- Не знаю ничего. Не нужен ты ей, разве не видишь.

Меня закатили в палату, и разговор прервался. Через минуту зашел отец. Мы поздоровались, и я до конца уточнил, что две недели положено в одной палате с пациентом находиться кому-то из ближайших родственников, так как палата была полностью обеззаражена, и посторонним вход строго запрещался.

За те десять минут, что лежал на койке, услышал последние новости о семье, брате, племяшке, бабушке. О жене отец почти ничего не знал. Это было и понятно. Отец рассказал, что им позвонили почти ночью, сказав, что сына доставила реанимационная машина в институт и что он находиться при смерти. Что было дальше, я представлял, зная свою маму.

Я попросил дать мне мой телефон. Отец достал его из сумки, но, но я не успел в него заглянуть: пришла врач и принесла с собою переносной монитор. Она представилась Еленой Николаевной. Сказала, что теперь она мой лечащий доктор и сразу подключила датчики давления и пульса. Послушала стетоскопом работу сердца. Сказала, что неплохо, ожидала худшего. Попросила, пока дышать кислородом с перерывами.

- Елена Николаевна, а как долго мне тут находиться? Мне на работу нужно. Я только в должность вступил и ничего не успел сделать.

Она посмотрела на меня скептически и ответила:

- Максим, о работе пока вообще не думай. Какая может быть сейчас работа. Перестань бредить. Результат биопсии придет завтра, от него и будем плясать. Обычно после операции держат месяц, в течение которого делают еще три биопсии. В случае положительной динамики, последующие биопсии состоятся через три месяца, потом через полгода, а дальше каждый год. Таблетки пить будешь регулярно пожизненно, кровь на концентрацию такролимуса сдавать придется тоже регулярно.

- Что такое такролимус?

- Это препарат, который ты уже пьешь десять дней, подавляющий иммунитет, - объяснила она.

- Спасибо, Елена Николаевна.

- Мне пока что не за что. Вот профессор Агаров сделал невозможное, пришив тебе сердце большего размера, чем твой перикард и аорта. Поэтому твои жалобы на трения уместны, но скоро все прекратится. Притрется. Главное, фракция выброса теперь 70% вместо 18%. Ладно, я пойду. Будем ждать биопсию. А вы, Петр Михайлович, никого сюда не пускайте без маски, бахил и халата. Полы мойте два раза в день. На улицу пока желательно тоже не выходить.

- Хорошо, - сказал отец. - Будет сделано.

Когда врач ушла, на телефон, пришло сообщение. Я посмотрел. Оно было от Кати:

"Любимый, здравствуй. Я места не находила себе все эти дни. Думала, как там мой котенок один. Максик, не верь никому. Не верь сплетням. Твоя мама хочет нас разлучить. Она меня терпеть не может. Я тебя очень люблю и надеюсь поскорей увидеть тебя живым и здоровым. У нас будет куча детишек, и мы будем жить долго и счастливо.

Твоя Катя. Целую. Крепко обнимаю".

Я пробежал еще раз глазами по сообщению и отложил телефон в сторону. Отец был хмур. Читал распорядок дня, который ему вручила Елена Николаевна. Катя номер три говорила, что я не дал ответа на это сообщение и что сразу после выписки подал на развод.

Потом был последний телефонный разговор и все. Не дал ответа... Катя номер три. Что за бред я вообще говорю. Звучит, как кошмар, но ощущения почему-то реальные. Мне даже на секунду показалось, что я Мартин Макфлай из фильма "Назад в будущее". У меня в горле встал комок.

Одна моя часть, опираясь на реальные воспоминания, хотела видеть Катю. Опять хотела видеть. Она любила Катю, а вторая моя часть, второй я, который находился в этом жутком подвале, уже сидел и сжигал все архивы по ней, кочергой вороша пепел.

Я не знал, кому подчиняться. Осадок. Жуткий осадок. Черная грязь, похожая на кофейную гущу, осела на дне души. У меня затряслись руки. Я совсем обессилел. Попросил отца позвать врача. Он быстро вышел в коридор и сказал медсестре, чтобы позвали врача.

