Итак они так и шли, те четырехместные личности, бутылковатые анналитики, унгуам и нунгуам и опять-таки лунгуам и их аншлюсс с нею о ней о ее чье до и его за и как она утрачена была да-да в дали фернейской и как он был сокрыт во глубине в глубинах вниз и близ и шорох и щебет и скрежет и щелк и вздох и дребезг и лязг и ку-ку и по весне увлеку (тсс!) и бири-дря (псс!) и радидря и чистейшие кря, кои о те времена жили и прожевали и плавали и поливали около площади Колоколокольной. Все птицы в нёбе. С Фатьмой! Для Фатьмы! О Фатьме! Твоя роза белеет фо тьме! И нос рос рогом с охоты в тафте. Так что все дорогие вводят в ритм. И противореча по поводу ладушек с г-жей Ниал о Девяти Корсажах и старым маркисом, их бестерфаром, и уверенные в постоянном отсутствии маркуса и д., и т. д., меж муж и резвым сэром д'Армори — нетрезвым сером Драмори, и о старом домике близ церквилизада и всё вперед так вперед до того как вернулись назад в старых гаммельдагах, четверо их, в мильтоновом парке перед милейшим Отцом Шептунцом, и любя и смеясь от вздохов во словаре цветочных охов и ощущая открытие в тихом вопросе была ли она мушимуши, и не были ли то они обе, сосисёстры, драхри о махри! и (пип!) мы встретим воды не в себе (пипетта!) кружа в саду трикл трикл трикл трисс, мимочка, милая, можно мне в зеленом погулять, чуть-чуть пофлиртовать? мужчины ушли со слугою и как они ею и куда они её и кого они там прижимали и лисали. Я на все смотрю иначе! Ты сам-то понимаешь, что говоришь? Ты врун, прости пожалуйста! Я-то не, а ты вовсе! И Люля хочет между ними мира. Медная милая Мюля! Брать и давать! Братья даватья! Забыватья! И все забыто! Хо хо! Но было то лишь плохо, чтоб жить с ее продрессированного оха, со вздохом да и во образе ОООООООООуранговых времён. Ладно, Лёля, так оно и будет. Рукопомятье. Многодаватье. Крыс-то ради. Крысота.
Так?
Так даже если рассмотрение подобных фигментов в очевидном порядке не вынесет истинной истины на свет столь же случайно, сколь тусклое взирание на звёздную карту может (с помощью свыше) обнажить наготу неизвестного тела в лазоревых пространствах или столь же предуведомительно сколь полуязыки человечества листаптывались из корня все того же улыбчивого заики, которого звучная речь обнаружилась поперечь чему наши особые умствователи придерживаются и по се (секурус юдикат орбис террарум) что подобною игрою в поссум наш хагиозный и куриозный предшествователь спас свой хвост для потомства, а вы, очаровательные наследники — для нас, его охвостья. Охочие псы всех пород катились со звучными урбийными и орбийными воплями рога в стремленьи догнать по запаху. Лань! Из рощи простертой вдоль просяных плодородных полей Джулетайда, сквозь Хамфри Чейз, от Меллинахоба и Пикокстауна, забирая вправо над Танкардстауном в отдаленьи, где белый Нолан, кабан, которого выжлятники такс г-на Лёвенстайла Фиц Урса травили сперва словно бурого хозяина, так пусть длится гон и травля! — через Рейстаун и Хорлокстаун, петляя петлею к Танкардстауну снова. Ух хитрый зайчуха — удвоил след сквозь Чиверстаун, а те за ним по Лафлинстауну и Натстауну чтоб учухать у Булли. Но после последнего оборота, когда он оставлял след пухлой зимней опушкой за Руфьиным Холмом печатающими лапами в высокоцарственных хессианских выдавая где его жилой дом с нордоста, глухой лисий вольпонизм скрыл его поблизости в логове, чудесным образом воронами питая и поддержа дыхание рубца, сетки, книжки и сычуга (да станет оно медом Обрюхамовым) сливочной шеррийностью корицына силлабаба, у Рейнеке вареники, псе псы пшли по домам. Стоячая стойкость в переистойковании трактата его желудочного тракта огорошенно служила опровержением которой ену приходилось с дохода ото букового букета алалкавшей, ограничиваясь лишь против вздорных взяток из огороженного пограничного городища. Тщетно ханжа, хандра и хула старались чуть ли не полностью обезналожить, обездорожить, обестропить и обезмостить корабельного великого могола, исподнего суверена.
Но труп колеблющегося не хуже труб поколеблющих. Его зло — не зола ли она, хихихреновая трясогоглемогольская фэй-ей-ей фланель на панель.
Собрание забормотало. Ренар устал.
За его дни опасались. А зевота была? Это желуточное. Рвота? Ливерное. Пот? Фантазия. Колотье? Спопаси его, Всетолкущий! Он наложил на себя замерзшие руки, о чем сообщали в Письмах Фуггера, как есть наложил, вместе с меланхоличной погибелью.
