- Нет! Не… делай… этого, – теперь его лицо отражало лишь панику и безграничный, полубезумный страх.
Я – удивлённый подобной реакцией и поначалу слегка растерявшийся, взяв его в свою очередь за руку, тихо сказал, прикоснувшись губами к изгибу тонкой брови:
- Но ты уже на пределе. Как и я. Если сейчас прекратить, нам обоим будет плохо.
- Да… но… я не стану этого делать…- он судорожно замотал головой, склонив голову и закрывая глаза ладонями, – …Даже с тобой. Никогда… Это выше моих сил… Я не могу…
- Всё в порядке, – я отнял его руки от лица и поцеловал их, – Я подожду, Габриэль, и не стану этого делать. А пока позволь мне довести дело до конца. Иначе ты не заснешь сегодня, – он поднял на меня виноватый взгляд и моя досада мгновенно прошла. Как же нужно было запугать человека в прошлом, чтобы он осознанно избегал того, что дарит одно из наибольших удовольствий в мире…
Но после я не пожалел о своём выборе. Стоны Габриэля и ощущение его горячего члена во рту были не менее восхитительны, чем обладание им иным способом. После того, как он кончил и немного отдышался, я был вознаграждён ответной услугой в виде поцелуев, объятий и постепенно дал понять моему невинному другу, что хочу большего, после чего неспешно взял его за запястье и положил горячую ладонь себе на пах, где под тканью рубашки изнывала от жаркого томления плоть. Так – лаская рукой мой фаллос и не выпуская моих губ из своих, он довел меня до полного исступления.
Таким образом, время от времени одаривая друг друга ненасытными лобзаниями и утоляя остатки любовного голода, мы уснули, забыв о непогоде и разрезающем слух громе до самого утра.
____________________
Открыв глаза, я обнаружил, что Габриэль уже проснулся. Всё ещё обнаженный, он сидел, обвитый простыней и, повернув голову, смотрел в окно. Осеннее слабое солнце пробивалось сквозь прозрачные занавески, заливая комнату мягким сероватым светом, от чего все предметы казались чуть расплывчатыми.
- Доброе утро, – сказал я и он, слегка вздрогнув, обернулся. Встретив его растерянный взгляд, я почувствовал словно укол иглой и спросил:
- В чём дело? – но он не ответил. Решив попытаться его успокоить, я сел на кровати и приблизился, чтобы поцеловать Роззерфилда в щёку, но он мягко зажал мне рот рукой и отстранился, не глядя на меня и качая головой. Его руки чуть заметно дрожали и я ощутил лёгкий холод где-то внутри себя.
- Уходи.
- Что? – мне показалось, что я ослышался. Это… какого чёрта происходит?..
Ответ я получил через мгновение:
- Мы не должны были этого делать, Карл. Мне так неловко… Я… я не понимаю, как так вышло. Двое мужчин не могут быть вместе, да и я не хочу этого. – От его отчуждённого тона у меня чуть не свело судорогой все мышцы.
- Что за чушь? Разве не ты говорил, что любишь меня?! – я не мог поверить своим ушам. Мне показалось, что я схожу с ума и вот-вот рассыплюсь на тысячу осколков, словно разбитая мраморная статуя – настолько был силён удар потрясения.
Габриэль, наконец, поднял на меня глаза и ответил:
- Наверное… нет. Я не понимал, что говорю. Мне просто было страшно. Прости. – Это было последней каплей. Через мгновение он покатился по кровати от удара в скулу, а я, встав, быстро оделся и ушёл, не оборачиваясь и не давая себе пожалеть о содеянном.
Я чувствовал себя абсолютно пустой оболочкой. Внутри тоненькой ледяной иглой пела боль. Но пела тихо. Так тихо, что от этого было в тысячи раз хуже, чем если бы я пребывал в ярости, орал и крушил всё подряд. Она убивала меня – медленно и мучительно, растягивая и усугубляя боль, продлевая, заставляя чувствовать малейшие её оттенки.
Захлопнув дверь, я вышел из коридора и на минуту прислонился лбом к холодной каменной стене, что бы найти хоть какую-нибудь опору. У меня не осталось сил. Я не могу даже держать себя в равновесии.
