- И откуда ты все знаешь? - в тон ей ответил Добрыня.- Ты же Красная Шапочка, а не "Свет мой зеркальце скажи".
- А мне лес дом родной. Он и нашептал.
- Упертая ты баба, Шапка, как я погляжу, - прищурился Добрыня.-Ничем тебя не проймешь.
- С волками жить..., - молвила Шапочка, кивая через плечо.
За спиной у нее висел огромный портрет волка, подрезанный тонкой черной ленточкой. Рядом висели поменьше: Красная Шапочка и Волк: свадьба, путешествие. Море, горы. В гостях у бабушки. На фоне какой-то ратуши, Карлов мост, Статуя Свободы. Добрыня хотел что-то сказать, но Шапка уже перестала обращать на него внимание. Он помялся и вышел. Алеша ждал его у крыльца.
- Ну как?- поинтересовался.
- Никак.
- Знакомо.
- Ой ли?-удивился Добрыня.- Тебе-то откуда знать?
- Я Шапку знаю. Она у нас в том году семестр вела. "Динамика исторического развития". Крутая, не подступиться. Есть данные, что пишет прозу. Публикуется под псевдонимом Аза Фрид*.
- У нас говорят "На хромой кобыле не обьедешь",- подтвердил Добрыня.- Ну, поехали.
Следом за ними вышел Ильюша, на ходу дожевывая батон. Шлем на тесемочках уже плотно сидел у него на голове. Отдохнувшие кони перебирали копытами, косясь и дрожа боками.
- Ну, еще часок и приедем,- сказал Добрыня, доставая флягу. - По глоточку, други, дабы веселее. Он одним махом уселся в седло. Из Салуна вдруг вышла Шапка с корзинкой в руке. Там оказались крупные блестящие желто-красные яблоки. Такие, каких студент-историк и видом не видывал. Первое яблоко досталось Ильюше, с поклоном. Второе-Добрыне, со слегка смущенной улыбкой. Третье, она ловко кинула Алеше в руку.
- Спасибо, Ольга Сергеевна, -сказал тот.
- Пожалуйста, Соколов. Рефератик за прошлый год когда сдавать будешь?
- Допишу, - пообещал тот, надкусывая яблоко,- как вернусь, сразу засяду.
Яблоко оказалось крепким и сладким, как солнечный день.
Село осталось за поворотом, в низине, уже невидимое за стволами тонких берез.
Потом пошли солидные тополя, смешанные с еловником, утопающие в густом моховом ковре. Справа то и дело открывались клеверные поляны, над которыми вибрировали пчелы и поднимался тонкий медовый аромат.
Илюша все также ехал впереди, в полном боевом облачении, лишь круглый щит был теперь приточен сбоку. Копье Илюша зажал под мышкой, на сгибе другой руки висела булава.
Алеша с Добрыней ехали рядом, чуть сзади.
- Видишь ли,- говорил Добрыня,- выходит, есть разница, меж тем, что ты хочешь и что тебе надо.
- Это как это?
- А, скажем, встаешь ты утром и варишь себе кофе. Зачем? А положено так, привык, кино насмотрелся. А душа твоя говорит: не хочу кофе, хочу воды холодной стакан, из-под крана...Да кто нынче душу слушает?
- Философия какая-то,- усмехнулся Всеволод.
- Философия,- согласился Добрыня, - она же мудрость людская, всякими Кантами да Гегелями замутненная. У тебя девушка есть?
- Ну-у...есть.
- Красивая?
- Красивая.
- А зачем?
- Что зачем?
- Зачем тебе красивая? Чтоб покрасоваться, чтоб завидовали, чтоб самому гордиться: дескать, вона какую отхватил. А может, не нужна тебе красивая? Может, нужна тебе добрая, да покладистая, да отзывчивая. Такая, чтоб ты домой, а она тебе тарелку супа на стол, с улыбкой, да в макушку поцеловала. Или, может, пусть рубахи не погладит, но зато умная, что б поговорить было о чем. А, студент?
- Одно другому не помеха, - отозвался Алеша задумчиво.
- Помеха, не помеха...я смотрю, у нас тут справа помеха!
Алеша удивленно поднял голову и лошадь его ткнулась мордой в круп ильюшиного коня, вдруг вставшего.
Над лесом раздался низкий гул турбин и через секунду они увидели плывущий в небе самолет. Черный ширококрылый красавец шел прямо над ними, неестественно близкий. Добрыня с Ильюшей смотрели на него запрокинув головы, а у Алеши вдруг как упала пелена с глаз.
