– Выкладывай. Продавай, – усмехнулся Ромуальд. – От этого мои желания вряд ли изменятся.

– Уверен в этом?

– Вполне.

– Интересно, – выдохнул Илайя. – И прежние мысли тебя не покинули?

– Например?

– Допустим, та, о которой ты говорил в момент нашего официального знакомства. Мой рот, твой член… Что-то в этом роде. Я не запомнил в точности. Сейчас тебе бы это понравилось?

– Да, – Ромуальд ответил быстро.

Время на раздумья он не тратил, поскольку был уверен в правдивости данного заявления.

Он закрыл ноутбук и отложил его в сторону, понимая, что разговор вряд ли закончится прямо сейчас. А самопровозглашённый асексуал с удовольствием откликался на предложения и обсуждал сексуальные фантазии на пределе максимальной откровенности вполне оживлённо. Его это тоже заводило, ему нравилось. Возможно, чуть меньше, чем Ромуальду, но отторжения и внутреннего протеста не вызывало однозначно. В противном случае Илайя давно оборвал бы разговор и выключил телефон. Как вариант, сбросив, ограничился бы отключённым звуком и игнорировал настойчивые попытки вновь завладеть его вниманием.

Он слушал внимательно, продолжая опровергать теорию о своей асексуальности и равнодушии к подобным темам.

– Чтобы позволить постороннему человеку завязать мне глаза, я должен доверять ему безоговорочно. Как думаешь, у нас получится осуществить твою мечту или нет?

– Да.

– Не сомневаешься в этом?

– Ни секунды.

– Восхитительная самонадеянность.

– Признайся, что тебя идея тоже захватила.

– Чисто с эстетической точки зрения. И только одна повязка. Плётки и прочий хлам мне не нравятся. Наелся ими досыта.

– Когда только успел?

– Когда ими торговал, – произнёс Илайя и засмеялся. – Неожиданно. Правда? Челси не говорила тебе, где я работал до попадания в основной состав мюзикла? Это был секс-шоп со всеми его хитами продаж, на которые страшно смотреть, потому что в жизни таких размеров просто не бывает, озабоченными женоподобными гомиками, дамами, недотраханными мужем, но выдранными во всех позах жизнью, и любителями всякого рода извращений. Однако платили там неплохо. У меня весьма насыщенное и бурное прошлое. В какой-то мере.

Он замолчал. Ромуальд, ожидавший продолжения рассказа, всё сильнее проникался деталями своей идеи. Она ему нравилась, и он пребывал в твёрдой уверенности, что рано или поздно обязательно претворит её в реальность. Завяжет партнёру по сцене глаза кружевной повязкой, при этом оставив руки свободными. Не ограничивая движения, не используя наручники или ошейники. Он не ошибался в своих характеристиках. Илайя отлично подходил на роль того, кто нуждается в минимальной дрессировке и приручении, но только делать это следовало осторожно, по максимуму используя хитрость, а не грубую силу. Из Илайи не вышло бы саба, Ромуальд не смог бы взять на себя обязанности дома, поскольку продолжал тащиться от того самого равноправия, которого ему недоставало прежде.

Приложить больше усилий, чем требуется, для ускорения, так сказать, эффекта, и всё. Можно попрощаться с доверием окончательно.

Ромуальд рассчитывал на развитие событий в ином ключе.

– Ничего не скажешь мне в ответ? – поинтересовался Илайя.

– Этот рассказ должен был изменить моё отношение к тебе?

– Бывает всякое. Мало ли.

– Тогда всё в силе.

– Ты меня хочешь.

– Очень.

– М… – Илайя протянул задумчиво, словно мучительно о чём-то размышлял, но не представлял, как подобраться к сути вопроса. – Хочешь, поиграем сейчас? Немного. Чисто символически. Просто так.

Судя по голосу, его процесс «игры» забавлял и подстёгивал не меньше, чем Ромуальда.

Асексуален, да. Как же.

– Да, – тихо выдохнул Ромуальд, не представляя, что последует за его согласием, но автоматически подписываясь на всё.

Он не мог отказаться и упустить возможность. У него был только один вариант.

Игра, рассчитанная на двоих, постепенно набирала обороты и из обмена безобидными репликами стремительно переходила в откровенное порно, правда, использование разного рода клише оба участника разговора старались обходить стороной, чтобы вместо эротичной фразы не выдать нечто откровенно смешное. После произнесения этой фразы единственное, что получится, так только хохотать в голос, и уже не будет прежнего накала. Не будет вызывающих картинок под сомкнутыми веками, спровоцированных и подкреплённых голосом. Всего этого не будет.

