После ночного жара меня одолевала некоторая слабость, я чувствовал себя лёгким и прозрачным, словно лебединое пёрышко. Это было приятное ощущение, но оно сменилось тревогой, как только я понял, что отец Карл, возможно, уже уехал. Навсегда.

«Как же так?» – я внезапно почувствовал себя каким-то беспомощным, словно обнажённым на морозе. Отец Карл был единственным, кому я доверял безоговорочно и в ком не сомневался. Он оберегал меня и поддерживал, был мне верным другом и заменой отца. Если он покинет меня, я останусь один.

Внезапно мои размышления прервал гулкий звук шагов по каменным плитам пола. Повернув голову в направлении входа в госпиталь, я похолодел: по проходу, между двумя рядами больничных коек ко мне шёл Дэвид Лэмли. Один шорох его сутаны теперь наводил на меня ужас.

Поэтому я быстро поднялся и сел на кровати, насторожённо глядя на него.

– Здравствуй, малыш. Я узнал, что ты заболел, и пришёл тебя навестить. Как ты себя чувствуешь? – с улыбкой спросил он, но теперь она мне казалась змеиной усмешкой. Я отодвинулся от него подальше.

– Зачем вы пришли?

– Я, кажется, уже сказал – проведать, – заметил он. И, прищурившись, спросил:

– В чём дело? Почему ты так неприветлив? Тебе не понравилось наше маленькое ночное развлечение?

– Это было отвратительно, отец Дэвид, – отрезал я. – И я хочу, чтобы вы больше ко мне не прикасались. Я не хочу закончить, как Кристофер. – От моих слов он переменился в лице, словно вспыхнув от ярости, но после взял себя в руки и процедил сквозь зубы:

– Кристофер был глупым, трусливым мальчишкой. Мелкий, капризный, развязный сатир. Он сам виноват в том, что с ним случилось.

– Что?! – опешил я, – да как вы… Вы принудили его, и ещё…

– Знаешь, что я думаю, малыш Габриэль… – оборвав на полуслове, он упёрся обеими руками в кровать и приблизился, заставив меня в страхе отпрянуть ещё на несколько сантиметров. Лицо Дэвида было искажено кривой ядовитой ухмылкой. – Я думаю, что вы, дети, хуже размалёванных шлюх с Пляс Пига́ль [4]. Ваши внешне невинные личики и нежные тела на деле являются вместилищем такого изощрённого порока, какой вряд ли найдёшь в лучшем из борделей! И Кристофер… о, если бы ты только видел, как он смотрел, как прижимался своей попкой при каждом удобном случае, сидя у меня на коленях, причём так естественно, как будто бы подобное поведение было в порядке вещей! Эта маленькая потаскуха не сказала ни слова протеста, когда я целовал его и гладил это хрупкое тельце, также как любил тебя той ночью. Он хотел этого. А когда я выполнил все его желания, этот идиот испугался! Чего – одному ему известно. Но ты другой, Габриэль. Возможно, я сошёл с ума, но ты мне нужен! Я вижу, что ты понимаешь всё… Как несовместимы твоё отроческое тело и разум... И это… сводит меня с ума! – внезапно он схватил меня за руку и я, вскрикнув, попытался выдернуть кисть, но он крепко держал её и ничего не вышло. – Прошу тебя, малыш, будь моим. Ты прекрасен, как ангел, я выполню любое твоё желание. Ведь есть то, чего ты желаешь больше всего на свете?

– То, чего я хочу, вы не в силах выполнить! – выпалил я, высвобождая руку. – Оставьте меня! Уходите!

– Я знаю, что преподобный Карл уволен и сегодня покидает это место, – не отступал Дэвид. – Тебя это расстраивает, не так ли?

Я осёкся. Что он хочет этим…

– Я смогу сделать так, чтобы он остался, чтобы он мог работать здесь столько, сколько сам пожелает. Это в моих силах. Но взамен, ты станешь моим, малыш… – он взял мою обмякшую руку и сжал в своей. – Только так.

– Ч-что з-значит «моим»... – заикаясь, выдавил я, чувствуя, как замирает сердце от ужаса.

– Это значит… – обвив рукой за талию, Лэмли прижал меня к себе, зарывшись лицом в мои волосы возле уха и вдохнул их запах, от чего меня мороз продрал по коже, а после продолжил:

– Что ты позволишь мне вот так обнимать тебя, что я смогу гладить твою кожу, играть с твоими волосами и целовать твои красные губки. У тебя поразительный контраст цвета для блондина: твои ресницы и брови темны, а волосы – как золотые лучи. Если бы я мог, то смотрел бы на тебя вечно, моё чудо, мой маленький Аполлончик. Так каков будет твой ответ, Габриэль? Твоя любовь в обмен на возможность Карла вернуться. Думай быстрее, времени до его отъезда осталось немного – всего пара часов.

