Я хорошо помню, как это начиналось. В конце рабочего дня позвонила мама: — Виктор приехал. Сегодня они у нас. Разыщи Зину и попроси её после работы сразу же идти домой, а вы с Катенькой можете не торопиться.

Виктор Григорьевич и жена его Надежда Георгиевна — старинные наши приятели. Мама уверяет, что в раннем детстве я донимал их вопросом: почему другие папа и мама не живут с нами? Дружить наши семьи начали, когда я появился на свет и почти сразу же начал болеть. Надежда Георгиевна, мама Надя, детский врач. С частых визитов к моей кроватке началось её знакомство с мамой, потом выяснилось, что и мужья хорошо знакомы, а с какого-то времени повелось, что и водой не разольёшь.

Три молодых инженера вдохнули жизнь в новый проволочный цех, подняли его до уровня требований военного времени и почти одновременно покинули его после войны. Николай Васильевич поднялся по служебной лестнице, отец стал заместителем главного механика завода, а Виктор Григорьевич, как занимался технологией производства проволоки, будучи заместителем начальника цеха, так и продолжал заниматься ею в заводской лаборатории — пока не пришёл его звёздный час.

Помимо общих воспоминаний, эту троицу объединяла «пламенная страсть» — рыбалка. В этом деле Виктор Григорьевич не знал себе равных, и вовсе не потому, что был он бессменным председателем заводского «Общества охотников и рыболовов». Природа наделила Виктора Григорьевича золотыми руками. Дома он экспериментировал с рыболовной снастью и, видимо, достиг на этом поприще больших успехов, что доставляло ему немало беспокойств. Особенно зимой. Пока отец не махнул на меня рукой и не переключился на младшего сына, я наблюдал, как простые работяги и важные партийные работники выпрашивали у Виктора Григорьевича мармышки, рассматривали его самодельную лопатку для сверления лунок, кивали головами и цокали языками. Стоило им с отцом просверлить лунки и начать таскать из-подо льда рыбёшек, как со всех сторон начинали подтягиваться менее удачливые коллеги. Мы переходили на другое место, подальше от окружения, и всё повторялось.

Виктору Григорьевичу оставалось уже недолго до пенсии, когда в нём возникла нужда. Мой друг Пётр в таких случаях говорил: нужный человек, в нужное время, на нужном месте и добавлял: главное — это готовность.

Власть предержащие замыслили очередной «большой скачок». На этот раз в металлургии. Страна ежегодно производила сто миллионов тонн проката, а металла всё не хватало. Частично из-за бесхозяйственности и, в основном, из-за отсталой технологии использования металла. Огромное количество металлорежущих станков круглые сутки перегоняли металл в стружку. Стружку собирали, переплавляли, теряя половину, и снова точили, фрезеровали… Собака гонялась за своим хвостом. И вот нашли панацею — фасонные профили высокой точности. Стальные прутки, имеющие форму детали в поперечном сечении. Остаётся нарезать, как колбасу, просверлить, если надо, дырочку и деталь готова. Ни тебе стружки, ни станков, ни рабочих. Сказка, а не технология. В отдельных случаях так оно и есть. Просто неплохая сама по себе идея не тянула на палочку-выручалочку в масштабе всей страны, как и кукуруза. На гребне этой волны Виктора Григорьевича отправили в командировку на родину фасонных профилей. Бригада «торговых представителей» посетила западногерманские фирмы, привезла рекламные буклеты, каталоги, сувениры и очень мало сведений о технологии. Их любезно встретили и показали только то, что и должно интересовать покупателей.

Пока они под надзором недремлющего ока робко прикасались к запретному плоду, вышло постановление правительства о строительстве цеха фасонных профилей. Заводу предписывалось немедленно приступить к производству «на имеющихся площадях». Заводчане привыкли к таким поворотам и знали как себя вести. Виктора Григорьевича назначили начальником лаборатории фасонных профилей, подыскали помещение и начали срочно оснащать лабораторию оборудованием. А пока суд да дело, решили начать что-то делать в проволочном цехе.

