Исчезла грязь и сажа, исчезли колтуны, исчезли отвратительные обноски. На диване красного дерева, подложив под голову золотистую подушку и укрывшись тигриной шкурой, спал на спине ангелоподобный отрок с белой, как молоко, кожей и отливающими кровью тёмными блестящими кудрями. Точь-в-точь, как у меня, только темнее, ближе к красному дереву. Немного пухлые, кораллового цвета и чувственных очертаний губы, прямой тонкий нос. Чёрные пушистые ресницы и изящные брови вразлёт. Белая сорочка, застегнутая на алебастровой груди. Тонкое запястье с длинными чуткими пальцами, закинутое за голову, другое – лежащее на животе. Виднеющиеся из-под тигриного одеяла кончики розоватых пальцев ног.

При взгляде на эту красоту моё сердце едва ощутимо сжалось. В голове билась одна непонятная и ничего не значащая по сути мысль: «Как я мог?..»

Я осторожно сел на диван с краю и, заправив свои волосы за ухо, стал пристально вглядываться в его лицо. Спокойное и незамутнённое ничем лишним – ни тревогой, ни радостью, и оттого неимоверно чарующее. Словно застывшая подо льдом роза. Всех слов не хватит, чтобы описать те эмоции, что я испытывал в эти моменты. Я был в трансе, в благоговейном восхищении, словно перед шедевром своего любимого художника. И в то же время, несмотря на все проводимые Эйдном или Парисом уроки по истории искусства, я не помнил ни одного ангела, ни одного человека, ни одного бога, написанного людской рукой, на которого бы походило чертами это дитя.

По-видимому, я слишком долго и пристально смотрел на него, потому что Лоран внезапно задвигался и приоткрыл глаза. Они оказались синими, как тёмный сапфир. Несколько секунд он смотрел на меня, а после вдруг вскочил и широко распахнул их, выплёскивая таящийся в чёрных узких зрачках страх мне в лицо.

- Tout va bien. Tu es en sécurité. Bonne matin (Всё хорошо. Ты в безопасности. Доброе утро), – отрывисто, нервничая в глубине души, поспешил сказать я, используя заученные со вчерашнего разговора фразы.

Похоже, мои слова его немного успокоили. Плечи Лорана расслабились. Согнув ноги в коленях, он подтянул их к груди вместе с «одеялом». Тут я заметил, что он что-то придерживает под рубашкой. Какой-то инородный предмет.

- Что... – начал я, но вдруг раздался стук в дверь.

- Подожди... – прошептал я по-французски мальчику и подошел к двери: – Кто там?

- Это я, Андре, – услышал я голос Париса, и на секунду по телу прошла болезненная судорога.

- Ах, да... сейчас... – пробормотал я, поворачивая ключ в замке. Будь что будет.

На пороге стоял Парис, облаченный в сюртух цвета тёмной морской волны и тускло переливающийся серый атласный жилет. В руках он держал стопку вещей, в которых я узнал свой фрак, повседневную рубашку, пуанты и цилиндр, что оставил вчера в зале.

- Вы вчера оставили это одном из зрительных кресел, – сказал он, протягивая мне одежду. Взгляд Линтона были устремлён на его собственные руки. Видимо, он чувствовал себя неловко из-за того, что произошло вчера в театре и старался скрыть это всеми силами. Я решил сделать вид, что ничего не заметил, к тому же, во всём был виноват я и только я один.

- Спасибо, сеньор, – ответил я, принимая вещи. Парис, наконец, перевёл взгляд на меня и внезапно замер. Голубые глаза расширились. Только через секунду я понял, что его взор соскольнул с моего лица и устремился через моё плечо, отвлечённый незнакомым объектом. Лоран.

- Что за... – сорвалось у Париса с губ.

Пока он ещё не успел продолжить свою, как я уже догадывался, ошибочную мысль, я, схватив его за локоть, втянул в комнату, закрыл дверь и сказал:

- Ничего непотребного. Я просто нашёл его.

- Что?!! – глядя на меня, как на умалишённого, выдавил Линтон. – Что значит «нашёл»?!

- Не кричи и послушай меня. Я увидел его в крайне плачевном состоянии на одной из улиц Парижа. Названия не помню. И... я не мог его оставить... к тому же, там был какой-то свирепый ублюдок, который чуть не прикончил меня из-за того, что я заговорил с Лораном...

- Подожди! Кто такой Лоран?! – оборвал меня Парис, гневно сверкая глазами.