Я молчал и Лэмли, вздохнув, сказал:

– Я вернусь через час и тогда ты скажешь мне своё решение, малыш. А пока я пойду, – очертив последний раз ногтем контур моей нижней губы, он поднялся и ушёл, с тихим шорохом задев чёрной полой сутаны край входной арки.

После его ухода, я затрясся всем телом и, обхватив себя руками, уткнулся лицом в колени. Настолько ужасно я себя еще никогда не чувствовал. Но я должен был помочь Карлу. Хотя бы потому что понимал, что не выдержу без него. Я понимал, что Дэвид не оставит меня в покое даже если я отклоню его грязное предложение. Тогда будет ещё хуже.

Тогда меня некому будет защитить. Никто не поможет мне.

Поэтому нужно было во чтобы то ни стало оставить Карла здесь.

С тяжёлым сердцем и подступающей дурнотой, я смирился с неизбежным, надеясь лишь на волю небес.

Когда же через час в коридоре вновь послышались шаги, я – слегка задремавший в своей постели – встрепенулся и сразу же почувствовал, как всё моё существо охватывает дикое напряжение.

Шаги смолкли возле моей кровати и я, не поднимая глаз, сказал:

– Я согласен, падре. Я сделаю так, как вы скажете. – Лицо Лэмли вытянулось от изумления так, что я удивился про себя не меньше его.

– Это твоё окончательное решение?

– Да.

– И ты не пойдёшь скидываться со второго этажа?

– Нет.

– Прекрасно, – взяв за подбородок и приподняв голову, он коснулся моих губ своими, и, слегка вобрав нижнюю в сладострастном вожделении, сказал:

– Твой наставник сейчас готовится к уроку у подопечных преподобного Жана. Больше Карла никто не побеспокоит.

Как я и думал, он не сомневался, что я соглашусь.

Именно с того момента я и стал обдумывать план того, как выкрутиться из этой ситуации, не принося себя в жертву похоти тому проклятому содомиту, которому имел несчастье довериться. План мой был прост: нужно было показать отцу Карлу истинное лицо Дэвида. Стало быть, нужно, чтобы он оказался в нужное время в нужном месте и увидел, что вытворяет этот безбожник. Необходимо всё и сразу – я это вполне понимал, несмотря на свой нежный возраст. Если бы я просто пошёл и рассказал обо всём Карлу, то он бы развёл суету и собрал уйму ненужных свидетелей. Приехала бы полиция, стала бы допрашивать меня и Дэвида. И тот бы сумел выкрутиться – я был в этом уверен, а я остался бы в дураках. И вот после того, как все страсти улягутся, Лэмли и отыгрался бы на мне. Этого нельзя было допустить ни в коем случае. Поэтому было нужно, чтобы Карл увидел всё сам. Его авторитет куда значительнее и его послушаются. Но, к несчастью, Карла вызвали в соседний приход на две недели – заменить местного священника на время тяжёлой болезни. И тот согласился. А мне… мне пока оставалось лишь терпеть и ждать момента его возвращения.

Раньше я не верил в судьбу, однако моему, казалось бы, неплохому плану было суждено почти провалиться, если бы не случайность, зовущаяся болезнью. Никогда бы не подумал, что жаркий бред поможет мне в самый безвыходный момент.

Со дня заключения той грязной сделки между мной и Лэмли, его домогательства стали ещё более непристойными и настойчивыми, грозя и мне, и ему самому испортить репутацию случайным обнаружением за настолько неподобающим священнику занятием.

Это продолжалось примерно две недели. Он пользовался каждым удобным случаем, чтобы заманить меня в какое-нибудь укромное местечко, а после давал волю рукам, доводя меня и себя до исступления ласками и поцелуями.

Я начинал прекрасно понимать Кристофера: после каждого такого «общения» я ненавидел сам себя, не раз хотел сдаться и умереть – как угодно, лишь бы поскорее, лишь бы больше не чувствовать всех этих прикосновений, заставляющих моё тело пылать в пугающем меня животном вожделении. Однако, каким-то чудом мне каждый раз удавалось останавливать его, ссылаясь на необходимость идти на урок или встретиться с каким-нибудь учителем к тому времени, прежде чем Дэвид успевал зайти слишком далеко. Также он мгновенно убирал руки, когда меня окликал кто-нибудь из приятелей или монахинь. Этот человек был труслив, оттого ещё более жалок, и в моих глазах подобен могильному червю. Похоже, Бог всё-таки хранил меня, и мне суждено было избежать страшного унижения, которого я, наверное, не смог бы пережить. Я бы просто возненавидел себя и отправился бы вслед за Кристофером – самоубийца, умерший без покаяния и потому проклятый и отверженный. Да, этого я боялся больше всего, и судьба берегла меня от такого страшного конца. Я крепился, сцепив зубы, и ждал, ждал…