Кэлен шагнула в темную прихожую, захлопнула за собой дверь, привалилась к ней спиной и… чуть не завыла от навалившейся — предательски, совершенно, абсолютно предательски же, ну! — черной тоски. До озноба захотелось немедленно позвонить Мэйсон и кричать в трубку, чтобы она, чертова Мэйсон, срочно разворачивалась и приезжала! Нет, не так! Дождаться, пока Мэйсон заснет, и позвонить Каре – вот, да, именно! И просить прощения, и умолять не отказываться от неё, от Кэлен, и приехать… кстати, а Кара водит машину? От этого внезапного вопроса на мгновение даже отступила тоска — кажется, она, тоска, озадачилась вместе с Кэлен. Но — на мгновение, лишь на мгновение же. И уже в следующий миг навалилась с новой силой, подминая, скручивая, выжигая все внутри холодной пустотой. Кэлен прикусила нижнюю губу — сильно, до боли, чтобы удержать слезы… бесполезно, они все же полились. И она махнула рукой — ну и черт с ними, пусть, Кэлен уже, похоже, даже привыкает к ним, слезам. Пусть бегут. После и в самом деле становится легче.

Так, со слезами, что просто катились и катились по щекам, по подбородку, Кэлен приняла душ, расправила диван, постелила. Она была совершенно, абсолютно уверена, что не уснет, — ни за что не уснет же, ну! — но провалилась в царство Морфея, едва коснулась головой подушки.

А Кара ей приснилась. Кара в её, Кэлен, сне, ярком и пугающе реальном, медленно, сосредоточенно и абсолютно невозмутимо закатывала в красивый розовый ковер маленькую девочку в розовом же платьице и резиновых сапожках на тонких голых ногах. Мертвую маленькую девочку, похожую на тряпичную куклу. Кара закатывала её в ковер, и голова девочки безвольно и жутко болталась на тонкой шейке. Кэлен, задыхаясь от ужаса, смотрела на это… хотела броситься, остановить, помешать… сделать хоть что-то! Но не могла. Её, Кэлен, тело не подчинялось хозяйке, не слушалось. Она не управляла им! И от этого ужас стал совсем уж невыносимым… Кэлен не могла пошевелиться, кажется, даже губы не двигались! А потому она и сама не поняла, как, каким образом ей все же удалось крикнуть:

— Кара! Кара, что ты делаешь? Зачем ты убиваешь их?

Кара обернулась, глянула распахнутыми безумными — совершенно, абсолютно безумными! — глазами, вдруг расхохоталась каким-то сумасшедшим, сатанинским смехом:

— А зачем убивали меня? Когда я была вот такая, — и пнула завернутое в ковер тело, — меня убивали, каждый день убивали! — снова захохотала, жутко, невозможно, невыносимо жутко… Кэлен попробовала пошевелиться. Не смогла. И закричала, истошно, отчаянно. Ответом ей был лишь безумный, кошмарный смех…

====== Часть 32 ======

Кара внезапно оборвала сумасшедший свой хохот, повернулась, глянула безумными глазами — остро, пронзительно… И Кэлен захлебнулась криком. А Кара шагнула к ней, безвольной, не владеющей своим телом, вдруг стиснула её в объятиях, легонько потрясла: — А как тебе это? Как тебе, когда твое собственное тело тебе не принадлежит, когда ты не можешь им управлять, Амнелл? А? Эй, Амнелл! — вновь потрясла Кэлен. — Амнелл, просыпайся! Эй, сладкая, проснись… Слышишь? Эй! — и словно вдруг начал гаснуть свет – там, во сне, стирая, пряча в темноту и Кару, и жуткий сверток из розового ковра, и безумный смех, что все еще эхом метался в голове Кэлен. А вот голос — настойчивый, тихий, хрипловатый — остался, лился прямо в ухо:

— Просыпайся, сладкая. Ну, давай же! — и вдруг пришли, словно проявившись, ощущения: горячие мягкие губы касаются её, Кэлен, уха. Горячая ладонь гладит, похлопывает по щеке, ласково так, осторожно похлопывает. Горячее тело прижимается к её, Кэлен, телу. И телу тепло, и в него словно возвращается жизнь, и подвижность, и гибкость… и управляемость. Да, точно, вот — Кэлен уже может дышать, и пошевелить рукой, и даже приподнять ресницы. Она застонала, окончательно вырываясь из кошмарного сна, заморгала, наконец, распахнула глаза — и встретила пристальный, обеспокоенный взгляд других глаз, зеленых, любимых. Улыбнулась слабо:

— Кара? — пригляделась. — Мэйсон…Что… что ты здесь делаешь? Ты вернулась?

