Лес был полон густого и мглистого тумана, причём туман поднимался не только с болотистых мест, но и стлался над участками относительно сухими, периодически накрывая выбранное для ночлега место. Но подобная дополнительная маскировка вряд ли могла навредить.
Алексей хорошо запомнил ту ночь: ещё с вечера небо заволокло низкими серо-чёрными облаками, из-за которых мгла казалась беспросветной. Абсолютная чернота, исключавшая любые оттенки и тени, заливала глаза и вдавливала голову в землю. Нарастающее господство тьмы было настолько всеохватывающим, что в какой-то момент, заполнив собой всё сверху, она начала проникать вовнутрь со стороны спины и затылка, который онемел и перестал чувствовать покалывание острой еловой хвои.
Все звуки, изредка оглашавшие затихающий лес, — хруст ли распрямляющейся ветки, падение капли ночной росы или случайный возглас птицы — стремительно затихли и прекратились. Торжественная, непостижимая, непередаваемая тишина!
Последним, что запомнил Алексей перед тем, как заснуть, была мысль о том, что тьма спустилась навсегда, и что теперь он, этой тьмой увлечённый и задавленный, уже никогда не проснётся.
* * *
Однако пробуждение, пусть даже и омрачённое неожиданным нападением неизвестного, едва не стоившим Алексею Гурилёву жизни, состоялось.
Однако к счастью ли? Разведчики очнулись без оружия, карт, радиосвязи и запаса продуктов. И вместо выхода на рубеж своего предстоящего задания им пришлось отправляться на «самоукомплектование».
Когда едва заметная и неисхоженная тропа, обнаруженная сержантом Здравым, вывела на широкую просеку со следами тракторных колёс, разведчики наконец-то смогли сориентироваться.
Было вполне очевидно, что по направлению вправо просека вела в сторону деревеньки Медведево, за которой проходила железная дорога из Вязьмы и откуда они уже слышали шум поезда. Идти на хорошо охраняемую территорию в разгар дня было сродни самоубийству.
Зато движение в левую сторону, в направлении на запад и северо-запад, обещало выход к заброшенным и обезлюдившим после зимних боёв деревням Ельцово и Ступино. Эти населённые пункты так или иначе были определены первыми в их поисковом плане. С учётом сложившейся ситуации можно было подстеречь на окраине подвыпившего полицая и, придушив, забрать у него карабин и патроны. Можно было найти и подобрать оружие и амуницию в местах, где зимой пробивались из котла остатки 29-й армии. А уже оттуда, перескочив через продолжение Волоколамского шоссе и железную дорогу Москва-Рига, побывать на станции Мончалово и исследовать Мончаловский лес.
По просеке, ведущей в сторону Ступино, Гурилёв и Здравый двинулись быстро, но осторожно и почти бесшумно. Не прошло и километра, как лес начал редеть, и перед взором открылась широкая светлая поляна с уже поднявшимся травостоем.
Выйдя на поляну, они замерли в недоумении. На противоположной её стороне под высокой распустившейся ольхой стоял странного вида автомобиль. Изящный пирамидоподобный кузов высоко возвышался на красивых колёсах необычной формы. На плоскостях и причудливых деталях отполированного металла весело играли блики свежего лака.
Убедившись, что на поляне никого нет, а из автомобиля их не заметили, разведчики быстро отошли назад, после чего, прячась за кустарником и низко пригибаясь к земле, подобрались к автомобилю поближе. Для проверки обстановки Петрович несколько раз громко крякнул, потом они соединенными усилиями с шумом и треском повалили на землю засохшую ёлку. Но никакой человеческой реакции со стороны поляны и из автомобиля не последовало.
Они ещё раз заглянули за лобовое стекло — автомобиль был пуст. Тогда Здравый извлёк из кармана брелок с обнажённой фиолетовой красавицей и помахал распутной фигуркой перед лицом. Алексей понимающе кивнул — по всему выходило, что автомашина принадлежала зарубленному Петровичем утреннему незнакомцу.