Прошло пять минут, и я постепенно, хотя и с трудом, пришёл в себя, словно ледяное спокойствие стены становилось моим спокойствием.
Господи, за что ты меня так наказал? Лучше бы я никогда не знал любви, лучше бы я никогда не видел его и не знал о его существовании. В тот день, когда ты надоумил меня заглянуть за канделябр в часовне, ты убил своего раба. Зачем?!!
В приступе ярости впившись пальцами в просветы между камнями, я, едва не ободрав кожу, рывком вынул руки и направился к себе комнату, думая, что никогда ещё лицо мое не было столь обманчиво-равнодушным, как в этот раз.
С того рокового утра я перестал слушать и слышать, смотреть и видеть. Я слишком, слишком сильно хотел услышать эти слова любви, чтобы не поверить им в момент смятения и нахлынувшей на меня страсти. И был отравлен – в чаше с вином оказалась капля яда.
Я напоминал себе улитку, которая забилась в раковину залечивать раны и из этого убежища собственных мук меня не могли вытащить даже мои друзья, сколько бы ни пытались достучаться – я неизменно отвечал им молчанием или неохотной краткой репликой. Я анализировал, раз за разом прокручивая в памяти слова, сказанные Габриэлем тем утром и не знал, что мне делать. Нет, я не сдался – по глупости своей, а может, по слишком большому уму, не знаю. Но я продолжал искать пути к сердцу Габриэля – этого неблагодарного цветка, сначала давшего мне испить своего аромата, а после безжалостно ужалившего шипом в самое сердце.
Испокон веков считалось, что любовь – высшее благо и счастье… Глупости. Нет страшнее наказания, чем неразделенная любовь. А я именно любил Габриэля. Если бы это было банальной похотью, то после той ночи я бы с лёгкостью оставил его. Но нет. Мне не давало покоя его внутреннее состояние и его чувства. Идиот, какой же я идиот… Однако, не значило ли это, что я ещё могу называться достойным человеком и что пока не продал душу дьяволу?..
Я с головой погрузился в учёбу в надежде, что мысли о собственных проблемах будут вытеснены бесконечным потоком научного материала. С Габриэлем я решил больше не встречаться, целиком и полностью вознамерившись наверстать упущенное. И не без успеха. О нём я почти не думал, только перед сном, когда, возвращаясь в свою комнату, падал на кровать и в кратком промежутке между сном и реальностью, позволял себе вспомнить о нём.
«Каждый из нас бичует себя, как может. Я – знанием. Габриэль – плетьми», – после я обычно проваливался в сон.
Но долго я так жить не мог. Подобный образ жизни нагонял на меня тоску и делал меланхоличным и унылым до крайности. Условно я выучил библиотечные лабиринты от и до, а также знал лучше нашего книговеда, где стоит тот или иной том. Моя голова буквально лопалась от поступающей в неё информации, на занятиях я скучал, поскольку знал наперёд весь материал глав на пять-шесть. За отличную учёбу ректор удостоил меня довольно высокой стипендии. Но чем выше становилась моя эрудированность, тем хуже обстояло дело с нервами. Дошло до того, что я едва не запустил увесистой книгой в одного из студентов, которому вздумалось корчить рожи во время моего ответа. Я никогда не замечал за собой обостренного самолюбия. Сам не понял, как это произошло. В моменты гнева моё сознание выключалось и тело начинало делать то, что ему заблагорассудится.
В итоге, я снова оказался в уже знакомом мне кабинете ректора, перед его столом.
- Я не могу понять вас, мистер Уолтон… – ректор снял с носа тонкие очки и аккуратно положил их перед собой на стол. – То вы образцовый студент, то безрассудный берсерк на грани отчисления. Быть может, вам необходима помощь? Или на этот раз вашего родителя оскорбил мистер Филпорт, ведь вы едва не угодили ему острым углом книги в висок? Объяснитесь.
- Я… не знаю, как это получилось. Думаю, я немного устал – не спал последние три дня. – ответил я, чувствуя себя в наивысшей степени глупо. Я сам не понимал, что со мной творится. Должно быть, я схожу с ума и мне действительно нужна помощь в лечебнице для психопатов.
