— Молчишь? Да ладно, не грусти. Ты же видишь, я тебя даже психом не называю, хотя мог бы. Нет, ты на психа не похож. Ишь ты, чекист! А я ведь тоже, не смейся, в душе такой же. В детстве разведчиком хотел стать. А ты просто болен. До дома сможешь добраться?

— Смогу.

— Деньги есть? Или их тоже увели?

— Нет денег.

К изумлению Алексея, капитан извлёк из кармана своего кителя свёрнутую пополам пачку купюр и протянул Алексею бумажку розового цвета:

— На, вот тебе пятьсот рублей. До Москвы хватит. Доберешься до Рижской трассы, там каждые полчаса идут автобусы. Голосонёшь — остановятся. За четыреста доедешь, сто — на метро.

— То есть вы меня отпускаете?

— Да. У меня к тебе нет претензий. Дуй отсюда, только поскорей. И бандитам этим, которые на тебя заяву написали, на глаза не попадайся. Хотя, боюсь, они уже пасут тебя у выхода… Тогда вот что — я еду домой через полчаса и подброшу тебя до трассы. Подождёшь?

— Спасибо. Конечно, подожду!

Капитан встал из-за стола, кивнул и вышел из комнаты. Алексей остался наедине со своими мыслями и мог, наконец-то, спокойно обдумать сложившееся положение.

«Как удивительно всё складывается! В момент, когда этот капитан должен был меня низвергнуть и растоптать, он вдруг решил мне помочь! Неужели поверил? Поверил, но из-за действительной сложности моей ситуации решил со мною сам не связываться и поэтому отправляет в Москву? Если я молол вздор, то никто о нашем разговоре не узнает, а если моя история будет подтверждена, ему придёт поощрение. Что ж! Логика вполне объяснимая».

«Но как же тогда Петрович? Я непременно должен забрать его с собой. Он безусловно видел, куда меня отводили, и поэтому должен дожидаться где-то неподалёку. Я увижу его и попрошу капитана взять с нами. А если не увижу — что ж! Откажусь от его любезного предложения и останусь в городке. Надо будет лишь позаботиться о том, чтобы не попадаться на глаза этим двум гангстерам… А если их соберётся больше? А если они будет на этот раз вооружены? Лучше об этом пока не думать…»

«А ведь как престранно складывается этот день! Первый же человек, встретившийся мне сегодня, меня едва не задушил, спасибо Петровичу, что спас. Второй встретившийся человек — торгует на рынке чуть ли костями, и до этого никому нет никакого дела! Третий и четвертый — снова на меня нападают без объяснения причин. И только пятый отнёсся по-человечески, отпускает с миром и даже даёт денег на дорогу. Хотя, скорее всего, продолжает в глубине своей души считать меня ненормальным…»

«Но вот что интересно в самом деле — какой окажется Москва? То, что они называют «Рижской трассой» — это, должно быть, старое Волоколамское шоссе. Наверное, изменилось до неузнаваемости. Да и куда я поеду — родителей, скорее всего, уже нет в живых, если только медицинская наука не достигла каких-то удивительных высот… А что если и в самом деле — достигла? И мы с Петровичем оживлены каким-то неведомым нам пока научным экспериментом?»

«Любопытно, какими окажутся москвичи? Боюсь подумать, но вдруг они также через одного начнут душить и нападать?»

Эти и многие другие мысли в голове Алексея рождались и трансформировались в суждения и выводы сами по себе, без малейших на то усилий по части воли и разума. Коротая время в ожидании обещанного капитаном, он наслаждался их непринуждённой игрой и впервые, пожалуй, мог позволить себя расслабиться в течение этого странного и тяжёлого дня.

Внезапно за стенкой раздалось пиликанье, заменяющее привычный грохот телефонного звонка, и он услышал знакомый голос:

— Участковый уполномоченный капитан Расторгуев. Да, слушаю, товарищ полковник… Да, да, здесь. Что? В лесу между Афанасово и Ельцово? Самого Шмальца труп? Вы уверены?.. Что, зарублен топором?.. «Гелентваген» вскрыт? Подозреваемый? Да он здесь, в отделении, странный такой тип… Да, да, мобильник Шмальца вроде бы был при нём… Нет, дружки телефон сразу же забрали. Хорошо, товарищ полковник, понял. Задержим до приезда опергруппы… Спасибо. Вы тоже не болейте, товарищ полковник!