При сатурнальном тридууме его слуга со стимулом выступал в зацвиллингованных на Форуме, меж тем как женя возникала прелестною умницей и приветствовали ее пронзительно (при участии сыскной полиции) с падубом и ивою, а также не без ометл омеловых ото многих мужей и воя вайб. Сперва большой толчок, потом глухой молчок: соопшена: тишина: последняя Фама уносит труху в эфир. Рыг и рык, звучный зык, дозор с позором и разным вздором. Искры вьются. Он вновь бежал (открой, шаншма!) из той страны изгнанья, сменил шкуру, пробрался прочь виа подземный ход укрепленный спинками (кроватей), сбился от и бросил якоря в голландской нижней части, джопою именуемой, порт приписки С. С. Финляндия, занимая даже и по сию пору под мусульмански новым именем в седьмом колене физическое тело Корнелия Маграта (древнезлобнокарактер, затычка общеночного горшка) в Малой Азии, в качестве театрального Турка (в первом классе у глупого Васи — где король и одиннадцать мошенников) он там пиастровал бюикданс с омниавтобусной роскошью, а как Араб от уличных дверей — пестрел с начальниками тысяч, чтоб может дадут пару пенсов. Меж тем воры взвоняли. Всеобщее остолбененье в сопровожденьи сожаленья мирно положило предел его существованью: он повидал фамильного саггарта, смирился, собрал свои останки, был отозван Создателем и выкинут на помойку. Чириканье перечеркнуто. Дурная болезнь частной природы (вульговариовенеральная) прекратилась, она замкнула круг порока и всё тут. Джин дребезжит (Джемс Джас). Он брел к середине орнаментального лилейного прудика и набрался до точки где рубашьи завязки встречаются с помочами бридж, словно царская рыба в веселой воде, когда первовспомогательные руки рыбаря избавят ея от возможно весьма сурового ощущенья водицы несвижей. Зондек раскрылся. На Амбреловой улице, где он выпивал бывало прямо из-под помп, добрый работяга Уитлок предложил ему дернуть дерева. Какими сильными словами они при этом обменялись, какие произносили экенамены и аухноумены, агномины и икнумены? О том, О о том сообщил нам официальный Ханзард, как гар ганц Дубов ухвер в каждом кабаке! Бетти берет батон, а Соган слушает сплетни, но Чилка хочет карандашей точилку, меж тем как Выпь и Утконос намерены выпить и уткнуться в насос. И Кассиди — Креддоков Рим и Рем кругом вига и вага все еще иммер и иммор аважируют над, а там люлька и лялька, а сзади ларчик и ключик. Тотис тестис квотис квестис. Соловьи поют словесами, а древо — сама древность. Ты всклёни на меня, авокадо как вы, чтоб ива стала иво, а сам(ш)ит — ими самими. Какему ччирриккает птиччка! От златосумеречной славы до света слабого луны. Не будь мы мол чуны, когда не были б болт у ны. И нигде более там не было забот о выпивке. Слышалось одно только ожиданье дождя. Эсту пурпортераль! Шкворк шкварок. Чума вращается (в чуме) по скользким улицам (зачем?) чем глаже тем в луже, и вот он вновь тут, более мерзкий нежели даже морзянка. Он был в бегах и (о бэби!) мог пребывать просто где угодно, когда переодетая в бывшую монахиню крупного росточка и с мужскими манерами в своих сочных сорока Карпулента Гигаста привлекла понимание присутствующих произвольным поведением с паутобусом. Аэриании будили прибрежных слушателей, сообщая о переобложении бюджета брата-сборщика в юбке, спорране, завязках, туфте, табарде и сучьем противопростудном пледе, которого портного (Бернфазера) табличка с буквами В. П. X. была у самой Скальдратьей Дыры, и искатели карманного жемчуга всё прикидывали: что за зверь — бабник из нужника или какой монах разбил ее с трехгрошовым треском. Ш. М. широко мечет. Хвидфиннс лик дрохнет свертглим, заключила Валькирия. На его крысьих открытках (они у ребят были) на Уайтуикенд прилепилось выполненное чернилами имя и должность, вписанная национальным курсивом, ускоренным, сокращенным, филиформным, башневидным и ядомолопным в своем нестерпийстве: Вали-ка Вампти! Дай место Мампти! Приказал Никекелус Плуг; так пусть и идет, чтоб никаких тут пятидесятничьих телодвижений не было, какова бы ни была оборотливость его рода или искусное ученое мудрое коварство или ясная всеведущая способность к глубокому высказыванию, чортичудочреватая и прудентноопровергающая, будь он вождь, граф, генерал, фельдмаршал, князь, король или Ухарь-Майлс собственной персоной, владей он тысячеоднонощным жилищем в Бреффнианской Империи с местом посвящения на Тюллимонганском холме, где происходило убийство райхеллах-ройгал-ракса краксианской разновидности к мак-магоновой челюсти оно-то и привело его. На поле на Вердорском оборонявшиеся соратники оставили ему льва с восставшею правою лапой в пюредипоме природного цвета крови. Действительно не мало толстых и тощих доброжелателей преимущественно клонтарфно ориентированного класса (полковник Джон Баул О'Рорке, ферукзамплюс) зашли так далеко, что даже пытались одолжить или выпросить экземпляры трехъязычного трехнедельника «Рассевмозг' Афтенинг Пошт», издатель Д. Блейнси, чтобы как-то обрести непреложную уверенность и удовлетворение своими квазиконтрибусодалитарианами ставшими теперь поистине вполне убито погибшими то ли на суше то ли на море. Трансошн аталакламорил ему: Заплаты! Заплаты! Будет ли безмолвствовать надежда или Макфарлену нехватит ламентанций? Он лежал на дне, в глубине Бартоломановой впадины.
