Депортация имела еще одно неожиданное и неприятное для Израиля последствие. Заключенные воспользовались ссылкой, чтобы наладить беспрецедентные контакты между ХАМАС и «Хезболлой», главной исламской политической и военизированной организацией Ливана. Эта связь привела к важнейшим историческим и геополитическим последствиям. Отец и другие лидеры ХАМАС не раз тайком покидали лагерь, чтобы, избежав огласки, встретиться с лидерами «Хезболлы» и «Братьев-мусульман» (они никогда бы не смогли этого сделать, находясь на палестинских территориях).

Пока отец и многие его соратники были в Ливане, у наиболее радикально настроенных членов ХАМАС оказались развязаны руки, и их атаки стали более яростными, чем прежде. И по мере того, как эти молодые радикалы выдвигались на главные роли в ХАМАС, пропасть между ХАМАС и ООП становилась все шире.

Примерно в то же время состоялись секретные переговоры между Израилем и Ясиром Арафатом, в результате которых в Осло было подписано Соглашение 1993 года. 9 сентября Арафат написал письмо премьер-министру Израиля Ицхаку Рабину, в котором официально заявил о признании своей организацией Израиля и отказался от «терроризма и других актов жестокости».

Затем Рабин официально признал ООП «представителем палестинского народа», а президент США Билл Клинтон отменил запрет на контакты с этой организацией. 13 сентября весь мир замер в изумлении при виде фотографии Арафата и Рабина, пожимавших друг другу руки в Белом доме. Социологический опрос, проведенный в то время, показал, что подавляющее большинство палестинцев, проживающих на Западном берегу и в секторе Газа, поддерживают положения Соглашения, также известного как «Декларация принципов». Этот документ привел к созданию Палестинской автономии, призвал к выводу израильских войск из сектора Газа и Иерихона, открыл двери для возвращения Арафата и ООП из ссылки в Тунисе.

Но мой отец выступил против Соглашения. Он не верил Израилю или ООП и поэтому не испытывал доверия к процессу мирного урегулирования ситуации в целом. Другие лидеры ХАМАС, объяснял он, имеют свои собственные причины для противостояния, в том числе то, что мирное соглашение на самом деле может оказаться смертельным! Мирное сосуществование будет означать конец ХАМАС. С их точки зрения, организация не может процветать в мирной атмосфере. Другие группы сопротивления также были заинтересованы в продолжении конфликта. Сложно достичь мира, если в одной точке сходится столько различных целей и интересов, поэтому военные действия продолжались:

• 24 сентября 1994 года во фруктовом саду близ Басры членами ХАМАС зарезан израильтянин;

• двумя неделями позже Народный фронт освобождения Палестины и «Исламский джихад» взяли на себя ответственности за смерть двух израильтян в Иудейской пустыне;

• еще через две недели боевики ХАМАС застрелили двух солдат АОИ недалеко от израильского поселения в Газе.

Но ни одно из этих убийств не имело такого резонанса в мировой прессе, как резня в Хевроне, случившаяся 25 февраля 1994 года.

Во время еврейского праздника Пурим и священного месяца мусульман Рамадан израильский врач американского происхождения Барух Гольдштейн зашел в мечеть Аль-Харам аль-Ибрагими (мечеть Ибрагима) в Хевроне, где, по местному преданию, похоронены Адам и Ева, Абрам и Сара, Исаак и Ребекка и Иаков и Лия. Без предупреждения Гольдштейн открыл огонь, убив двадцать девять молившихся палестинцев и ранив больше сотни, прежде чем был забит до смерти разъяренной, обезумевшей толпой.

Мы сидели и наблюдали через объектив камеры, как из священного места один за другим выносили окровавленные трупы. Я был подавлен. Казалось, все вокруг движется будто в замедленной съемке. Был момент, когда сердце мое переполнила лютая ярость, какой мне не приходилось испытывать никогда прежде, она сначала испугала, а затем успокоила меня. В следующую минуту я окаменел от горя. Потом вдруг опять почувствовал прилив злобы — и снова онемел. И это испытывал не я один. Казалось, эмоции каждого человека на оккупированных территориях накалялись и отступали в этом нереальном ритме, отнимая все наши силы.

