— Так ты не знаешь? Кипятильникова просто подарила часть акций своему управляющему, управляющий за месяц навёл на заводе порядок, всех разогнал, привёз пятьсот узбеков — и теперь Наташка каждый месяц получает, совершенно не парясь, по семьдесят миллионов!

— Неплохо, конечно, но она при этом всё равно остаётся в теме. Не забывай, в какой стране мы живём… Если на заводе что случится, то её найдут и могут быть проблемы. В наши дни доказать, что директор контролируется собственником — раз плюнуть.

— Ну мало ли что можно предположить? А вдруг и на нас кирпич упадёт?

— Кирпич, может, и не упадёт, а вот Андрюшка Рубин поступил куда грамотнее — он свой заводик вообще закрыл, оборудование порезал на лом, а землю загнал девелоперу. Сердито, но на оставшуюся жизнь ему от пуза хватит.

— А его племянница Кристина по-прежнему делает успехи в теннисе?

— Нет, она зачехлила ракетку.

— Тоже собирается валить из «Рашки»?

— Да она уже давно свалила! Второй год блаженствует на Гоа. На кой чёрт ей теннис сдался?

Молодые женщины в плетёных креслах о чём-то оживлённо шептались и хохотали, пока их друзья и мужья, вооружившись бокалами с красным вином, сошлись на деловых вопросах:

— Сенатор Лудаков подался в сельское хозяйство, ты в курсе?

— Ну и что? Это же сейчас модно.

— Модно — не модно, а Минсельхоз уже подписал ему на этот год субсидий на пять миллиардов.

— Дурак он! Засветится с таким баблом, и все его тотчас же сдадут!

— Да, но пять миллиардов просто вот так срубить — не шутка.

— Глупости. Если хочешь, я познакомлю тебя с одним малым — так вот, он добился буквально двух нужных слов в текстовке распоряжения правительства — и теперь имеет с нефтепровода в год миллиардов под сто.

— Ха, и ты считаешь, что эти деньги все — его?

— Почти все. Во-первых, мало кто знает, сколько на самом деле он зарабатывает. А во вторых — откаты с такой суммы, сам понимаешь, не так-то легко доставить по назначению. Скорее всего, в натуре он заносит мизер, так сказать, на карманные расходы парочку, как принято, «коробок из-под ксерокса», а остальные бабки остаются у него лежать как бы в трасте. Только вот я думаю, что лет эдак через пять не будет ни траста, ни этого малого — я имею в виду под прежней фамилией… Возникнет где-нибудь на другом конце света счастливый и богатый человек с чистым и безукоризненным прошлым!

— Не многовато ли будет ему бабла на оставшуюся жизнь?

— Для нас — много, для него — в самый раз. Он как раз один из тех, кто планирует прожить лет двести, и в финансирование этой беды вложился более чем конкретно… Давай-ка лучше выпьем!

— Ты прав. Пьём за здоровье немедленно!

Чуть поодаль Бориса окликнул знакомый депутат Государственной Думы с вопросом «на засыпку»:

— Ты в курсе, что Могилевский стал баронетом?

— Понятия не имею. Лет десять с ним не общался, он ведь давно из Лондона носу не кажет. А за какие, интересно, заслуги?

— Женился на вдове баронета.

— Я рад за него.

— Тут самый прикол в том, Боря, что ты лично познакомил меня с этой баронетессой Эмилией в баре в Никосии, а она потом всех уверяла, что никак не может тебя влюбить. Каково, а?

— Не грусти, она ведь страшная и бестолковая. Как раз вариант для всеядного сэра Льва! — ответил, поморщившись, Борис и похлопал депутата по плечу.

Под узорными сводами небольшой беседки два молодых человека и девушка оживлённо обсуждали таланты какого-то неповторимого голландского сэнсэя:

— Так вот, этот Хенк, если он согласится работать, гарантированно выведет любой твой талант на самый высокий рынок. До уровня Phillips de Pury и даже Cristie's.

— Неужто любой?

— Именно, что любой. Больше, конечно, к нему обращаются по части современной живописи, однако он может взяться за всё что угодно — от стихов до танцев.

— Невероятно!

— Почему ж невероятно? Ведь лучше всего продаётся не то, что создаётся годами работы и геморроем, а то, что правильно раскручено.

