«Именно поэтому я должен услышать, как он играет, – подумал Парис, наблюдая за колеблющимся французом. – Чтобы знать, что не укрываю у себя преступника. Я сразу увижу – давно у него именно эта скрипка или нет».

- Лоран? – позвал Линтон его, видя, что тот медлит.

- Зачем вам это? – вдруг задал он вопрос. – Вы мне не верите?

- Почему ты так решил? – парировал Парис, внутренне слегка придя в смятение. Какой сообразительный мальчик, сразу его раскусил. Лоран продолжал пристально смотреть на него:

- Сир, разве мне стоит отвечать на этот вопрос?

Парис изумлённо смотрел на темноволосого подростка. Морель каким-то образом угадывал ход его мыслей, и данное положение дел приводило англичанина в смятение.

- Хорошо, ты прав, Лоран, – сдался Линтон, едва удержавшись от лёгкого истеричного смешка. – А если я попрошу тебя сыграть не как подозреваемого, а как человека, которому известны великие тайны музыки? Каков будет твой ответ?

Помедлив, юноша кивнул, и Парис не удержался от улыбки. Очаровательное дитя.

Лоран достал из-под одеяла лежащий у спинки дивана смычок – длинный и тонкий, с натянутыми белыми конскими волосами, внимательно осмотрел его, а после, взяв в руку скрипку, положил её на плечо, осторожно и плотно прижав подбородком, коснулся смычком струн, а затем начал играть какую-то мелодию – то плавную, то слегка сбивающуюся.

Казалось, нежно и мягко поющие струны вот-вот выдадут что-то быстрое и дикое, но насыщенная едва ощутимыми полутонами музыка в самый последний момент ожидания вновь перерастала в плавную композицию, от чего непроизвольно напрягалась каждая мышца.

Закрыв глаза, медленно и глубоко дыша, словно во сне, Лоран взял высокую ноту, колющую, словно стрела, а после вновь перерастающую в плавную звуковую реку, которая никогда не оставалась спокойной до конца.

- Странно, вроде бы мелодия простая, но в ней есть что-то... сложное, – тихо сказал Андре Парису. Тот, не отрывая взгляда от играющего Лорана, прошептал в ответ:

- Это шестая соната Паганини, опус третий. Тончайшие полутона... Ну разве не чудно? – тот не ответил, прислушиваясь к льющимся из инструмента звукам. Ему казалось, что вместе с ней где-то далеко поёт человек.

«Говорят, что голосом скрипки поют мертвецы...» - вспомнил Романо рассказы актёров из театральной труппы Хоффманна и потряс головой, отгоняя глупые суеверные мысли. Даже если и так, то он готов слушать мёртвых вечно.

Наконец, раздалась последняя, завершающая нота, и Лоран медленно отстранился от инструмента, словно всё ещё находясь в полусне.

- Это было великолепно, друг мой, – вынес вердикт Парис. – Без сомнения, это твой инструмент. Давно ли играешь на скрипке?

- Три года, сир, – ответил Морель, опуская скрипку на одеяло рядом с собой. – Вернее, если быть точным, два. Почти на год я бросил занятия.

- Вот как... – негромко протянул Линтон. – Прости, нам с Андре нужно удалиться на несколько минут, если ты не возражаешь, – Лоран кивнул и перевёл сапфировый взгляд на скрипку. Англичанин же встал и потянул за собой Романо, оставив Мореля один на один со своей любовью.

- О чём вы говорили? – спросил Андре, как только дверь в номер захлопнулась. Парис, глубоко вздохнув, пересказал ему весь разговор от начала и до конца.

- Откуда же у него такой дорогостоящий инструмент?.. – пробормотал итальянец. – Не каждый состоятельный дворянин может позволить себе такой.

- Это мы ещё узнаем как-нибудь, – ответил Парис.

- Вы собираетесь его оставить?! – не поверил своим ушам Андре.

- Я не против, поскольку мальчик, бесспорно, талантлив: за два года научиться так ловко управляться со скрипкой – одним из самых сложных инструментов в мире... – такое не каждый сможет. Наша небольшая частная школа, как ты знаешь, рассчитана именно на таких людей. Мы даём им все условия для развития, они же после нам – известность и прибыль, верно? Однако, есть две проблемы: первая – мы не музыкальная школа, а балетная, и вторая – мы ещё не слышали мнение сеньора Дегри. Если первый случай – не беда, и у нас есть Ринальди со своей «Страдивари», то в случае Эйдна сложнее – он здесь всем заправляет и может не дать своего согласия.