Мы сидели, слушали, пили, закусывали и рассматривали подарки. Зинуле досталась шариковая ручка, мне — пачка с тремя сигаретами и листок с уверениями, что вдыхать дым через фильтры всё равно, что дышать альпийским воздухом. На фильтрах памятки — завтрак, обед, ужин. Дневная пайка, надо полагать. Я подышал, ничего не почувствовал и отдал сигареты брату — хоть похвастается.

Всё это я рассказал Петру, когда мы сидели на полу в его новой квартире и пили пиво.

— Да, это как раз то, что нужно, — сказал Пётр. — Соль профессии.

— Хочешь, я поговорю с Виктором Григорьевичем?

— Не спеши. Когда предлагаешь себя, надо что-то иметь за душой. А так, с пустыми руками… нет, не стоит. Я сам поговорю с ним, когда буду готов.

Виктор Григорьевич сел за свой стол и попытался успокоиться в тишине пустой лаборатории. Он только что вернулся от директора завода, где один из секретарей обкома вносил свой вклад в дело освоения производства фасонных профилей: — Немцам понадобилось тридцать лет, а мы не можем дать вам и трёх — три месяца и профили на стол! — Он постучал по директорскому столу, чтобы не оставалось сомнений на чей стол.

Камнем преткновения стали шлицевые валы. Их набралось уже больше десятка: с четырьмя шлицами, пятью… и так до восьми, с разной глубиной паза и из разных марок стали. На проспектах, привезенных из Германии, красовались все сечения по проходам — от исходного круга и до готовых валов, но, когда этот путь попробовали в точности повторить, ничего не вышло. Переломали оснастку и стали искать другие пути. Пока искали набрался полный короб обрывков и обломков. Хлопоты по устройству лаборатории, неудачи с изготовлением первых опытных партий, беспардонное вмешательство и постоянное понукание секретарей всех мастей и калибров — раздражали и обижали Виктора Григорьевича. «К чему весь этот ажиотаж? — ворчал он, — вроде не война? Да и что дадут несколько образцов? Пока цех построят, можно спокойно подготовиться к пуску…» Он знал, что покоя не будет — слишком много желающих отрапортовать и доложить. Так работала система, а он был знаком с нею уже не первый год. Зазвонил телефон, Виктор Григорьевич поморщился и снял трубку.

— Кто? Мастер? А, Пётр Иванович. Что? Хочешь изготовить шлицевый вал? Хорошо, зайду по дороге домой.

В цехе Виктор Григорьевич сказал: — Говори. Поздно уже. Старуха заждалась.

— Дайте мне чертёж вала, который посложней, я выполню чертежи оснастки, а потом и вал изготовлю. Прутков десять хватит?

Виктор Григорьевич усмехнулся. — Хватит. — «Самоуверенности парню не занимать.» — Завтра пришлю чертёж. Твори, выдумывай, пробуй!

Уже за проходной вздохнул: — Когда-то и мы такими были.

У телефонного звонка была своя предыстория. Пётр поблагодарил судьбу за то, что может учиться на чужих ошибках, и начал разбирать сваленные в короб обломки. Вечерами и ночью, закончив неотложные дела по смене, он доставал из короба очередную треснувшую фильеру с застрявшим в ней прутком, отпиливал передний конец, выбивал пруток и пытался понять, что же произошло в очаге деформации. Перед сном, лёжа с закрытыми глазами, силился представить поверхность плавного перехода с простого профиля исходной заготовки на замысловатый профиль готового изделия, засыпал, во сне ничего не являлось, но утром, во время бритья, приходили свежие мысли. Когда показалось дно короба, Пётр уже знал, что произошло в каждом отдельном случае, знал, как не надо проектировать оснастку, и не знал, как надо. За подсказкой, которая могла бы навести на свежую мысль, пошёл в библиотеку, попросил разрешение покопаться в хранилище, взял табуретку и таскал её за собой между стеллажами. Постепенно смальты сведений из разных источников стали складываться в неясную ещё картину, и он понял в каком направлении надо думать и что искать. Начал расставлять книги по местам и услышал:

— Пётр Иванович, мне сказали, что вы внизу. Я хочу извиниться. Дело даже не в извинениях. Пётр Иванович, что вы обо мне знаете?