Проходя мимо местного милиционера, я как-то вдруг ему поклонился - и тот растерянно замолк на полуслове, потом из вежливости кивнул. Хорошие они парни, эти милиционеры. Вот ведь, некоторых пьяных идиотов они останавливают... И кто-то возвращается из ночи... а мой вот не вернулся... помнится, в битве я тащил его, раненного, на себе... и вражьи пули пощадили меня, не попав... а кого-то из наших скосили... Он прожил ещё, лет семь после того... а дальше... не смог... ну, да я хотя бы прошёл с ним тогда... Если хоть часть войны мы прошли вместе, даже дожив до победы, значит, я сделал всё, что смог... Хотя... знал бы, кто та сволочь, которая сбила брата - и скрылась в ночи, оставив его подыхать у тротуара, кишки бы выпустил, мерзавцу... Но, увы, я не знал... А совесть у гада так и не пробудилась... брата... поздно уже нашли... Хотя те двое, парень и девушка, студенты, тащили его на себе, скорую позвали... прогуляли какой-то экзамен, сидя у реанимации... Врачи тоже старались, но... не спасли... Все помогли, кто мог, кто хотел помочь, но... не спасли... Или к лучшему, что не нашёл мерзавца? Он бы у меня сдох как следует - и я взял бы ещё один грех на душу... Хотя... но нет, возможности отомстить мне Бог не дал... что уж теперь?..
День прошёл нормально. В очереди мы дружелюбно и весело поприпирались. Я и другие вольные принцы нашего города. Городок был небольшой, нас - немного, а алкоголизм, увы, процветал. Хотя нам вполне на жизнь хватало. Так в жизни всегда: у всего, куда ни глянь, есть другая сторона, противоположная, даже если и кажется, что уж здесь-то точно нет. Да и видят люди обычно лишь вершину айсберга... Хотя, признаться, я и сам немногое вижу, а всего в мире уж всяко побольше будет...
Невольно вечером я перебрался на другую скамейку - в другом конце парка, близко от дома Максима. У них на этаже в чьей-то квартире горел свет, орали на два голоса: мальчишеский и детский. Орали серьёзно, со всем отчаянием и едва не до хрипоты. Потом хлопнула дверь, смачно так хлопнула, они даже примолкли на миг, но вопли возобновились - и вскоре к ним уже присоединился мужской. Кончилось всё с четверть часа спустя, с отчаянным мальчишеским вскриком - и как-то всё примолкли вдруг. И свет вскоре погас. Я вздохнул и откупорил бутылку минералки, оставленную кем-то в парке у этой скамейки, ещё не допитую.
Вскоре в скудном свете фонарей вырисовалась маленькая фигура, сгорбленная. Пацан шёл, шаркая, пиная всё, что под ноги подворачивалось. И прошёл мимо, даже не заметив меня.
- Чё, из дома сбежал?
Он вздрогнул, обернулся.
- Ты чё? Насквозь меня видишь, что ли?!
- Да если бы я мог!..
Если бы я мог узнать, кто был тем пьяным водителем, я б тогда этого паршивца прибил, шкуру бы живьём спустил... но я не мог узнать...
Максим вздохнул, присел рядом. Уныло потёр зашибленное плечо.
- Они не хотят меня слушать.
- Да я понял: вы громко кричали. Но ты молодец, ты держался до конца.
- Держался до конца... - уныло повторил он, потом встрепенулся, - Но это же ещё не конец! Конец будет, когда его того... а пока Сашка ещё живой!
- Это да, пока ещё не конец, - хлопаю его по плечу, - Держись, Максим! У Сашки пока ты - единственная поддержка.
- Откуда ты знаешь, как меня зовут?! - вытаращился парнишка.
- Дык... я смотрю и всё замечаю... - задумчиво поскрёб лоб, каким-то поздним комаром погрызенный, - Хотя, вообще-то, я тебя припомнил, когда ты у малышни голубя пойманного отобрал и отпустил. Я тогда ещё подумал: "Хороший парень будет".
- Да толку-то с того голубя! - отмахнулся он, - Вот Сашка...
- Так Сашка-то ещё живой, - напомнил я.
- Да, точно! Сашка ещё живой! - и он ринулся в темноту, не попрощавшись.
А всё-таки, Сашке повезло: хоть кому-то есть до него дело, хоть кто-то мечтает увидеть его, подержать его руку в своей руке. Хотя поединок у них будет нешуточный... Парнишка серьёзно настроен, но и родители, увы, серьёзны в нежелании пускать в мир ещё одного человека...
