Ахдунг! Позор! Аттеншун! Викерой Бесайтс Смакки Юнг Свиноумен! Три Пайсдинернес Ивентир Мед Лохланнер Фатач И Феннисгехафен. Банналанна Бангс Баллихули Из Ее Буддаре Буллавогского.
Но, чему не противятся их блестящие малые современники, заутра наутро после суицидного иструбления неспасаемого изгнанника, словно змея, когда она сползает вниз по стволу дуба до бобрихина брюха (может вы видели как текут ликвидамбровые выделения заморской капусты на Партин-а-лососе, Лаймстон. Дрог и крик Абиес Магнифика! разве мех так, о высокородный сыр?) в четверть девятого моля о его покаянии, мы созерцаем непогрешимую струйку дыма как раз пунктуально из седьмого фронтона нашего Квинта Сентимаха порфироидной маслобашни, а затем в дрынадцать пополудни с божбой о его долголетии (Эн кекос харуспикес! Аннос лонгос патимур!) на светильни для усопших, биконсфарафилд иннерхалф зуггурат, вздымается всем бреветоименованным грозящий громоподобный выверн, дракон с желтой гривой, свинглоколышащий синелапой — выдающееся лицо, лёля-леди литр льющая (лейся, лейка) с фодтеком на фингласовой фрамуге и светосвинцовыми стеклами.
Скаковой целью это едва ли было обдумано и сказано или и помышляемо о пленнике той сакральной постройки, в которой он и Айвор Бескостный или Олаф Беглец пребывал в лучшем случае одночленной параболой, грубым придыханием в видах бытия, вентером внемлющим собственному ба-ухбормотанию в задних словах чрева, но, говоря строже, то были его тристоповернутые инициалы, клюки к миромерам за мермиром (редко) или для патетически немногих из его додоканала замменживущих, серьезно озабоченных однако долгое время сомневавшихся с Куртом Юлдом ван Диком (сила гравитации воспринимаемая известными неподвижными обитателями и захват неких комет протанцовывающих иногда сквозь нашу систему, полагая аутенцитаты его аликвитудины) в каноничности его существования как правильного четырехмерного куба. Скорый, сиди тихо! Пусть молчит! Ветви вяза, ш-ш!
Многие дамы задавались вопросом. Насколь стремительна она?
Скажи нам все о том. О том чтоб слышать то всемнам. Атом скажи всемноготом. Зачем и почем выглядела она как леди, алотти вроде усси и было ли его оконо как их нее разверсто на замок? Заметки и вопросы, отметки и ответы, смех и крих и внерх и вниз. Так что слышь слушь и лист их лисс и извлеки роз лепестки. Кончилась война. Уимуим уимуим! Была ли то Юнити Мур или Эстелла Свифт или Варина Фей или Кварта Кведама? Тоумаас, поставь марку оом за дядюшку! Пигеи, холд оп мед ваши ногеи. Кто, но кто же (второй раз спрашиваю) был тогда бичом для постыдных частей народного Лукализада, о чем не стоит спрашивать, как через столетия по возникновении Хомо Капите Эректус что за цена у Пибодиевой монеты, или, излагая прямо, откуда взялся херрингтонов белый галстук, или, как в более кайнозойские эпохи — кто побил Бакли хотя в наши дни как и прежде любая стосорокамесячная или постарше кобылка знающая про свою интимологию и каждая девица громко вопящая «дорогой мой!» и всякая алой фламелью на стенах Дублина развевающая бойбаба-мироносица от века знает, как что яя это яя, что Бакли сам побил (и никакой примокашки нам тут не надо) и русский генерал, да! да! а не Бакли был им подло измордован само собою. Что за полножаренная павлоотрава о шпионе из трех замков, что за ненавистью движимый улыбопродавец? И вот такую ядовитую отраву, афраншизанированную королевьей головой с тихой липкой печатью можно, значит, отправлять заказным с уведомлением или оплаченным ответом! У лонжлизаров из вод минерального зала весело прошли девять дней, у прачек с их заплачками то же самое и кроме того общепольска шпаспас шписсмас, жанижоны, когда еще следуя совиной стекляшке со сверканием стелл о верхних истоках ее безротого лица, ее непостоянные волны пребывали лучшей половиной, и одна к нему была ближе, более дорогая чем все другие, первое согревающее создание раннего утра, хозяйка домохозяина, муррмурр маккавоев, она которая отдала его око за свое ложе и зуб за дитятю, один за один и один за дисяток, и еще один за все за сто, О я и О ты! кадет и прим, гхолодный гхрим (а если сейчас она постарше собственных зубов, то прическа ее моложавей твоей, дорогая!) она которая укрыла его за ставнями по паденьи, которая будила его без сожаленья, которая потом так каилась когда поавлялась, адаже циллуя ему носев кончег, она, кто не одохнет в бегах за ним следом пока с океанической помощью на какое-то время пропрятав крохи его величавых изгибов в неялитых исканиях Жемчужедальнего моря (ур, ури, урья!) не выступает вперед бурнбурля со старой горгоною мирсударной, во имя гогора, ради гагары, влача за собой сельскую окрестность, финики тит, фунику тут, с барушьим кадровым выговором, и ее дуршлачное журчанье и ее безрукавое недлинное боа и все дважды двадцать два с небольшим курлилокона ее головного убора, сочень ей под очи и сушки ей за веснушки и циркопятье верхом на ее петушьем носу парижанки, с бахвальной походкой и Экверри Эгоновой теткой, когда Тинк-тинк в церкви бил клинк по случаю Степлоажзимова Воскресенья, Сола, с пешками, прелатами и пууками пылко пелотировавшими по ее подсумку во имя Хандимана Чавка, эскворо бискбаскского, чтоб раздавить клеветнику обе челюсти.