Один из двух ключей легко вошёл в личинку замка, дверь бесшумно отворилась. Заглянув вовнутрь, они были поражены богатым и пышным убранством салона, наполненного благородными запахами кожи и дорогого парфюма. Приборная панель восхищала своими размерами и элегантностью. Энергично выдающийся вперёд высокий капот был увенчан хромированной треугольной звездой.
— Гросэ Мерседес, — прервав напряжённое молчание, задумчиво произнёс Петрович. — Сам Гитлер, что ли, сюда пожаловал?
— Und er war von dir in der Morgendammerung erschlagen…[4] — ответил Алексей, изучая кабину. — Здесь явно что-то не так…
— Второй ключ должен быть от зажигания. Может, прокатимся, товарищ лейтенант?
— Исключено. Даже если это не ловушка, то всё равно мы с тобой на этом фаэтоне далеко не уедем. Хотя, конечно, было бы чертовски заманчиво — прокатиться по весеннему раздолью!
— Погляжу, нет ли где ствола…
Петрович обшарил рукой сидения и пол, однако ничего не обнаружил.
— Глухо всё… Надо скорее уходить. Водителя или пассажира такой машины скоро хватятся, и нам тогда крышка.
— Пошли, — ответил Алексей, вылезая с переднего пассажирского кресла. Но отойдя от машины на несколько шагов, он остановился, чтобы ещё раз обвести её всю восхищённым взором.
Петрович понимающе хмыкнул:
— С такой техникой, товарищ лейтенант, нам будет очень трудно их победить. Очень!..
— Если нас уже не победили, Петрович, — отвечал Алексей, задумчиво глядя в сторону и вверх. — Смотри, а как это прикажешь понимать?
И он показал рукой поверх неширокой лесополосы, отделявшей поляну от раскинувшегося за ней поля. Там стояли футуристического вида опоры линии электропередач, поверх которых тянулись вдаль аккуратно развешенные провода.
— Что ты там усмотрел?
— Не усмотрел, а услышал, — отвечал Алексей. — Электролиния исправна, ток гудит! После зимних боёв такое невозможно. Да и что-то я не припомню, чтобы на картах в этих местах были электролинии.
— М-да… Считаешь, что немец линию построил и ток по ней качает?
— Я считаю, Петрович, что всё гораздо серьёзней. Не в немцах тут дело. Дело в том, что война закончилась.
— Как?
— Да вот так. Ты хоть одну воронку, хоть одно поваленное взрывом дерево сегодня утром видел?
— Нет, конечно. Хотя ещё в феврале здесь была мясорубка. Ты прав лейтенант, что-то не так!
Совершенно инстинктивно они сделали несколько шагов назад и остановились в зарослях ольшаника.
Вторым инстинктивным движением обоих была попытка протереть глаза, причинив лицу импульс боли — чтобы удостоверится, что происходящее с ними — не сон. Однако ясное и прозрачное утро со звонкими переливами далёких звуков жизни явно не могло являться сном.
По всему выходило, что они оба проспали летаргическим сном или находились длительное время в бессознательном анабиозном состоянии. Они вышли на задание весной, сейчас — снова весна, поэтому должно было пройти не менее года. Война определённо закончена. Но тогда кто победил? Кто их теперь примет, и как? Если победил Советский Союз, то как они объяснят свой уход с особо важного задания? Кто поверит в их фантастический рассказ? Всё будет ясно, как божий день — отсиделись, разведчики, у печи на хуторских харчах, трибунал вам за это и десять лет расстрела! Тогда — сразу переходить на нелегальное положение? А если верх взяла Германия? Сдаться, чтобы сохранить себе жизнь для дальнейшей борьбы? Искать по округе партизан? Создать собственную подпольную ячейку, истребляющую оккупантов? А для начала подпилить электрическую опору и взорвать к чертям собачим этот пышный даймлеровский фургон? Только вот чем подпиливать и чем взрывать?
Эти и другие вопросы с неистовой скоростью проносились в головах. Каждый ответ или, точнее, зыбкое подобие ответа, к которому удавалось прийти умозрительным путем, немедленно порождали новый ворох вопросов. Из-за этой свистопляски напряжённое тягостное оцепенение, в котором бешено работающий мозг уже начинал дымиться, совершенно невозможно было прервать.