«Что ж! Приехали. Размечтался ты, Алексей Николаевич, о Москве, а ведь тебе теперь придётся в этом неприветливом городишке задержаться! И, быть может, надолго… Труп душителя нашли! Зачем я взял с собой его телефон, что за детство? Голова после пробуждения была тёмной, плохо соображал, наверное… Кто теперь поверит моему рассказу, как всё было, как это он меня захотел безо всяких причин убить? И что же, что же всё-таки происходит вокруг? Сплошные наваждения — одно за другим!»

Железная дверь, ведущая из тёмного коридора в кабинет, где сидел Алексей, внезапно пришла в движение и оказалась затворена кем-то снаружи. Клацнул замок. В комнатке воцарилась гнетущая и убийственная тишина.

В течение двадцати, а, может быть, и тридцати или даже сорока минут, когда Алексей оставался запертым в душной, прокуренной и тёмной комнатёнке, в которой единственное окошко с металлической решеткой с улицы было закрыто высокой каменной стеной с возвышавшимися за ней высокими кронами деревьев, практически не пропускавших солнечный свет, в его голове пронеслось множество мыслей. Но если первые мысли напоминали приступ паники, то очень скоро Алексей взял себя в руки и даже обнаружил от своего положения определённую пользу.

«Что ж! Если меня обвиняют в убийстве, то обязательно будет проводиться серьёзное разбирательство. Так или иначе, начнут определять мою личность и моему рассказу, хотят ли они того, или нет, им придётся поверить. Рано или поздно — обязательно разберутся и поверят. Но в таком случае они будут вынуждены и поверить и моему рассказу про нападение на меня утром в лесу. Мало ли, за кого принял меня этот Шмальц! Как только будет доказано, что случай мой — уникальный, то будет признан и мой рассказ про нападение. Кроме того, в положении, в котором я оказался, мне выгодна определённая публичность… Благодаря публичности я смогу восстановить документы, получить работу… Интересно, смогу я продолжить работу историком? Историк, сам пришедший из прошлого, — это ведь был бы выдающийся случай!»

Рассуждая в подобном духе, Алексей поймал себя на мысли, что в довершение всех своих сегодняшних бед он потерял Петровича, которому теперь также может угрожать опасность. Ценя своего товарища за холодный ум, профессионализм и рациональную жизненную мудрость, Алексей всегда отмечал из его недостатков известную ограниченность кругозора, излишнюю прямоту и упрямство. «Как бы не пропал Петрович один. Вдвоём нам бы больше удалось…»

Железная дверь распахнулась столь же неожиданно, как и была затворена. На пороге возникли двое верзил в камуфлированной полицейской форме с короткоствольными автоматами, угрожающе глядящими с туго натянутых плечевых ремней прямо Алексею в лицо.

— Алексей Николаевич? Вы задержаны по подозрению в убийстве. Поедемте в следственную часть, вставайте!

Алексей молча поднялся. Один из верзил крикнул в сторону дежурного, чтобы принесли наручники. В ответ раздался знакомый голос капитана:

— Вчера при задержании сломались. Но этот — смирный, так доедет.

— Руки за спину! Пошли! Марш!

Алексея поставили перед полицейскими и каждый из них возложил ему на плечо по руке. Сдавив ключицы до сильной боли, они повели его по коридору. Проходя мимо боковой двери, Алексей увидел в соседней комнате капитана, который молча стоял у стены и безучастно теребил пуговицу кителя пальцами обеих рук.

Когда вышли на улицу, в глаза ударил солнечный свет — столь же ярко, как в момент пробуждения в лесу нынешним утром. В десяти-пятнадцати шагах был виден полицейский фургон с широко распахнутыми дверями.

Внезапно справа, совсем близко, сверкнула ослепительная, парализующая зрение вспышка и раздался чудовищный грохот. Спустя мгновение слева и справа прогремели ещё два взрыва, сразу же после которых от земли вверх густо повалил плотный тёмно-серый дым, энергично растекаясь по сторонам и заполняя собой всё доступное пространство.

Алексей различил среди грохота резкий вскрик и оханье быстро опускающегося на колено полицейского, получившего, по-видимому, сильный удар в грудь или живот. Тотчас же его самого обхватила за грудь и с силою повлекла, едва не повалив, чья-то не менее сильная рука, и знакомый голос Петровича прокричал прямо в ухо: «Уходим!»