Вот он, самый волнительный для царевны Оксоляны эпизод сегодняшней службы! Какое единство с народом Цига, со всем некрократическим человечеством почувствовала уземфская царевна - в прозе и не передашь.

Весь собор, вся выгнутая шестилучевая громада мёртвой звезды, каждым своим лучом обращённая на запад, прославлял будущую некрократическую царицу далёкого Уземфа и единодушно приговаривал её врагов. Расплываясь в торжественной мелодии приговоров, Оксоляна лишь однажды забеспокоилась: всех ли своих врагов она назвала Ангелоликой? Всех ли, кого надо бы приговорить?

Может, кого не упомнила?

Но порыв к уточнению миновал. Если кого не смогла вспомнить, рассудила царевна, значит это не серьёзный враг, а так, мелкий обидчик. Таких и помиловать не грех. А не помиловать, так разобраться с ними лично, верша справедливый суд Уземфского царства.

Не всякого же подвергать зловещему некрократическому приговору от имени самой Смерти!

Довольна ли ты теперь, милая моя Оксоляна? Так спросила она себя, когда последний из некрократических приговоров отзвучал под траурными сводами. И ответила: да, я довольна. Я счастлива. Счастлива настолько, что готова простить и даже полюбить своих врагов.

И Оксоляна не лукавила. Она была готова принести в том себе самую жестокую клятву. Да, простила. Главные её враги - прощены. Тому есть очень мощная и достойнейшая причина. Дело в том...

Дело в том, что отныне её врагов ничто не спасёт. Никакая мелко-человеческая сила. И раз уж это так, будущая царица Уземфа может расслабиться. Не плести козни да интриги. Не разрабатывать хитроумные планы мести. Не подсылать по ненавистным адресам разведчиков и убийц.

Зачем, если над исполнением вынесенных им приговоров трудится вся мировая некрократия?

Надо заснуть. Или проснуться. Войти в состояние, которое будет хоть как-то определено. Не получается. Тот недосон, в котором Лулу Марципарина Бианка дежурит у постели маленького Драеладра, чем-то подобен мертвецкому посмертию.

Посмертие тоже ни смерть, ни жизнь. Оно где-то между. И тоже длится отвратительно долго - пока не сгниёт бальзам. Срок окончания посмертия можно легко ускорить. Объятия Марципарины, которые бальзам воспламенят - не худший способ ускорения. Правда, сами мертвецы думают иначе.

С Лулу Марципариной им ещё повезло, наверное думают мертвецы из Цанца. Ну да, здорово повезло, что Управитель Умбриэль Цилиндрон и некромейстер Гны сохранили для медленного гниения их упитанные бальзамами тела, спасли от собственной непутёвой доченьки!

Повезло им и с самой Лулу Марципариной. Ну, вешалась им на шеи, не без того. Но ведь дожидалась обоюдного решения! Никому своих жарких объятий не навязала насильно, давала шанс унести ноги.

Повезло им, конечно, и с собой самими, поскольку как только Марципарина отвернётся, или родичи нахмурятся, или Гны с Цилиндроном нагрянут, они ноги в руки - и поминай, как звали.

Редкостное везение. Счастливый, можно сказать, случай.

Марципарина Бианка в полусне бормочет иронические фразы, быстро теряет нить и силится вспомнить, кого же она последнего награждала убийственным сарказмом. А, что там вспоминать. Посланника Смерти Чичеро - вот кого. Даже если говорила о ком-то другом, весь сарказм - только ему. В безраздельное пользование. Может, в сундуке пригодится.

...Ах да, вот о чём она думала: о прошлых!

Ну да, Лулу Марципарина ведь теперь уже дама с историей. Правда, история - в основном отрицательного свойства. Прошлые - не значит бывшие. У растяпы Лулу они именно так 'прошли', что толком-то их и не было! А всё почему: не догнала!

Обидно ли Марципарине, что ни одного мертвеца в её объятиях так и не сгорело? И да, и нет. С одной стороны, она ведь не бочка заморского пороха, чтобы почём зря воспламенять мёртвые тела. Этак и красоты своей неземной очень быстро лишишься, и здравие пострадает, да и боли телесной сколько придётся вынести - не наплачешься!

С другой стороны, что ж они, стервецы такие, от любови девичьей отказывались? Определённо, заслужили худшего. Гореть им в объятиях за отказ от нежных объятий - и долго гореть, прочувствованно и вдумчиво!