— Так он что же — просто за раскрутку берёт?

— Нет, у него потрясающий нюх на то, что именно можно раскрутить.

— Тогда этот Хенк просто гений. А сколько стоит к нему обратиться?

— Цена начинается от двухсот тыщ евро за персонализированную творческую концепцию. Очередь на год. Но зато — потом не пожалеешь!

Пройдя ещё метров пятнадцать, Алексей снова столкнулся с олимпийцем Ласточкиным, осмелившемся обсуждать в отсутствии супруги хозяйственные и финансовые вопросы.

— … А ты не знаешь, как Гановскому удалось такую усадьбищу отхватить? Откуда земли столько? — интересовался известный спортсмен у не менее известного спортивного промоутера.

— Тут раньше был какой-то санаторий.

— Тогда понятно… Хорошо ему, в этом месте не велось боевых действий.

— Да, на Николиной не воевали. А с чего это ты вдруг про войну вспомнил?

— Да с того, что моя Лариса прикупила за Звенигородом три гектара. Короче, пионерский лагерь забрала по банкротству. И вот только она всех оттуда разогнала и начала строить конюшню — на нас инспекция с ментами наезжает.

— С какой стати?

— А с такой, что в сорок первом году там действовали какие-то партизаны, и теперь эта земля — объект, так сказать, наследия.

— Ну да, это только нам, дуракам, в школе талдычили, что партизаны — хорошие. А на самом деле, как теперь выясняется, этих партизан специально готовили в диверсионных отрядах НКВД, чтобы они убивали мирных жителей и громили их дома. Для усиления, так сказать, ненависти и чтобы врагам имущество не досталось, — высказался промоутер с гордостью человека, недавно что-то на эту тему прочитавшего или услышавшего.

— Ты думаешь, я этого не знаю? Одна Зоя Космодемьянская чего стоит! Поджигала частную собственность, за этим делом попалась, а потом из неё героиню сотворили! А я теперь из-за всего этого геройства знаешь, на какие бабки попадаю?

Оказалось, что молчаливый Ласточкин, достигая состояния возбуждения, может изъясняться вполне связно и эмоционально.

— Ты хочешь сказать, что Зоя Космодемьянская и до тебя из могилы дотянулась? — съязвил промоутер.

— Да я бы её…

Борис, не без неприязни подслушавший этот разговор, хотел было осадить спортсмена-землевладельца, однако в тот момент кто-то резко и немного бесцеремонно одёрнул его со спины. Обернувшись, Борис не сразу различил в уже достаточно плотных сумерках своего давнишнего приятеля, которому он когда-то, по старой жизни, помогал в поиске иностранного банка для экстренного перекредитования.

Приятеля звали Виталиком. Несмотря на показной прикид молодого бесшабашного гуляки в потёртых джинсах и старой футболке, Виталик, имея фигуру по-спортивному крепкую и жилистую, на этот раз выглядел немного растерянным, постаревшим и даже потухшим. Первым делом он счёл нужным поведать Борису, что задержался по причине того, что имел стычку с «чеченскими коллекторами», пытавшимися отобрать у него швейцарские часы на выходе из клуба в гостинице «Украина». Чеченцы, судя по словам Виталика и отбитым часам, небрежно болтающимся на запястье, были посрамлены, однако печальным обстоятельством являлось то, что действовали они по наводке вполне официальных судебных приставов. Последние давно положили глаз на остатки когда-то обширного состояния Виталика, ныне разбросанного и перепрятанного по многочисленным офшорам, акциям и депозитам, в результате чего он никак не может консолидировать активы, чтобы отыграться.

Борис, отчасти знакомый с бедами Виталика и его практически безнадёжными долгами на несколько миллиардов рублей, выразил сочувствие, но и тут же подумал: «Зато вот пример нового дворянства! Человек не просто сидит без капитала, но имеет капитал резко минусовый, то есть его положение во много раз хуже, чем у последнего бомжа. Тем не менее он носит дорогие часы, ездит на представительских машинах и, главное, сохраняет право входа на олигархические тусовки. Хотя, быть может, последнее даже к лучшему — вдруг найдёт себе здесь партнёра или очередного покровителя…»