Кто-то проходил мимо, демонстрируя довольно симпатичные ножки, торчавшие из-под юбки летнего платья, поедал сахарную вату и смеялся чему-то своему. Кто-то набирал сообщения: смс, в скайпе или в любом другом мессенджере, при этом улыбаясь экрану. Кто-то мерил перрон шагами, заламывая руки, и истерично поджимал губы, стараясь не демонстрировать свои эмоции, но вместо этого только тем и занимался. Кто-то рыдал в голос, провожая родственников.
У Илайи провожающих не было. Он на вокзал пришёл в гордом одиночестве, с небольшой дорожной сумкой в руках. За восемнадцать лет жизни у него набралось не так уж много личных вещей, да и то, большинство ценностей относилось к годам детства, когда мать ещё жила вместе с ним, а не со своим новым мужиком. Вообще-то стоило поблагодарить её хотя бы за то, что не сдала в приют, кроме того, ещё и денег давала, приезжая. Однако… Мысли о матери подобрались в неподходящий момент, и Илайя поспешил отогнать их подальше.
Перепуганный муравейник находился в постоянном движении. И, когда объявили прибытие поезда, люди бросились туда, едва ли не сбивая друг друга с ног. Илайя никуда не спешил, он поднялся с места, подхватил свою сумку и неспешно направился к перрону. Как и следовало ожидать, от этой размеренности только выиграл.
Добравшись до своего места, он устроился на сидении и достал телефон, чтобы засвидетельствовать последний момент пребывания здесь. Отражение в стекле было слабым и едва различимым, но Илайя и не себя собирался фотографировать. Когда поезд тронулся, Илайя выбрал подходящий момент и сделал первый снимок своего пути к новой жизни.
«Нью-Йорк, я не люблю тебя, но еду к тебе», – написал, больше делясь своими эмоциями и мыслями, нежели планируя блеснуть остроумием.
После чего поставил сенсор на блок и сунул его в рюкзак. Прижался затылком к сидению, слегка запрокинув голову. Мимо пролетали пейзажи, которые то ли следовало запомнить, то ли позабыть навсегда. С отношением к прошлому, которое пока ещё было настоящим, Илайя не определился, потому пребывал в состоянии задумчивости.
Одну руку он спрятал в карман толстовки, вторая лежала на колене.
Илайя не особо задумывался над тем, что делал. Возможно, даже не замечал, что в данный момент потрошит один из разрезов, сделанный собственноручно на скучных джинсах классического кроя.
Поймав своё отражение в стекле, Илайя улыбнулся ему очаровательно, как умел улыбаться лишь в момент, когда чувствовал себя счастливым и уверенным в правильности того или иного поступка, нацепил на глаза тёмные очки.
В плеере выпала весьма мотивирующая песня. Современная классика.
«New York, New York».
На секунду Илайе показалось, что он увидел самого себя со стороны, гуляющим по одной из заснеженных улиц города чужой мечты и его необходимости уже не в драных джинсах и толстовке, а в стильном пальто и шарфе. Не видение. Скорее невысказанное желание, которое воплотилось в картинке, нарисованной воображением.
«Удачи мне», – подумал Илайя.
Иного пока не желал, зная, что удача будет для него основой всего. Без многого он сумеет обойтись, но без неё – нет.
========== 2. ==========
Soundtrack: Emilie Autumn - Take the pill
Таблетки. Целая горсть таблеток.
При желании из них реально выстроить целую пирамиду на прикроватном столике, а затем взять клюшку для гольфа и разметать к чёртовой матери. Можно только таблетки, можно вместе со столом, чтобы смотреть, как бьётся хрупкое стекло, превращаясь в крупные и не очень осколки. А под этим стеклом покоится лекарство. Или яд? Если раньше он верил в правдивость первого утверждения, то со временем всё чаще склонялся в пользу второго варианта. Прямых доказательств не было, но он чувствовал, что эти таблетки не спасают, они превращают его в овощ. Однако без них становилось ещё хуже, просто невыносимо. Приходилось снова открывать заветную коробку, доставать лекарство, вкладывать его практически негнущимися пальцами в рот, зажмуриваться и пить, ощущая, как рассасывается постепенно сладкая оболочка, чтобы сразу после этого по ротовой полости разлилась невыносимая горечь.