С третьей стороны, если бы кто дерзнул, и отважился, и не отверг - такого смельчака Марципарине Бианке было бы ой как жалко! И чувствовала бы свою несправедливость - несправедливость всего в себе: и желаний, и решений, и самого появления на свет.

А с четвёртой стороны, что же о мертвецах-то горевать? Вот же: всё образовалось! И родился у неё прекрасный сын. И так чудно переливаются на свету его серебристые чешуйки, что диво дивное. И зовут его Драеладр, а у драконов это - первое имя! Откуда же, спрашивается, грусть и печаль?

Но откуда-то грусть и печаль пришли. И о чём-то сказали.

Ой, да полно! Воспоминания о мертвецах - глупая глупость, жалкая жалость и потакание слезоточивой ерунде. Не состоялось в твоей жизни мертвецов, ни одного, кроме, разве, Чичеро - и радуйся, дурочка!

Это ведь враки, что мертвецы - высшая раса. Никакая не высшая: бедные, обманутые люди. Захотели жить, как в Запорожье, а Запорожья-то из живых никто и не видел. Вот и закачали в себя бальзамы, которые при общении с настоящими женщинами вспыхивают и горят - жалеть таких надо.

Да, поведение мертвецов уязвляло женскую гордость именно в ту пору, когда много чего решается. Да, умнее Марципарина Бианка стала потом, а с детства - имела ли случай усомниться в той навязчивой 'истине', будто мертвецы выше. Но теперь-то Бианка прозрела, думает иначе. И верно, прозрела. И правда, иначе. И в глупости она больше не верит, это тоже так. Но в истории-то были настоящие чувства. К тем предметам, в какие верила тогда. К тем людям, чьего расположения искала. И к тому единственному странному мертвецу, чьё - нашла.

Бларп говорил, что в случае общения мертвеца с драконом воспламенение бальзамов - беда не единственная. Что с мертвецом произошло бы ещё много чего, если бы несчастный не погибал сразу. Но возможности повременить с погибелью у него нет, вот потому до конца неизвестно, какие другие беды возможны при таком контакте.

Может, в её отношения с Чичеро вмешались эти скрытые причины?

* * *

Конечно, в юности Лулу, прошедшей в Цанце, было что вспомнить и приятного, весёлого, интересного. Интересным обеспечили книги да учителя-некроманты (то-то и вышел интерес пополам со скукой, ведь отравлять чужую любознательность они мастера), а весёлым и приятным - живые люди. Ясно, что эти живые были не слишком гордые: их специально нанимали для 'скрашивания' её юных лет. Потому и отношения с ними были из числа тех, что 'не считались'.

Ну да, 'не считались'. Но роль-то свою сыграли.

Униженная частыми отказами мёртвых молодых людей, Марципарина подумывала о том, чтобы замкнуться в гордом одиночестве. Почему нет? Пусть сами попрыгают, чтобы попасть в её поле зрения.

Идея-то благая, но вот с воплощением... Замкнуться и не желать - оказалось выше девичьих сил. Этого попросту не позволил драконий темперамент. Попробуй замкнись, когда энергия бурлит и каждый миг изнутри тебя размыкает! А после очередного неудавшегося 'замыкания' попробуй дальше себя уважать.

Вот тут-то Марципарину и спасли живые люди. Ловко?

Выход оказался донельзя прост, и раньше к нему не прибегли дишь потому, что он вовсе не выглядел выходом, ведь живые - ну никак не могли быть ровней Лулу. Живых аристократов марципарининого возраста в Цанце давно не осталось, а не аристократы - что им делать в покоях известно чьей дочери? Чёрная работа, уборка в её отсутствие - вот и всё, на что могут рассчитывать 'живцы' из простонародья. А придёт она - так некроманты тут как тут, а волшебников в фиолетовых мантиях простолюдины пугаются.

Странно, но мертвецкое предубеждение против живых долгое время разделяла и Лулу - сказывалось воспитание. Что с того, что живая и она сама? Если и живая, так по-другому: в силу каприза. Иное дело - тёмное простонародье, неспособное на посмертие заработать. Как таких уважать? Их даже мертвецы поскромнее именем и достатком порой за людей не держат, а уж дочери самого Цилиндрона и взглянуть на таких неприлично.