– То, боюсь, директору придётся их исключить. Это приличное заведение, где учатся приличные люди. Одного я не могу понять… – он посмотрел на меня, и в зелёных глазах за стёклами пенсне отразилось что-то похожее на муку. – Почему всё это происходит именно с тобой? Я… отношусь к тебе по-особенному, Габриэль. Ты необычный ребенок. Когда глядишь в твои глаза, кажется, что тебе ведома вся боль этого мира. Но за что Господь посылает тебе все эти испытания и щадит таких, как… Я не понимаю. Вернее, я могу себе представить, но не могу смириться с этим. Послушай меня, мой мальчик… – он подтянул меня к себе за руку. – Тебе нужно уехать отсюда, хотя бы ненадолго.

– Вы… исключаете меня?! Но за что, почему?! – я так испугался, что Карл, видя это выражение на моём лице, улыбнулся:

– Нет, конечно. Но некоторое время тебе лучше побыть со своей семьёй, Габриэль. Это как каникулы, только незапланированные. Отдохни немного, приди в себя. Я думаю, так будет лучше, и директор согласен со мной. Я не могу смотреть, как ты увядаешь, Габриэль. Ты так красив и так добр, ты рос на моих глазах, и я хотел бы наблюдать твою радость и юность в их цветущем виде. – Он приложил ладонь к моей щеке и погладил её кончиком пальца. – Отдохни немного вне школы, а после ты вернёшься. Месяц, не меньше.

– Хорошо, преподобный, – ответил я. – Спасибо вам большое. Вы снова спасли меня.

– Не за что, Габриэль, это мой долг, – он обнял меня и я обнял его в ответ, прижавшись лбом к плечу и слыша:

– Как бы я хотел, чтобы это было в последний раз.

Следующим днём я уже отбыл в поместье Фостер, где по прибытии узнал, что его населяют гости: брат и сестра Эммы – нечастые посетители. Иэна я уже встречал три раза и не питал особой любви и доверия к этому человеку. Несмотря на франтоватый вид и манеры, он относился к той категории людей, которых называют «гадкими» или «скользкими» – любая характеристика, обозначающая что-то склизкое и малоприятное, подходила ему. Я не переносил его, а он, по всей видимости, меня, поэтому мы почти не разговаривали. Младшую же сестру Эммы я никогда не видел – она уехала жить к дяде и тёте ещё до моего рождения и до сих пор ни разу не объявлялась. Это-то и было самым ужасным. У меня не было даже шанса привыкнуть к ней, поэтому при первой же встрече я был сражён наповал.

– Габриэль, познакомься – это моя сестра, Софи. – сказала Эмма. А через мгновение в гостиную вплыло что-то невероятное. Чудесная фея, нимфа, сошедшая с греческих фресок. Софи была самой прекрасной из женщин, которую я когда-либо видел и до сих пор ею осталась. Пока не встречал подобных ей по красоте.

Прекрасная белая кожа – мягкая, как бархат, пшеничный блонд волос – роскошная вьющаяся грива, перевитая нитями жемчуга. Под тонким шёлком платья античного стиля и тесным корсажем угадывалась весьма пышная грудь, соблазнительно выступающая в прямоугольном декольте двумя пленительными округлостями. Очаровательно пухлые, почти детские губы и длинные ресницы, обрамляющие сине-зелёные глаза... Надо ли говорить, что я буквально раскрыл рот от восхищения, будучи не в силах оторвать глаз от такого великолепия.

– Габриэль? – настороженно позвала меня Эмма, и я смог выдавить:

– П-приятно… Габриэль.

– Габриэль! Так вот как выглядит мой ненаглядный племянник! Сестра, он и впрямь чудо какой красавчик, подумать только… – она излучала такие сочные эмоции, какие могут выражать только сущие дети с их нерастраченной жизненной энергией.

Я едва не умер от счастья, когда она обняла меня и крепко прижала к себе. Ощутив её мягкую грудь, я внезапно так разволновался, что едва не отскочил, вопреки любым моим желаниям, сколь бы противоположными они ни были.

– Софи, ты совсем не изменилась с нашей последней встречи, когда тебе было пятнадцать лет, – проворчала Эмма. – Прошло четыре года, а ты всё ещё не отучилась от этих деревенских манер. Такими темпами ты останешься старой девой – порядочным мужчинам не нужны дурно воспитанные девицы.

– Сестрица, ты опять за свое?! – возмутилась она, выпуская меня из объятий. – К твоему сведению, у меня есть кавалер!

