— Имя, отчество и то, что вижу. Словом, я не прочь продолжить знакомство. Всё, пожалуй.
— Я не хотела вводить вас в заблуждение. Думала, вы знаете. Я замужем и у меня двое детей. Мальчик и девочка. Игорёк и Танечка.
— Везёт же людям. Игорёк и Танечка. И всё же мне кажется, вы не всё сказали.
— На сегодня хватит.
Пётр согласно кивнул. — Вполне.
В этот день уже не работалось и думать не хотелось. Было от чего расстроиться — наконец встретил и готов был полюбить… Пётр побродил по городу, купил чертёжную доску, рейсшину, другие принадлежности. Дома поставил под лампой свои два стула, положил на спинки доску и достал готовальню. «Ты мне друг. В полном смысле этого слова». Одел фуфайку и пошёл расчищать дорожки.
В выходной Пётр лежал на кровати, заложив руки за голову, смотрел в потолок и рассуждал сам с собой.
— Шлицевый вал, по существу, очень простой профиль, всего два элемента — собственно вал и шлицы. Большой вал и маленькие шлицы должны быть в равных условиях. Проходы — просто поперечные сечения, делящие на части переходную поверхность. Форма каждого сечения — выход из одной фильеры и она же вход в другую. А расстояние между сечениями… погоди, погоди — это же углы, а углы известны. Он встал, включил свет, раскрыл готовальню…
После ночной смены получался длинный выходной: кончали работу в субботу утром, а выходили в понедельник с четырёх. За это время Пётр превратил догадки в чертежи. Мысли, уложенные на бумагу, вселили уверенность — должно получиться! Он успел ещё поспать перед сменой и переполненный желанием действовать поспешил на завод. В последующие дни он в полной мере испытал весь набор чувств, сопутствующих творчеству: сомнения, тягостное ожидание результатов, почти физическое облегчение и окрыляющую эйфорию успеха. Нервное напряжение этих дней прошло, а искушение творчеством осталось. Он убедился, что все размеры в пределах допусков, погладил сложенные в пакет пятиметровые валы и пошёл звонить Виктору Григорьевичу. Сказал нарочито небрежно:
— Профили готовы. Заберёте или сложить где-нибудь?
Он не знал, как вовремя и кстати подоспели эти прутки. Обычное дело — организацию нового производства — превратили в оргию подобострастия, и все вовлечённые в неё фигуранты стремились проявить себя. Как только удавалось получить пару прутков нового профиля, из них вырезали образцы, полировали торцы до зеркального блеска и в лакированных коробочках, выложенных изнутри зелёным сукном, специальным самолётом отправляли в Москву. Заводам велено было, где только можно, использовать профили. Приказы принято выполнять, а об исполнении докладывать. Заводы, не задумываясь о целесообразности, подобрали чертежи деталей на замену, доложили об исполнении и стали ждать. Металлурги тоже выполнили свою часть работы — оперативно предоставили всё необходимое для изготовления опытных партий и вправе были ожидать результатов. Дело стало за малым — научиться тому, что умели делать немцы. Научиться самим, научить рабочих, начать изготавливать реальные профили из вороха чертежей, присланных заводами. Шлицевый вал подоспел, как нельзя, кстати. Образцы благополучно улетели, а директор завода, подписывая приказ о переводе Петра в лабораторию фасонных профилей, напутствовал Виктора Григорьевича: — Делайте эти чёртовы валы все подряд, рассылайте опытные партии по заводам и пусть у них болит голова, что с ними делать. И образцы… дайте образцы для Москвы, обкома, райкома для всех, кто просит, пусть видят — дело идёт. Цех когда ещё построим. Погасите волну и работайте спокойно.
Петра перевели на должность руководителя группы, которой не было, отдали в его распоряжение станки, за которыми никто не стоял, и поставили задачу — погасить волну.
Оставшиеся до перехода в лабораторию дни, Пётр проводил в Красном уголке, стараясь не мешать новому мастеру освоиться в смене. Он устроился за единственным в зале столом и размышлял над словами Доры Исаковны, сказанными по давно забытому поводу, и которые он вспоминал всякий раз, когда ему предстояло найти решение. «Талантливый идёт прямо к цели, а всем остальным остаётся перебирать варианты, но, чтобы выбрать единственно верный, тоже нужен талант». Заманчиво найти общий подход и не копить частности в надежде, что проклюнется общее. Чужих ошибок больше не будет, учиться придётся на своих.