Чуть погодя зашумели с того же самого этажа. Вскоре заматерились. И раздалось несколько пацанских возгласов. И настала жуткая тишина.
Ночью мне не спалось, хотя ночь была тёплая, и звёздное небо выдалось чистое, на удивление красивое. Но я всё думал о старшем и младшем брате, Максиме и Сашке... я очень хотел, чтобы Максиму удалось спасти ещё нерождённую душу... Может, потому что я не верил, что нерождённые - это всего лишь куски мяса... Может, из-за Борьки, который ушёл в ночь и не вернулся... Что-то было общее у меня и этого серьёзного пацана... какая-то общая ответственность за тех, кто младше нас... Борька ушёл в ночь и не вернулся... И мне очень не хотелось, чтобы Сашка уходил в ночь вслед за ним...
Я уже собрался и приготовился к новому дню заранее: ещё даже не рассвело. Я был уверен, что Максим придёт. Понурый или ещё горящий. Но он точно придёт. И меня страшно волновало, что же он скажет... потащится ли он под пулями, таща с собой драгоценный свой груз или уползёт прятаться от колючих пуль?..
Он тоже выбрался из дома пораньше других, да ещё и без рюкзака. Уныло добрёл до меня. Так только, бросил краткий взгляд, появившись, в отчаянной надежде, что я всё-таки есть. Как утопающий пытается ухватиться за что-то... как увлекаемый в трясину... у него в нём самом опоры не было... Ещё не было, но, быть может, когда он, совсем ещё зелёный, пройдёт под первыми пулями, под градом пуль, да ещё и таща за собой драгоценную ношу, парнишка станет намного сильнее - и свой внутренний стержень обретёт. А вот Сашка... я не знал, что будет с Сашкой - и это меня очень тревожило, будто Сашка стал в какой-то степени и моим собственным братом...
Увидев меня, Максим улыбнулся - и я улыбнулся ему в ответ. Сейчас мы были просто два человека, два взрослых человека, у которых душа горела об одном и том же деле - и все эти глупые условности, коих выдумано немало в мире "обычных людей", не стояли между нами.
Впрочем, едва улыбнулся юнец, как тотчас же его улыбка завяла. Он кинулся ко мне, потерянно плюхнулся на скамейку, уже рядом со мной, так внезапно, словно ноги вдруг отказались его держать
- Они меня не слушают, - отчаянно доложил мне Максим.
И мы долго и горько молчали. Хотя, может быть, откуда-то из темноты - если люди приходят из темноты - Сашка всё ещё с надеждой смотрел на нас.
- И отец меня ударил, - глухо добавил он, - Снова...
Хотя я и так это знал - по его вскрикам в глуби окон того этажа и по его походке.
- Что же делать? - потерянно спросил старший брат Сашки и с мольбой взглянул на меня, - Наверное, они мне и не скажут, когда... когда умрёт Сашка...
- Наверное, и не скажут... - я потерянно почесал нос и лоб, погрызенный ещё живущими в ночи комарами.
- И, наверное, у Сашки осталось немного дней.
- Наверное.
Кто ж ему даст-то, этому несчастному Сашке жить, сколько ему захочется?.. Родители ему быть опорой не хотят. У "обычных людей" вложить деньги, чтобы врачи прикончили их собственного ребёнка - обычное дело. А Максим ещё слишком мал... хотя...
- А ведь его даже не похоронят по-человечески, - вдруг процедил старший брат со злобой и вдруг глаза его, светлые серые глаза, зажглись яростью и темнотой, - И знаешь... я тут такую ужасную вещь прочитал... аж спать не мог!.. Представляешь, из их трупов - из трупов убитых нерождённых детей - кто-то выдумал делать какие-то лекарства, типа для омоложения или ещё какой-то хренотени... и... - голос его задрожал, - И я прочёл, что какие-то врачи нарочно склоняют матерей, мол, ваш родится больной, хотя им на самом деле нужен его труп... тот самый "абортивный материал", из которого делают какую-то лекарственную хренотень... а матерям всё равно! Они не все даже догадываются, что будет с телом их ребёнка потом! Они выбрасывают его... и из него потом врачи и учёные делают какую-то хренотень... - тут Максим сорвался на крик: - Я не хочу, чтобы из Сашки сделали лекарство от морщин!!! Пусть ходят с морщинами те, кто стареет!!! Пусть колют химию, какую-то дрянь... Пусть колют что угодно!!! Но только не из Сашки!!! Это мой брат!!! - челюсть его задрожала, - Это мой брат... если жить не дали, то делать из него хренотень зачем?!