Елена Николаевна, цокая каблучками, быстро прибежала с тонометром в руках. Послушала, и, кажется, поняла, в чем дело. Быстро выбежала, и уже вдвоем с хирургом забежали в палату. У него в руках был внешний кардиостимулятор. Он быстро отсоединил провода от моего и накинул ими принесенный водитель ритма, как обычно говорили в реанимации. Мне сразу стало легче.

- Батарейки сели, - сказал она. - Скоро мы тебе постоянную машинку установим.

- А без него никак?

- Нет, Максим, никак. Ритм не восстановился. Видишь, красная лампочка горит, а должна гореть зеленая. Придется поставить, но ты не переживай. Он совершенно не мешает жить. С ним даже на самолетах можно летать.

- Хорошо. Надо - так надо. А когда мне можно будет начинать вставать? Ходить? Так надоело в четырех стенах лежать.

- Придет завтра биопсия, будет все хорошо - разрешу вставать и с помощью поддержки Петра Михайловича ходить, а там, может, и в коридор на каталке будешь выезжать.

- Хорошо.

Она вышла.

- Пап, налей воды. Пить хочу.

Отец встал и налил в кружку воды. Дал мне. Я выпил. Вода приятно охладила пищевод, смыв накопившуюся на стенках химию.

- Еще чего-нибудь?

- Нет, спасибо.

Я посмотрел в телефон. Проглядел другие входящие сообщения. Часть ранних писем от жены, из разряда: "Что с тобой?", "Куда пропал?". Остальные были с работы. Среди них это:

"Максим, добрый день, это Ирина. Я в курсе о твоем положении. Желаю тебе скорейшего выздоровления. Твои сотрудники переданы в подчинение Игорю. Пришлось укрупнить дистрикторат. На совещании было принято решение о твоем увольнении по законодательству в связи с болезнью. В виду твоих заслуг перед компанией это решение далось нам тяжело. Извини, но ты сам понимаешь, что не сможешь уже работать на высоком уровне. На твой домашний адрес придет официальное письмо. Как только сможешь, приезжай в офис, закончить формальности. Все, что полагается по деньгам, компания уже перечислила тебе на карту. Успехов в дальнейшей жизни!"

Мне стало тошно. Я отбросил телефон.

- Тяжело им, видите ли.

- Чего? - спросил отец.

- Меня с работы поперли. Вот сообщение прислала начальница.

- Ну, это понятно. Куда тебе теперь пока работать. Хорошо, хоть жив остался, и то ладно.

- Пап, да как ты не понимаешь, что работа для меня была всем. И хлебом, и развлечением. После этого конструкторского бюро работа в компании стала для меня глотком свежего воздуха. У меня впервые начало что-то получаться. Я был на виду. Я был звездой. А как теперь мне семью кормить? Да от меня ведь Катька уйдет.

- Ну, во-первых, если любит, то не уйдет. Что значит уйдет? Она клятву верности на свадьбе давала? Давала. Своими ушами слышал. Как там говорится. И в горе и в радости. В радости пожила, так пусть теперь немного в горе побарахтается. А как вы хотели? Во-вторых, с голоду не помрете. Поможем всем миром. Я знаешь, какую тушенку с цеха приволок. От тарелки не оторвешь.

- С цеха?

- Ах, да. Меня взяли в наш бывший цех. Там теперь тушенку делают китайцы. Все легче, чем болванки чугунные вытаскивать из печи.

- Я без работы не смогу. Мне что-то делать нужно, пап.

- Что тебе до работы теперь этой? Смотри, как они тебя там любили, если человека только с операционного стола перетащили, а они уже шлют извещение об увольнении? Ну, разве это по-человечески? Переживали они тебя и выплюнули, как отработанный материал.

У нас на заводе, по крайней мере, раньше, если человек получал производственную травму или по старости больше не мог выполнять тяжелую работу, так из уважения подыскивали какую-нибудь должность. А человеку много и не нужно. Он уже рад. Вроде бы еще полезен. Нужен. А у вас в ваших компаниях? Как машина. Без души все.

- Так-то оно так, пап. Могли, наверное, что-нибудь в офисе подыскать. Предложить хоть бы. Где теперь работу найти. Ведь инвалидность дадут.

- Ты об этом лучше пока не думай. Ты лучше о себе думай и сил набирайся. Это не шутки, сердце поменять.