— Пётр Иванович, мы вас потревожим. У нас здесь мероприятие по линии технической информации. Нам стол нужен. — В дверях стояла вездесущая Олимпиада Ивановна. Она числилась в техбюро и совмещала многочисленные обязанности и нагрузки. Отвечала за рационализацию и изобретательство, техническую информацию, выпуск стенной газеты и многое другое, в чём цех регулярно отчитывался и набирал очки в социалистическом соревновании. Кроме неё, и ей подобным, всё это мало кого занимала, но все исправно платили дань, откупаясь такими вот Олимпиадами. Позади неё стояла Нина с двумя «авоськами» полными книг и журналов. Пётр взял у неё сетки, помог переставить стол, обещал зайти посмотреть литературу и вышел. Олимпиада доверительно сообщила:
— Рабочие жалели, когда его у нас забрали.
— Забрали? — не поняла Нина.
— Ну да, вышел приказ перевести, и перевели. Профили будет осваивать. Он какие-то люльки придумал. Раньше бабы на себе металл таскали, а теперь кнопки нажимают и на электрокарах катаются.
— Какие люльки?
— Не знаю. Я их не видела. Рабочие говорят.
После передачи смены Пётр поднялся в Красный уголок, перелистал журналы и сказал, вставая: — Больше всего мне сейчас нужен хороший библиограф. Не хочется тратить время и изобретать велосипед.
— Я думала это дело новое. Во всяком случае, так в газетах пишут, — Нина тоже встала. — Надеюсь, у вас получится.
— Получится. Это такое новое, про которое говорят давно забытое старое.
— У нас работает библиограф. Серафима Ильинишна. Не знали? Вы только уважительно отнеситесь к её работе, и она вам всё, что нужно, отыщет.
— Спасибо. Видел вас как-то издали на лыжне. Так вы пригласите меня пробежаться?
— Опять вы за своё.
— Вы же не всё сказали тогда в хранилище. Я понял, что продолжение следует.
— Вы, наверное, и так всё знаете. Неужели никто не насплетничал?
— Я никого не спрашивал.
— Тогда лучше от меня услышать. Я вам позвоню.
Рассказ о «люльках» я услышал в начале восьмидесятых при любопытных обстоятельствах. Мы дежурили в штабе народной дружины в районе сплошь заселённом татарами. Обычно участковый знакомил с «оперативной обстановкой», дежурный по штабу отправлял группы по маршрутам и оставлял пару человек в штабе для особых поручений. На этот раз инструктаж вела капитан милиции. После развода групп мы остались одни, и капитан спросила Петра: — Вы меня помните?
Пётр улыбнулся и протянул руку. — Рагида Газизова. Рад за вас.
— И разговор наш помните? Послушала вас и пошла на курсы машинисток, печатала в милиции, потом заочный юрфак, детские комнаты, теперь вот райотдел. Я вас так и не поблагодарила за тот разговор. Повезло мне с вами — у меня даже мысли не было, что можно как-то иначе устроить свою жизнь.
— И мне когда-то так же повезло.
— А моя бывшая напарница здесь рядом продавщицей работает. Её вы тоже помните?
— Конечно, Асия Ашрапова.
— Теперь она Гарафутдинова. Муж пьёт и бьёт.
— Разве татары пьют?
— Есть и такие. Это уже не редкость.
Капитан вернулась в отдел, дебоширов и пьяниц не приводили, мы разговорились…
— Погрузочные работы в цехе выполняли женщины. Вручную грузили бухты проволоки с пола на электрокары, отвозили и разгружали на пол. В дни, когда предыдущая смена не потрудилась поставить электрокары на подзарядку, они вручную толкали тележки, а иногда надевали бухты на шеи и брели одна за другой, как каторжанки. Эта картина и сейчас стоит у меня перед глазами, а тогда она просто преследовала меня. В смене работали пять женщин — три уже давно, а две молодые татарки только ступили на этот путь. Старшей, на мой взгляд, глубокой старухе, совершенно седой, с ясными голубыми глазами, надо было ещё пахать и пахать до льготной пенсии в пятьдесят лет. Однажды ночью Рагиде стало плохо. Напарница увела её в раздевалку и уговорила меня не вызывать «скорую». Через пару дней Рагида вышла на работу. Я пригласил её в конторку и спросил можно ли ей поднимать тяжести. Нимало не смущаясь, она рассказала, что «скинула» и что это даже к лучшему: строятся, работы полно, няньчиться некому. Я не сразу понял, о чём она толкует, и переспросил. Рагида рассмеялась и пояснила доступно. Позже они с напарницей поглядывали на меня и улыбались. Я представил, во что превратится это красивое смышлёное лицо через несколько лет, продолжил разговор и узнал, что она окончила школу и получила приличный аттестат. Почему не пошла учиться дальше? Вышла замуж, начали строить свой дом, отец, мать и муж работают на заводе… Накатанный путь поколений. Говорили мы зимой, а весной она взяла расчёт.