" Вот, подумал он, усмехаясь: сказки-рассказки, а вот и он, двадцать первый век. Что же это за чудо такое? Никак стратегический бомбардировщик?" И сразу показались нелепыми и смешными и эти былинные витязи и село ниоткуда и бабка в ступе и даже он сам, студент пятого курса истфака в тяжелой кольчуге ручной работы.
И даже стало ему жалко этого уходящего чувства приобщенности к чему-то странному, загадочному, старинно-манящму, пропахшему давно забытым духом медовухи, чистого неба, бескрайнего поля, да зеленой дубравы.
Но только до тех пор, пока вдруг, из чащи леса не вылетел белесый след, да не помчался с шипением прямо навстречу пролетающему себе мимо самолету.
- Ракета!- закричал Алеша, взмахнув руками.- Да что же это...!!! Да...б...!!!
И тут случилось странное. Самолет вдруг изменился. Разом сломались четкие резанные линии, хвост изогнулся дугой, крылья раскрылись перепончатым веером, нос оказался головой на длинной гибкой шее, а само тело подобравшись метнулось в сторону, уходя от ракеты, завалилось на бок, со свистом перевернулось петлей и, оставив ракету позади, взмыло вверх и на секунду замерев, хищно спикировало вниз, выискивая невидимую цель.
- Ах, красиво ушел Горыныч!- воскликнул Добрыня.- Нет, ты видал?? Ну как в кино! А ну, поберегись, сейчас ковровым пойдет!
Ильюша, до этого молча на все смотревший, вздохнул и легко, одним движением метнул вверх палицу. Тяжеленная булава свистнула в воздухе и сразу же, метрах в двустах над землей ясно услушался глухой удар. Тело Горыныча дернулось, перевернулось и ухнуло вниз, точь-в-точь, как подбитая "штука", на кадрах кинохроники. Не было только надрывного воя, зато на месте падения вздымилось облако земли и пыли, да несколько вырваных с корнем молодых стволов.
- Ну, пойдем, поглядим, - сказал Добрыня, надевая шлем.- Молодец, Ильюша, рука тверда, да глаз-алмаз.
Горыныча нашли на полянке, сделанной им самим при падении. Алеша зацепился плащом за ветвь, продираясь сквозь чащу и посему прибыл последним.
Десятиметровый змей лежал на спине, по-стариковски сложив лапы на огромном брюхе. Глаза его были закрыты, перепончатые крылья сложены гармошкой. Толстый хвост с роговым наростом на конце слабо подергивался. Тускло блестящие пластины переливались матово-черным, спускаясь со спины и уже на животе расползались мягким кожанным покровом. Там же, от удара Ильюшиной булавой образовалась глубокая вмятина.
Алеша рассматривал его с ужасом и недоверием. Горыныч был похож на древнего-предревнего ящера, прошедшего капитальную реставрацию. Подойти к нему было страшно.
Ильюша слез с коня, приблизился, снял шлем и вытер вспотевший лоб платочком. Добрыня беззлобно пихнул змея сапогом в бок. Почуяв людей Горыныч приоткрыл глаз и глухо застонал.
- Ты пошто меня убил, Илюшенька?- произнес он.
- Совсем вы с Ванюшей распоясались, - укоризненно молвил тот, присаживаясь рядышком.- В том месяце сарай у Федота спалили, коров распугали. До этого чуть Кощея не пришибли, балуясь.
Змей приподнялся, присел и гулко хлопнул лапой по брюху. Раскаяния на нем заметно как-то не было.
- А кто свинью с бабкиного огорода стащил? Думу напугали, до сих пор заикается. А за бабами на речке подглядывали?
Горыныч, похоже, окончательно пришел в себя после аварии.
- Эх, Илюшенька,- ответил он,- да где ж еще удали молодецкой разгуляться? Я же не диплодок какой ископаемый. Ну, бывет, усугубим, так не со зла же, шуткуем.
- Чуть пол-леса не спалили, шутники,- добавил Добрыня. - А где кореш твой, второй-то?
Как бы в ответ на его вопрос, раздался треск и на поляну выбрался ладный добрый молодец в красной рубахе. Был молодец вихраст, круглолиц и взьерошен. И в поводу вел приземистую гнедую лошадку, такую же ладную и упитанную.
- Ух ты, -воскликнул он,- я уж думал, случайно завалил тебя, змеюшко. А ты вон, на солнышке нежишься, брюхо греешь.