— Уже утро, Амнелл. Я приехала тебя будить, а ты кричишь во сне, плачешь и не желаешь просыпаться… Кошмар приснился?

— Ужас… — Кэлен снова закрыла глаза, повернулась на бок, обхватывая рукой талию Мэйсон, вжимаясь лицом в теплую безопасную ямку между плечом и шеей, затихла. Мэйсон молча гладила её по голове, по спине… затем прошептала:

— Ты все кричала мое имя. Что я там такое делала, в твоем сне?

— Ты? — Кэлен вздрогнула. — Нет, ничего… там просто… какой-то ужас… а я даже пошевелиться не могла… кажется, я звала тебя на помощь, — и прижалась еще теснее. Хорошо, что ты приехала. Спасибо тебе…

— Да было б за что. Сон расскажешь?

— Нет, — снова вздрогнула, поежилась. — Не могу… не хочу… бррр. Хочу забыть.

— Ладно, — не стала настаивать Мэйсон. А ладонь переместила на бедро, скользнула на ягодицу, сжала мягко. — Я и не болтать приехала.

Кэлен улыбнулась. Отчего-то вдруг, вот просто вмиг, стало легко, спокойно. И липкие отголоски пережитого ужаса растворились без следа. Чуть отстранилась, глянула Мэйсон в лицо:

— Подожди… говоришь, уже утро?

— Пять сорок.

— Надо же… — опрокинулась с тихим стоном на спину, потянулась, зажмурившись. — А у меня ошущение, будто только глаза закрыла…

— Бывает, — согласилась Мэйсон и прикоснулась губами к уголку её, Кэлен, губ. Кэлен замычала, отворачиваясь:

— Нннуу… подожди. Дай хоть в душ схожу.

— Зачем?

— Мэйсон!

— Ладно, — снова не стала спорить. Что-то подозрительно покладистая она сегодня, а! — Пойдем.

— Вместе? Нееет, — Кэлен легонько толкнула Мэйсон в плечо, заставляя упасть на спину, полезла через нее, остановилась на полпути, уселась на живот, посмотрела в лицо. С улыбкой провела кончиками пальцев по её груди, — Ты лучше пока кофе свари.

— Кофе? — Мэйсон прогнулась, приподнимаясь, подалась навстречу рукам. — Я разве кофе пить приехала? — прищурилась подозрительно: — Амнелл… почему я чувствую себя так, будто меня нае… водят за нос?

Кэлен расхохоталась, откинув голову, покачнулась, чуть не упала назад — и упала бы, если б Мэйсон не схватила её за руки. Схватила, удержала, потянула на себя… Кэлен уперлась ладонями ей в плечи:

— Он у тебя длинный, удобно водить-то, — улыбнулась, подмигнула. — Ладно, лежи тут. Умоюсь и вернусь.

Что за бред ей приснился, а? При чем тут убитые девочки и Кара? Почему вдруг они связались в её, Кэлен, затуманенном сном сознании — или где там, у спяшего-то человека рождаются столь странные, безумные образы? Ведь категорический бред приснился, бред же, ну!

Кэлен все же забралась под душ — и зависла под теплыми струями, размышляя. Отмахнулась от укола совести — мол, Мэйсон же ждет, ну! — дождется, тем более, они решили ехать сразу в Каррен-Фромхолд, а раньше девяти туда не попасть, значит и из дома выйти можно на час позже. И от мимолетно мелькнувшего страха — как бы не уснула там Мэйсон в ожидании-то, как бы не обнаружилась вместо нее на диване Кара — тоже отмахнулась: ну, и черт с ним, пусть! Устала уже Кэлен бояться этой встречи! И переживать — тоже устала. Уже дошло до чего, а! Бред такой снится, жуткий, нелогичный, категорически не логичный же, ну!

Черт, вот, вот в чем дело! Кэлен так и замерла с зубной щеткой во рту: просто переживает она из-за разрыва с Карой, переживает сильнее, чем сама себе признавалась. И скучает, да. Очень скучает. А еще — из-за дела-то этого тоже переживает, и тоже, кажется, куда как сильнее, чем думала… Вот они и наложились, переживания, сплелись в бредовый, мучительный, — невыносимо, невозможно мучительный! — клубок. Да, точно. Еще ковер этот розовый… боже, не у почему, почему Мэйсон купила именно розовый ковер?

— Почему ты купила розовый ковер? — она так и ворвалась с этим вопросом в комнату, заставив Мэйсон вздрогнуть и поперхнуться кофе. Ага, сварила все же! Причем, только себе, вот ведь! И Кэлен повторила, требовательно уставившись в показавшиеся над кружкой зеленые глаза — распахнутые, изумленные донельзя: — Почему розовый, Мэйсон?