– Какой по счету? – усмехнулась Эмма. Софи фыркнула:

– Не так важно. Всем известно, что чем больше у девушки воздыхателей, которым она отказывает, тем лучше её репутация и тем более настырно начинают прибывать новые кадры. Но я решила завершить эти игры. Этот – окончательный выбор.

– И кто он? – спросила Эмма. Про меня они, по всей видимости, уже забыли.

– Льюис Уайнворт, – с таким придыханием произнесла красавица, что меня аж передёрнуло. Я уже ненавидел этого Льюиса. Хотя надеяться мне было не на что – я был всего лишь тринадцатилетним мальчишкой, в глазах Софи и Эммы – совершенным птенцом, который едва научился управлять собой и своими поступками, только начал познавать взрослый мир своим детским умом. Я знал, что не смогу заполучить её, как красивую куклу, даже не узнаю её ласк, не говоря уже о душе.

Однако, я снова кое в чём ошибся.

Софи оказалась внутренне куда более близка мне по возрасту и – к моему удивлению – предпочитала проводить время в моей компании, нежели в обществе своей сестры и Иэна. Бывало, мы с ней заигрывались в шахматы, шашки или карты (тайком от Эммы – она запрещала мне играть в азартные игры) до темноты, а после, сидя в беседке, увитой плющом и виноградом, тихо переговаривались до тех пор, пока из дома не выходила Эмма и тоном, не терпящим возражений, не отправляла нас обоих в дом.

Пожалуй, это был самый счастливый период в моей жизни.

И вот однажды, в один из жарких июньских дней, когда мы с Софи сидели в гамаке в глубине сада – скрытые в зарослях садовых роз от всего мира – она, наклонившись ко мне, произнесла:

– Габриэль…

– А? – я, положив голову ей на колени, дремал. Жара и лёгкое покачивание гамака сморили меня, я медленно плыл куда-то по волнам сладкой солнечной неги.

– Ты девственник?

– Что? – я открыл глаза, недоумённо посмотрев на неё. До меня не сразу дошло, о чем она говорит – так неожиданно было услышать это от Софи.

– Ты же слышал – она засмеялась. – Я спрашиваю: знал ли ты когда-нибудь женщину в постели?

– Почему ты спрашиваешь? – я почувствовал, что заливаюсь краской и одновременно меня пронзил холод. Я вновь ощутил, что жизнь моя складывается нелепо: все мои сверстники узнают о радостях сластолюбия с женщинами – нежными и трепетными существами, словно призванными нести в себе любовь. А я узнал о существовании вот таких вот «взрослых игр» от мужчины и, чувствую, больше не смогу думать о них без содрогания. Как и о перспективе лечь в кем-то в постель.

– Ну… Ты такой красивый, Габриэль… – она подцепила пальчиком пряди моих волос и убрала их от лица, после погладив шелковистой ладонью щёку. – Я, право, впервые вижу кого-то настолько сладкого, идеального, как ты... Сколько бы я ни смотрела, так и не смогла найти ни единого недостатка в твоём лице или теле. Всё поразительно гармонично, едино, перетекает одно в другое. Твоя красота поражает. Поэтому я и решила, что у тебя много поклонниц. Ты жениться не собираешься?

– Жениться?! – я даже сел. – Нет, Софи, не думаю. – Оттянув галстук от шеи и глубоко вздохнув, я продолжил:

– Я не хочу пока жениться. И… да, я не спал с женщинами. Я же находился в мужской школе-интернате. Там нет женщин, кроме старых монахинь, – услышав это, Софи сморщила носик и рассмеялась. Я не смог удержаться от улыбки, глядя на её веселье.

– Бедняжка Габриэль… – прошептала она. – Это так жестоко – такой большой мальчик – и лишён удовольствия любви. Это необходимо исправить… – она приблизилась, и я, ощутив исходящий от неё аромат духов, невольно подался вперёд, а через мгновение меня поглотил жаркий и нежный плен подкрашенных помадой уст. Это было совсем не похоже на жадные поцелуи Дэвида и на отрывистые, почти кусающие лобзания Бенджамина. Поцелуй Софи отзывался внутри приятным волнением, он был неспешен, исполнен такой ароматной, чувственной сладости, что мне показалось, будто я потерял сознание на несколько мгновений, прежде чем она медленно отстранилась, улыбаясь так пленительно, словно была сиреной, представшей перед обречённым рыбаком. И да – я так же был обречен. Я влюбился в неё без памяти.