Поскольку Гольдштейн был одет в израильскую военную форму, а солдат АОИ в городе было меньше, чем обычно, палестинцы решили, что его подослало или, по крайней мере, покрывало правительство в Иерусалиме. Но нам было все равно, кем он был в действительности — озверевшим солдатом или сумасшедшим поселенцем. ХАМАС теперь умел принимать кардинальные решения. Он думал только о мести за это вероломство.

6 апреля машина, начиненная взрывчаткой, врезалась в автобус в Афуле, убив восемь и ранив сорок четыре человека. ХАМАС объявил этот теракт возмездием за Хеврон. В тот же день боевики ХАМАС напали на автобусную остановку близ Ашдода, в результате двое израильтян были застрелены, четверо — ранены.

Неделей позже Израиль столкнулся с новым явлением — первым террористом-смертником. Утром 13 апреля 1994 года, в среду, в тот же день, когда отца наконец отпустили из тюрьмы после ссылки в Ливан, 21-летний Амар Салах Диаб Амарна вошел на автобусную станцию в городе Хадера, расположенном в центральной части Израиля, между Хайфой и Тель-Авивом. В руках он нес сумку, в которой лежали мелкие железки и около двух килограммов самодельной взрывчатки — перекиси ацетона. В 9.30 он сел в автобус, следующий в Тель-Авив. Через десять минут, когда автобус выехал со станции, он поставил сумку на пол, и она взорвалась. Шрапнель разорвала пассажиров в автобусе, убив шестерых и ранив тридцать человек. Еще одна самодельная бомба сработала в тот момент, когда прибыли спасатели. Это был «второй из пяти терактов», запланированных как акт возмездия за Хеврон, позднее пояснил ХАМАС в своей брошюре.

Я гордился ХАМАС и воспринимал эти теракты как огромную победу над израильскими оккупантами. В пятнадцать лет мне все казалось либо черным, либо белым. Есть друзья и есть враги, есть плохие и есть хорошие. И плохие заслужили то, что имеют. Я знал, что может сделать с человеческим телом двухкилограммовая бомба, начиненная гвоздями и шарикоподшипниками, и надеялся, что эти послания будут понятны израильскому обществу.

Так и произошло.

На место каждого взрыва смертника приезжали добровольцы в жилетках ядовитого желтого цвета — ортодоксальные евреи из организации по розыску и опознанию жертв терактов (ЗАКА). Они занимались поиском и сбором фрагментов тел погибших, в том числе неевреев и самого смертника. Останки затем отвозились в криминалистический центр в Яффе. Патологоанатомы собирали по кусочкам все, что осталось от людей, для проведения опознания. Зачастую определить принадлежность останков можно было только с помощью теста ДНК.

Родственники, которым не удалось найти своих близких среди раненых в местных госпиталях, направлялись в Яффу, откуда возвращались, убитые горем.

Патологоанатомы советовали родным не смотреть на останки, убеждая их, что лучше запомнить своих родных живыми. Но большинство людей все же хотели в последний раз прикоснуться к телу, даже если от него ничего не осталось, кроме ступни.

Поскольку еврейский закон требует, чтобы похороны проходили в день смерти человека, сначала хоронили крупные части тел. Остальное добавляли позднее, после того, как опознание подтверждалось тестом ДНК, бередя раны несчастных родственников.

Хотя инцидент в Хадере стал первым официальным терактом, на самом деле это была уже третья попытка, часть периода проб и ошибок, в течение которого специалист по взрывным устройствам, член ХАМАС Яхья Аяш совершенствовал свои бомбы и учился на инженера в университете Бирзет. Он не был ни радикальным мусульманином, ни фанатиком-националистом. Он озлобился после того, как правительство Израиля отказало ему в просьбе продолжить учебу за границей. В отместку Аяш начал изготавливать взрывные устройства, стал героем палестинского народа и одним из злейших врагов Израиля.

Кроме двух провалившихся попыток и терактов 6 и 13 апреля, Аяш в конечном счете повинен в смерти, по крайней мере, тридцати девяти человек, погибших во время еще пяти взрывов. Своими знаниями он делился с другими, например со своим другом Хасаном Саламехом.