Ромуальд не представлял, где Илайя успел нахвататься подобных оборотов речи, но чувствовал, что ему становится не по себе от всего сказанного, в приятном значении этой фразы. Он старался отвечать более или менее сдержанным тоном, но голос периодически срывался, а дыхание становилось тяжёлым, приходилось сглатывать вязкую слюну и облизывать пересыхающие губы. Он радовался, что за спиной находится стена. Прижимался к ней, не боясь упасть, хотя чувствовал в теле слабость. Отчётливо представлял каждое действие, обрисованное Илайей на словах.

Ромуальд жадно ловил интонации в голосе собеседника, стараясь определить, что в данный момент происходит с Илайей. Хотелось увидеть его рядом с собой, вновь упереться ладонью на пол рядом с его головой, медленно стянуть с глаз кружевную повязку, поцеловать, провести ладонью по коже, поддразнивающе касаясь бёдер, ощущая под пальцами тёплую кожу. Слышать его дыхание, тяжёлое, сбитое, смотреть в потемневшие глаза, не разрывая взгляда ни на секунду.

Но пока он залипал только на голос, занимаясь уже привычным самоудовлетворением и гадая, составляет ему компанию Илайя или просто произносит свои реплики, прижав телефон к плечу, и вместе с тем крошит овощи в салат, ну, или сметает пыль с полок.

– Кончай, Ромео, – произнёс тот тихо.

Но прозвучало это почти как приказ, а не просьба.

Кончай, детка. Кончай, детка… Давай же… Кончай, детка!

Вот это уже было похоже на фразу если не из порнографической ленты, то из дамского романа в розовой обложке. В любое другое время Ромуальд, наверное, нашёл бы в себе силы посмеяться над произнесёнными словами, однако сейчас они производили противоположный эффект. Ровно тот, на который рассчитывал Илайя, произнося всё вслух.

Прижав телефон к плечу, Ромуальд зажал себе рот рукой, чувствуя, что во второй ладони становится мокро и горячо.

О том, что телефон вполне может выскользнуть и упасть на пол между кроватью и стеной, поплатившись экраном за беспечность хозяина, он не думал. В мыслях всё перемешивалось, он представлял красные ленты на запястьях Илайи, но уже не столь отчётливо, как в остальных мыслях-предшественниках, а обрывочно, в попытках собрать мозги, отказывавшиеся соображать, в единое целое.

– Ты восхитительный, – выдохнул, вновь перехватывая телефон рукой и осматриваясь по сторонам в поисках салфетки.

– Ты тоже… ничего, – отозвался Илайя, но прозвучало не насмешливо, а несколько смазано, словно он не знал, что сказать.

То есть знал, но вслух решил произнести другое, потому старательно подбирал слово на замену, и это единственное, до чего додумался.

– Я обязательно подарю тебе эту повязку, – пообещал Ромуальд.

– Всё-таки рассчитываешь на повторение неудачного опыта?

– Нет.

– А как тогда?

– Я рассчитываю превратить его в удачный.

– Было бы забавно посмотреть.

– Как насчёт участия?

– Пока не узнаю сценарий полностью, контракт подписывать не буду, – заметил Илайя.

– Он тебе понравится.

– Посмотрим.

Он не ответил однозначным отказом, что само по себе вселяло уверенность в правильности выбранной тактики. И в том, что Илайя, несмотря на внешнюю непробиваемость, постепенно меняет гнев на милость, принимая чужое внимание, а не отгораживаясь от него. Было бы странно думать в ином ключе, зная, чем только что занимался в компании напарника по сцене.

Ромуальд бросил телефон на кровать и направился в ванную комнату.

Подставив ладонь под воду, он некоторое время наблюдал за тем, как вода уносится в сток, затем поднял глаза и посмотрел на своё отражение. Губы изогнулись в усмешке. Теперь Ромуальд точно знал, на что будет тратить свободное время. На повестке дня стояла всего одна задача – поиск достойного оформления для одной из самых желанных картин. Тёплое мерцание свечей в темноте. Широкая полоска кружева, непременно чёрного, чтобы вновь играть на контрасте с волосами и кожей. Полное, безграничное доверие, как сказал Илайя.