- Его зовут Лоран, – сказал я, посмотрев в сторону юноши, который всё ещё сидел под одеялом и насторожённо наблюдал за бурной сценой, – Лоран Морель.

Линтон глубоко вдохнул и резко выдохнул, возвращая себя в рамки. Он пытался осознать ситуацию.

- Я не мог его оставить там. Я... не знаю почему. Прошу, пойми меня, хотя я сам себя до конца не понимаю, – взмолился я, глядя на англичанина. Ещё раз вздохнув, он прислонился к двери и провёл рукой по лицу, словно снимая налипшую паутину.

- И что ты собираешься с ним делать? – спустя минуту задал он ключевой вопрос, которого я и боялся. Вернее, боялся ответить на него. Я не мог просить их оставить Лорана, словно бездомное животное. Это было невозможно.

- Я не знаю, – ответил я. – Пока не знаю. Я толком не могу с ним поговорить – не знаю французского. Удалось лишь выяснить его имя и что идти ему некуда.

- Ясно, – проронил Парис, и, отделившись от двери, прошёл в комнату.

- Здравствуй, Лоран. Меня зовут Парис Линтон, я наставник Андре, – с лёгкой улыбкой сказал светловолосый на французском, проходя к дивану, садясь на его край и глядя Морелю в лицо. Хотя тот не успел произнести ни слова, Линтон уже чувствовал к нему некое расположение – он был крайне мил внешне и слегка беспомощен – видно, что его немного пугало нынешнее положение дел. – Расскажи мне о себе, милое дитя. Расскажи мне, как ты сюда попал... – он осторожно коснулся лежащей на тигриной шкуре молочно-белой руки и, взяв за запястье, аккуратно подтянул юношу ближе к себе. – Не бойся, здесь тебе не причинят зла. Расскажи мне.

- Меня привел сюда Андре, – ответил он, слегка растерянно глядя на британца.

- У тебя есть семья?

Внезапно лицо Лорана помрачнело, а руки сами собой сжались в кулаки. Заметив, он поспешил разжать их:

- Да, но я не хочу туда возвращаться.

- Почему, что случилось? – Парис слегка нахмурился, потому что лицо мальчика вдруг резко переменилось, как будто он надел маску. Лоран слегка язвительно улыбнулся, словно тот беззащитный ребёнок, что был в нём минуту назад, умер:

- Не волнуйтесь, я не собираюсь оставаться здесь и утруждать вас своим присутствием. Но в семью я не вернусь.

- Это тайна?

- Не думаю, сир. Просто, когда моя семья была жива, её всё равно не было: родители спились, а брат... – он нахмурился ещё сильнее и закрыл глаза.

- Что?

- ...Ублюдок.

Парис медленно распрямился, но тут же, заметив что-то, наклонился к Лорану:

- Что это?

- Где? – отозвался тот.

- У тебя. Что ты прячешь под рубашкой?

- Ничего. Это моё.

- Я понимаю, но прошу тебя показать. Я не отниму у тебя это.

Долгий, почти гипнотизирующий взгляд, но Парис его выдержал. Наконец, Морель, сунув руку под рубашку, достал... скрипку.

- О... – вырвалось у англичанина. По-видимому, он ожидал увидеть что угодно, но не это. – Так ты музыкант? – Лоран не ответил.

- У неё есть имя? – спросил Парис. Тревожные морщинки на лбу разгладились, и Лоран, с нежностью посмотрев на покрытый лаком инструмент – каштановым, как и его волосы – промолвил:

- Ама́ти.

Андре, наблюдая за реакцией Париса, обнаружил ещё большее изумление. В скрипках и их мастерах он не разбирался, но это явно был необычный инструмент, раз Линтон так удивился. Между тем, разговор на непонятном итальянцу языке продолжался:

- Так ты владеешь одной из скрипок Амати [1]? Это чудесно. Можешь сыграть мне, Лоран? – Лоран слегка недоверчиво скосил глаза на сияющее лицо светловолосого юноши, словно оценивая – достоин ли он этого. Подобная избирательность удивила и восхитила Париса, хотя он виду и не подал. Вероятно, Лоран был одним из тех скрипачей, которые душой и телом принадлежат своему инструменту. Он готов был руку отдать на отсечение, что попроси он у Лорана подержать скрипку, то получил бы резкий и бескомпромиссный отказ. С другой стороны – откуда у бедняка взялась столь ценная вещь? Он мог её украсть у прежнего владельца.