– А вы эти милые строки выучили наизусть, понятно, – с сарказмом произнесла я, хотя и была ошеломлена. Уилсон рассмеялся, растеряв всю серьезность. Даже я слегка улыбнулась. Во всяком случае, он умел смеяться над собой, вот это да! Кто бы добровольно стал цитировать Данте? Ну и ботаник. Я была уверена, что он скажет: «Это же элементарно, мисс Экохок», с этим своим напыщенным британским акцентом, и будет так отвечать на каждый мой вопрос. Все еще улыбаясь, он обратился ко мне:

– Отвечая на ваш вопрос, мисс Экохок. То, во что мы верим, влияет на наш мир, и я не шучу. Наша вера влияет на наш выбор, действия, а подсознательно и на наши жизни. Древние греки верили в своих богов, и от этой веры зависело все остальное. История написана согласно тому, во что люди верили, и неважно, правда это или нет. Вы пишете свою собственную историю, и то, во что вы верите, влияет на дороги, которые вы выбираете. Может ли что-то оказаться мифом? Я сейчас не про религиозные убеждения как таковые. А про то, в чем вы себя убеждали и в чем убеждали вас так долго, что теперь это кажется правдой.

Мистер Уилсон повернулся и взял со своего стола пачку бумаги. Он начал раздавать листы, продолжая говорить.

– Я хочу, чтобы вы подумали об этом. Что, если ваши представления о себе – тоже миф, и он мешает вам двигаться дальше?

Мистер Уилсон положил передо мной смятый лист бумаги и отошел, ничего не сказав. На нем была пара строк, написанных моим почерком. Рассказ, который я выбросила в мусорку в первый школьный день. Лист был разглажен, но все еще было заметно, что его хотели выкинуть. Он никогда не будет таким, как раньше. Никакое разглаживание и выравнивание никогда не исправит тот факт, что его достали из мусорки.

«Жила-была одна птичка, маленький черный дрозд. Его вытолкнули из гнезда, никому не нужного птенца». Я добавила слово «лишнего». Прочитала еще раз про себя.

«Жила-была птичка, маленький черный дрозд. Его вытолкнули из гнезда, никому не нужного птенца. Лишнего».

Как какой-то хлам. И сколько бы я ни притворялась, ничего не изменится. Такие девушки, как я, заслужили свою репутацию. Тем более что я так тщательно работала над своей. Думаю, можно было бы винить во всем воспитание, но я была не из тех, кто постоянно ищет себе оправдания. Мне нравились мальчики, и я им тоже нравилась. Как минимум моя внешность. Думаю, было бы неверно сказать, что им нравилась я сама; себя настоящую я им не показывала. И эту девушку они не знали. Но в этом-то частично и заключалась привлекательность. Над своим внешним видом я тоже тщательно работала. У меня были красивые волосы, джинсы я всегда носила слишком узкие, как и обтягивающие футболки, а в довершение накладывала много макияжа. Когда меня обнимали, целовали, касались, я чувствовала себя могущественной, желанной. И для меня не было секретом, как меня называли некоторые. Что шептали за спиной. Что мальчики говорили про меня. Самым мягким было «доступная». И какой смысл притворяться, что это не так. Миф, как древние греки с их глупыми божками.

Джимми называл меня синей птичкой. Такое ласковое прозвище, только его. Но я была совсем не похожа на нее… такую милую, яркую, счастливую. Я была скорее как гарпия нового века. Женщина-птица. Женщина-монстр со скрюченными острыми когтями. Только попробуй сделать что-то не так, и я унесу тебя в подземное царство, где ты будешь страдать и мучиться целую вечность. Может, я была не виновата в том, кем выросла. Когда Шерил взяла меня к себе, мне было одиннадцать лет, а ей ребенок был не очень-то нужен. Сам ее образ жизни не предполагал материнство. Она не испытывала ко мне привязанности и большую часть времени проводила вне дома, но она была вполне нормальной. Благодаря ей в детстве у меня всегда была еда и крыша над головой.

