фабиана дернулся уголок рта. Он пожал плечами и отвернулся.

Альбрих стоял у стены и глядел куда-то вперед. На его счастье, прямо перед ним было окно. Иначе он бы с бараньим упорством сверлил взглядом стену – это если бы замечал, что перед ним расположено. Одна его рука по-прежнему упиралась в стену. Другую – ту, которой касался лица Фабиана – он сжимал и снова разжимал, и снова сжимал. Он определенно был пьян, только это и оправдывало невероятное в своем идиотизме поведение. Клянчить у мальчишки расположения, словно от этого зависела жизнь Альбриха – подумать только. Пытаться подкупить этого самонадеянного щенка, как будто прыщавым юнцом был сам Альбрих, а не Фабиан, и словно он, одурманенный гормонами, категорически уверен, что жизнь закончена, если ему не улыбнется высокомерная красотка из полусвета – что могло быть хуже. Угрожать – он, Первый Консул, пал до такой степени низко, что угрожал студентишке! Он определенно сошел с ума. И в ноздри забрался тонкий, пьянящий запах, от которого болело сердце, щипало глаза, горели ладони и бурлила кровь, тот аромат этого презренного студентишки, который был Альбриху знаком; этот аромат мог ничего не иметь ни с телом, ни с туалетной водой Фабиана, ни с чем материальным. Просто иллюзия, его обаяние, его удивительная дерзость. Просто его горячая кожа, просто его руки, просто сам Фабиан.

Альбрих повернул голову к двери. Тимбал стоял в проеме, встревоженно глядя на него. Наверное, Альбрих о чем-то спросил его, не вслух, глазами, что тот счел нужным сказать:

– Его отвезут.

Альбрих кивнул, затем спрятал в карман ту руку, которой касался лица Фабиана, в карман брюк и повернулся в сторону ванной комнаты. Сделав пару шагов, он бросил:

– Вон отсюда.

Тимбал остался стоять у двери.

– Пшел вон! – процедил Альбрих.

– Я лучше останусь, – ответил Тимбал, пристально следивший за ним.

Альбрих усмехнулся.

– Я в порядке, – высокомерно бросил он.

– Тем более, – тихо отозвался Тимбал.

Все утро Фабиан ждал, что его вызовут к куратору, декану или даже ректору для того, чтобы сообщить трагичную новость: по каким-нибудь идиотским причинам его дальнейшая учеба невозможна. Как вариант: были обнаружены какие-то огрехи в его статусе, в связи с чем его не просто лишают стипендии, но и устанавливают, что она до этого выплачивалась незаконно, и соответственно он должен выплатить все деньги. В течение двадцати четырех часов. Но нет. День приблизился к вечеру, никто не объявлялся на горизонте, куратор пребывал в почетной изоляции от своих студентов, у декана и ректора находились куда более важные дела, чем выступление в качестве марионетки одного из консулов. Это обнадеживало, но как сутки состоят не из одного часа, так и неделя состоит не из одного дня. Фабиану повезло пережить один день без последствий, но впереди было еще немало их.

Эрик Велойч не без основания полагал, что у каждого человека есть шкаф, в котором непременно хранится скелет, или несколько, если человек прожил на бренной земле больше трех лет. Святоши пытались оттянуть нижнюю планку лет хотя бы до семи, но Велойч знавал деток, которые в свои четыре года были законченными ублюдками. Сам он тоже был достойным кандидатом в оные, но на свое счастье вовремя открыл для себя, какое удовольствие могут приносить сложные игры, какое удовлетворение можно получить от созидания. А еще – как захватывает дух от успеха. Эти скелеты он хранил, тщательно полировал, но считал их наличие в общем-то совершенно невинным. Успех – а кому не нравится успех? Сложные, многопартийные, многоактовые игры – и это объяснимо, если помимо победы нравится еще и сама игра. Правда, в обществе, которое с воцарением Альбриха стало благоговеть перед однополярными, однозначными, примитивными, агрессивными альфами, ни неторопливый, неказистый, осторожный Велойч бурных эмоций не вызывал, ни возможностей развлечь себя такими многоплановыми играми оказывалось много. У него, помимо сложных стратегических партий, было еще одно развлечение – коллекционирование чужих скелетов. Такое знание мешать не мешает, и помочь может, когда кого-то нужно подтолкнуть наверх, а кого наоборот – столкнуть вниз. Велойч старался не прибегать к этому способу слишком часто, потому что это противоречило его своеобразному, извращенному и сильно купированному кодексу чести, а еще потому, что против него могут быть применены те же средства, но информацию о чужих скелетах собирал и хранил с похвальной рачительностью.