Таблетки лежали на поверхности стола в полном беспорядке.
В виде капсул, в виде плоских кружков, иногда среди них встречались разноцветные шарики, подкрашенные обманчиво приятными красителями. Некоторые виды легко было спутать со сладостями, но если в детстве Джулиан мог наглотаться аскорбиновой кислоты, подумав, что перед ним лежит монпансье, то теперь его от таблеток тошнило и выкручивало. Он больше не мог их видеть, но каждый день, в одно и то же время снова наливал себе полный стакан воды, доставал необходимое количество таблеток и одну за другой заглатывал их.
Иногда он ловил себя на мысли о том, что хочет заменить лекарства снотворным, выпить несколько его таблеток разом и больше не просыпаться никогда, однако… Он не мог этого сделать, поскольку понимал, что своим суицидом ничего не исправит, только усугубит положение и добавит проблем человеку, который носится с ним, как с маленьким, окружает заботой и мечтает вернуть вкус к жизни. Вряд ли, конечно, достигнет успеха в своём нелёгком деле, но он хотя бы пытается. Совершает реальные поступки, а не раскидывается обещаниями, о которых на следующий день позабудет, как делали все остальные, с кем доводилось прежде сводить знакомство.
А ведь ещё несколько лет назад жизнь его была совсем другой, и вряд ли кто-то мог тогда предречь столь неутешительный финал для изначальной красивой истории. Умопомрачительной. О, да. Именно такой.
Вода полилась в стакан, пальцы ловко, по привычке, отсчитали необходимое количество таблеток. Джулиан закрыл глаза и поднёс ко рту первую из них.
«Глотай».
Когда-то Джулиан Ормонт считал себя счастливым человеком, а события его жизни служили этому заявлению подтверждением. Он относился к той категории людей, которым не приходится прикладывать огромное количество усилий для достижения своей цели, всё получается само собой, едва ли не по взмаху волшебной палочки. Играючи, что называется. Казалось, что он всегда будет любимчиком судьбы, один за другим распаковывая подарки, приготовленные ею для него.
Детство Джулиана прошло в любящей семье, перед глазами не разыгрывались трагедии и драмы. Родители обожали и готовы были исполнить любую прихоть, если чадо вдруг попросит. Джулиан не просил, с ранних лет обозначив себе цели в жизни, и зная, с чем свяжет судьбу в дальнейшем. Быть может, многим его увлечение казалось глупым и не слишком стабильным, но Джулиан никого не хотел слушать. Родители, впрочем, не спорили, а обеими руками поддерживали начинания талантливого ребёнка. Ему пророчили карьеру классического музыканта и определили, что чадо является обладателем абсолютного слуха. Уникальный дар, который даётся немногим. Человек, им обладающий, просто не может выбрать другую стезю, поскольку это едва ли не преступление против личности. Всё равно, что уметь писать восхитительные книги, но отказываться от их издания, выливать задуманное на бумагу и тут же швырять в огонь, не позволяя окружающим насладиться своим талантом.
Несомненно, не стоит судить всех по одному шаблону, равно как и не стоит навязывать свою точку зрения посторонним людям. Тот, кто обладает абсолютным слухом, но музыку не любит, вполне может отказаться от карьеры в музыкальном бизнесе. Вряд ли таких случаев никогда не происходило. Но Джулиану повезло. Его не выталкивали на сцену насильно, он сам поднимался на неё с удовольствием. Несколько лет он провёл в специальной школе с музыкальным уклоном, но долго там не продержался. Не потому, что другие одарённые и талантливые старались сжить более удачливого конкурента со свету, а потому, что пришёл к определённым выводам. Ничего нового он там не узнает. Всё, что ему пытаются вложить в голову преподаватели, уже давно известно, и на уроках он лишь теряет время.
Дальнейшую науку он постигал самостоятельно, выстраивая и оттачивая свой собственный, хорошо узнаваемый стиль. Его успехи в музыкальном бизнесе были довольно внушительными, и это не могло не радовать. Он занимался любимым делом, а оно помимо удовольствия приносило ещё и неплохие деньги. Джулиану казалось, что он находится в сказке.