Мы жили в двухкомнатной квартире в унылом жилищном комплексе на окраине Боулдер-Сити, в двадцати минутах от ярких огней Лас-Вегаса. Шерил работала в казино в Вегасе, в отеле «Золотой кубок». Днем она почти всегда спала, а ночи проводила в окружении игроков и табачного дыма, что ее вполне устраивало. Она всегда с кем-то встречалась. Она уже была далеко не молоденькой и с возрастом становилась все менее разборчивой. А чем старше становилась я, тем больше интереса ее мужчины проявляли ко мне. Отчасти из-за этого у нас были такие натянутые отношения. Я знала, что как только закончу школу, буду сама по себе, потому что пособие на мое содержание давали только до восемнадцати лет, а мне в августе исполнилось девятнадцать. Это был только вопрос времени.

Когда урок закончился, я скомкала свой лист и бросила его назад в мусорку, где ему было самое место. Мистер Уилсон видел это, но мне было все равно. Дойдя до парковки, я увидела Мэнни и Грасиелу, они вдвоем сидели на заднем откидном бортике моего пикапа, болтая с подружками Мэнни. Я только вздохнула. Сначала Мэнни, теперь Грасиела. Похоже, я превращаюсь в шофера. Они все смеялись и болтали, и у меня тут же заболела голова. Одна из девочек окликнула ребят, собравшихся у винтажного «Шевроле Камаро» желтого цвета.

– Брэндон! Ты с кем идешь на выпускной? Мне все еще нужна пара!

Девушки вокруг нее защебетали, переглядываясь, а парень оглянулся через плечо в поисках говорившей. Я время от времени встречалась с Мейсоном, его старшим братом. Если Мэйсон был мускулистым шатеном, то его брат – худощавым блондином, но оба – слишком привлекательны, так что скромностью они не страдали. Мэйсон окончил школу три года назад, а Брэндон был со мной в выпускном классе. Я была старше всех своих одноклассников, и хотя и могла оценить их внешнюю привлекательность, мне с ними очень быстро становилось скучно, чего я не скрывала. Из-за чего, возможно, меня не выберут королевой выпускного бала, несмотря на надежды и интриги Мэнни.

– Прости, Саша, я уже пригласил Брук на той неделе. Хотя нам точно стоит куда-нибудь сходить, – улыбнулся Брэндон, и я вспомнила, каким обаятельным бывал Мэйсон, когда играл роль «милого парня». Может, стоит ему позвонить. Давно не виделись.

– Брэндон, машина – шикарная! – громко окликнул его Мэнни, перекрикивая друзей.

– Эм, спасибо, приятель, – поморщился Брэндон, и его друзья неловко отвернулись. Меня передернуло, и вовсе не из-за Мэнни, а из-за Брэндона.

– Мэнни, Грейси, пошли. – Я рывком открыла дверь пикапа, надеясь, что при звуках мотора бездельники, сидящие на моем багажнике, бросятся врассыпную. Они отражались в зеркале заднего вида, друзья Мэнни обняли его, заставив пообещать написать. Грейси как под гипнозом смотрела в сторону Брэндона и его друзей, и даже когда все остальные уже разошлись, она все сидела, не отводя от него взгляда. Мэнни потянул ее за собой, вырывая из мечтаний, и они оба запрыгнули на заднее сиденье. Грасиела зачарованно уставилась в пространство, а вот Мэнни надул губы.

– Похоже, я Брэндону не нравлюсь, – задумчиво протянул он и вопросительно глянул на меня.

– Брэндон такой сексуальный, – вздохнула Грасиела.

Я выругалась. Просто чудесно. Брэндон был слишком уж взрослым для Грасиелы, и дело не только в возрасте. Миниатюрная и прелестная, она была очень юной и физически, и эмоционально. И немножко не от мира сего, в плане «взгляните на эти чудесные цветочки». Ей повезло, что у нее был Мэнни. Иначе она бы просто бродила вокруг в приятном туманчике грез. Они оба продолжили говорить, будто и не слышали моих ругательств.

– И вообще, – фыркнул Мэнни. – Не думаю, что кто-то из друзей Брэндона ко мне хорошо относится. А ведь я такой милый. – Похоже, он был искренне сбит с толку.

– Как думаешь, я нравлюсь Брэндону? – мечтательно протянула Грейси.

Мы с Мэнни демонстративно не ответили. Мне показалось, что небольшой совет будет к месту.

– Мне кажется, ребята не понимают, как с тобой обращаться. Ты – парень, но болтаешься исключительно с девчонками, красишь ногти бесцветным лаком и подводишь глаза, а еще носишь дамскую сумочку…

– Это просто сумка через плечо!

– Отлично! Сколько ребят носят такие сумки в цветах радуги?