- Понимаю, – прошептал я. Парис, закусив нижнюю губу, продолжил:

- Но с другой стороны, даже если он согласится, мы не сможем приглядывать за мальчиком. У Эйдна свои ученики, и на мне тоже лежат обязанности, не только связанные с практическими занятиями и собственными тренировками, но и с тем, что касается бюрократии. Поэтому вся ответственность за Лорана будет возложена на тебя. Ты понимаешь, что это означает? – тут он так остро посмотрел на Андре, что у того мороз прошёл по спине. – Если он что-нибудь натворит, отвечать придётся тебе как его совершеннолетнему покровителю.

- Да, я знаю.

- Мне заводить разговор с Эйдном или даже пытаться не стоит?

На минуту между ними установилась тишина.

- Поговори с мэтром, – решился Романо. Его терзало беспокойство. – Боюсь, я не смогу позволить ему снова вернуться в те условия, где он находился до этого.

- Ладно, Андре, – умиротворяюще глядя на него, мягко сказал Линтон. – Но у меня может и не получиться... – он повернулся спиной и, пройдя дальше по коридору, свернул за угол и скрылся.

Немного переведя дух, я вернулся в номер и подошёл к дивану, где, стиснув скрипку в объятиях, сидел Лоран и, повернув темноволосую голову, смотрел в окно. Я сел у него в ногах и открыл словарь. Похоже, мне теперь придется таскать его повсюду. По крайней мере, сегодня.

- Dis-moi … tu veux rester ici et étudier la musique? (Скажи мне... ты хотел бы остаться здесь и учиться музыке?) – спросил его я. Лоран перевёл на меня изумлённый взгляд и что-то спросил, но так быстро, что я не успел разобрать слов.

Видимо, заметив моё растерянное выражение лица, и вспомнив, что я не знаю его языка, он повторил фразу ещё раз, сделав её более короткой. Я смог разобрать слова: «разве», «вы», «учить», «музыка».

Я отрицательно покачал головой и медленно ответил:

- Nous école ballet, mais contre nous se a beau instituteur violon (Мы школа балета, но у нас имеется хороший учитель скрипки).

В лице Лорана что-то неуловимо переменилось, словно набежала тень и он, опустив взгляд в складки тигриной шкуры, проронил на своём наречии:

- Да.

Примерно через полтора часа в дверь моего номера постучали. Я, всё это время изучавший словарь и любовавшийся вновь уснувшим под звуки начавшегося дождя Лораном, поднял голову:

- Войдите.

Дверь открылась с тихим щелчком, и в комнату вошли Парис и Эйдн.

- О... надо же, он снова спит, – тихо проронил Линтон. Дегри перевел взгляд с меня на мальчика.

- Должно быть, он очень устал. Когда я его нашёл, вид у него был довольно обессиленный, – поспешил объяснить я.

- Вот оно что... – Эйдн неслышно подошел к дивану и, внимательно посмотрев на спящего Лорана, спросил:

- Он действительно так хорошо владеет скрипкой, как мне описали?

- Да, – ответил Парис. Балетмейстер скосил глаза на меня и я добавил:

- Лоран очень красиво играет.

- Он что – спит с ней? – вопросительно приподняв одну бровь, удивился мужчина, указывая на прижатую объятиями изящных рук к груди скрипку.

- С ней? – я машинально подался в ту же сторону, что и черноволосый. – Ах, да. По-видимому, он очень привязан к своему инструменту.

Эйдн медленно кивнул, выражением лица словно говоря: «Это крайне странно, но я смогу понять такие вещи».

- Думаю, нам не стоит будить его, – сказал наконец премьер. – Но Андре, как только он очнется – закажи в номер что-нибудь поесть – у него болезненный вид. Вряд ли он брал в рот хоть крошку как минимум два дня.

- Конечно, сеньор, – кивнул я. Эйдн направился к выходу, а британец, подойдя ко мне, шепнул:

- Можешь оставить его, хотя мне стоило немалых трудов уговорить Эйдна.