Малое в мыле мня, о нем моли меня! Нотрдам де ла Билль, благодарствуем твоему балмхерцихиту! Огородник с липовым чаем, слово аптекаря. Хлеб его нехлебаем. Пусть он отдыхает, о странник, и не бери с него замогильных трат! И не порти его подземного помещенья! На нем заклятье Тута. Но нас поджидает леди и зовут ее А.Л.П. И ты будешь согласен. Она значит она. В силу ее свисающих сзатылка завитков. Сквасил силушку свою да на скамьях гаремных. Поппи Наранси, Жалия, Хлора, Маринка, Анилин, Парма. И ильк те дамы обладали ее радужными хамурами, но были только для вилько ее вымыслы, однако он создал средство. Тяф-тяф сего кис-кис заутрадня как та столетняя сосня. Так кто же кроме детьми обремененных беременных будет судить по поводу пота лица?
Кудри не кудри ку-ку не умри
Пудри не пудри му-му не мудри
Дровни для дров ли? — Дурак дураком
Кто же там с прибылью? Он?
Ом!
Лилась под мост а там прилив
Аттабом, аттабом, аттабомбомбум!
Лились и Фин и Ебба в пролив
Аттабом, аттабом, аттабомбомбум!
Нос в кабаке да ночь в бардаке
Вот что она нам дала!
Ола-ла!
Номад может бродить с Набухом, но пусть Нааман хохочет у Иордана. Ибо да, ибо наш парус несется выше камней ее, там на ее деревах мы развесили наши кейфары и поем как рыдает она на бобах бабалонгских.
Во имя Аннахи Всемухущей Вечно-Ливейной Плюра-Бей-Поддающей да просклабится вымя Ея песением песен и урчаньем ручьев необычным!
Ее безымянный мамафест упрочающий память о Высочайшей выходил под всевозможными заголовками в разные периоды разложения. Так приходится слышать: Аугуста! Ау, Густейшая!
Старейшая Себестия Спасисильнейшая!
Олуша Кро Кабы в Волнах Квашня
Останки Тонут без Остатка
Анна Встасия Она Встает и Падает
Сэр Алансон Спусти Кальсон и Панталоны Сэр Канон
Золотые Мои и Серебряные Деньки Женитьб
Влюбленный Тристрам и Прохладная Сисульда
Дубли Бубли
Ик Дик Дупидуп ет Ту Михимух
Купи Вывеску-с во Весь Кус
Что Твои Теперь Вчера что Зовешь Их Завтра?
Хобеган Ебреер Побил Уотермана Мозговитого
Потолок Аркой Вшам с Полу Каркай
Зимние Загадки
Жалобы Бретонессы
Поллитра Петя Петел Пил Пела Птичка Пташка
Апология Великого
(некоторые грамматические безымянные вроде: Супряг, Супрыг, Запряг возможно остаются полупонятными, ведь есть у нас плутоплетни, похожие на:
Похездка в Портергуллию Моего Воструга Искрякшего да не будет у него ни минуты свободного времени)
Стоит ли Его Навещать?
Ищи Ковчег в Зоосаду
Работа Иглой Клеопатры Исопрашайшая Алдборохама на Сахаре с Расчесыванием Велеблудищ Египетскими Пиракмыхершами
