При этом, как заметил Деннет в одном интервью, с позиции третьего лица мы могли бы лучше знать, «каково быть» этими людьми, чем было бы «интроспективно» известно им самим.

Сам Деннет, однако, считает, что мы приписываем интенциональные состояния, а значит, и сознание в том числе и сами себе. Это следует из его концепции множественных набросков начала 90–х гг., и это взгляд, который по- прежнему близок ему. По крайней мере, он заявил об этом в нашей кембриджской беседе, которая, кстати, получилась довольно любопытной, как и встреча с Н. Блоком — одним из самых креативных умов в современной аналитической философии, — состоявшаяся в тот же день. Поэтому я решил опубликовать заметки о них, сделанные по горячим следам. На этих встречах я был вместе с Д. Б. Волковым. — 3 апреля 2007 г., Кембридж, Массачусетс. Добрались с Д. В. из Нью — Йорка на машине, под руководством мудрой спутниковой навигаторши. Несколько раз мы ее, правда, неверно понимали. Дорога не слишком запоминающаяся. Только в Коннектикуте неплохие виды — красивые красные осыпи на всхолитях. И ещё романтичный Бостона на подъезде к Кембриджу. Сам Кембридж выглядит совершенно не по- американски. Красные каменные европейские домики (хотя кое — где попадаются и стеклянные страшилища образца где‑то 60–х), узкие улочки. Великолепный книжный магазин. Море философской литературы. Приехали около полудня. Оставили машину на стоянке и пешком добрались до Sandrine's Bistro, где на час дня и была назначена встреча с Блоком (всего она продолжалась чуть менее двух часов). Дизайн этого ресторана явно недоработан, из общей картины выбивались какие‑то трубы под потолком и лампы в виде фар. У нас был еще час, и мы решили перекусить.

В 13.00 у входа появился Блок, и мы его сразу взяли в оборот, усадили — и приступили. Нас интересовали философские вещи, но Блок все время делал попытки, хотя и не очень настойчивые, свернуть в сторону. Спрашивал, почему нам так нравится Нью — Йорк, чем мы занимаемся (в ответ на этот вопрос я подарил ему свою английскую статью о сознании). Охотно рассуждал о достоинствах Нью — Йоркского университета, о политике приглашения звезд, которую начал еще Rutgers University, о том, что Нью- Йоркский университет предоставляет дешевые квартиры, и т. п. Восхищался своими аспирантами, о студентах говорил осторожнее. Много слов было сказано о его статье в BBS, на которую в ближайшее время будет написано множество комментариев — этот журнал регулярно делает подобные вещи. Выглядит Блок экстравагантно. Похож на бабусю. Высокий, длинные седоватые волосы и светящиеся голубые глаза, то и дело обретающие презабавнейшее выражение. Смешной. Но философские идеи подавал суховато. Заметил, кстати, что обычно он не соглашается на интервью (хотя у нас, конечно, это было не интервью) — и поэтому, в частности, уже неоднократно отказывался от выступления в Philosophy Talk (сам слушал эту передачу всего пару раз, хотя и считает ее хорошей).

Много рассуждал о «провале в объяснении» и о невозможности нынешними средствами решить «трудную проблему сознания». Но настаивал, что в будущем прогрессирующая нейронаука может сделать возможным ее решение. Как его можно мыслить, мы пока не знаем. Но должен быть союз аналитической философии и науки. Аналитическая философия переживает расцвет, хотя сама она изменилась, перестала быть чисто концептуальной. Не слишком ясна его позиция относительно того, где проходит грань между концептуальными и эмпирическими вопросами и методами. Отказываясь браться за «трудную проблему», тем не менее заметил, что является физикалистом. Квалиа имеют физические свойства.

В этом физикалистском ключе, сближающем его с теоретиками тождества (но, как он подчеркнул, не в функционалистском варианте Смарта, Льюиса и Армстронга) решает и проблему ментальной каузальности. Я спросил его о том, не считает ли он, что тезис о тождестве квалитативного и физического в принципе не допускает верификации и поэтому ложен, на что он ответил — как в свое время и Маккинси, — что верификация здесь не обязательна и что здесь работает «принцип лучшего объяснения». Корреляция в любом случае недостаточна. Как недостаточно говорить о корреляции, к примеру, теплоты и определенного движения молекул (я не помню точно, именно ли этот пример он приводил), а более продуктивно говорить, что теплота и есть это движение, так и в случае объяснения сознания лучше отождествлять квалиа с физическими процессами — хотя детали нам неизвестны из‑за все того же провала в объяснении. На вопрос о функциях квалиа ответил сначала, что они не вполне ясны, хотя потом добавил, что они как‑то влияют на формирование access consciousness, если я не путаю. Много говорили о Китайской нации и Китайской комнате. Он уверен, что Сёрл действительно заимствовал идею у него (удивился упоминанию рассказа Сёрла о самолете, я также заинтересовался, узнав, что и Деннет предлагал нечто подобное). Хотя тут же он заметил, что аргумент Сёрла о понимании, а его — о сознании. Впрочем, он согласен, что и аргумент Сёрла в конечном счете о сознании. Считает, что аргумент Китайской нации сохраняет свою силу, хотя он всего лишь апеллирует к интуициям. Обращаться к ним можно и даже нужно — если мы, к примеру, хотим выяснить, кто в конечном счете прав, он, скажем, или Деннет, хотя и нельзя безусловно доверять этим интуициям. Я спросил его об изменении его взглядов, о том, что он стал более осторожен в своих оценках соотношения феноменального сознания и сознания доступа. Он сказал, что его позиция по сути не изменилась, но чуть позже, говоря о функциях квалиа, добавил, что его взгляды на этот счет еще не устоялись. Д. спросил его о том, что, собственно, понимается под «сознанием доступа». Кто, собственно, должен осуществлять доступ? Он ответил, что Я, но само это Я есть не более чем система. Я спросил его об истоках когнитивной науки, поскольку они как‑то не очень прозрачны. Он предложил различать когнитивную революцию, связанную с именами Хомского и Патнэма, и институциализацию когнитивной науки, произошедшую на рубеже семидесятых — восьмидесятых годов благодаря деятельности «Слоан Фаундейшн».

Рассказывал, что они решили не делать специальную степень по когнитивным наукам, так же как ее не делают сейчас по Consciousness Studies — исходя из соображений трудностей отыскания работы для выпускников, насколько я понял (хотя это и парадоксально). Но он считает, что на каждой кафедре психологии должны быть люди, ведущие тему сознания. Я спросил его об учителях. Он учился в Гарварде и очень тепло вспоминал о Патнэме (но сейчас он с ним почти не общается). Патнэм казался человеком, который знал все и мог компетентно говорить на любую тему. Исключительно притягательная личность. А вот Куайн не нравился ему. Он хотел обсуждать только собственные идеи. Упомянул о влиянии Хомского, хотя он и не учился у него. Порекомендовал нам сходить на публичную лекцию французского нейроученого Деана (уточняя его фамилию — на слух было неясно, о ком он говорит, — написал ее прямо на скатерти), заметив между тем, что идеи Деана противоположны его собственным — хотя он не раз ссылается на его результаты в статьях. В этой связи очень тепло отозвался и о Кристофе Кохе. Узнав уже на улице (предварительно расплатившись за всё, несмотря на наши вялые протесты), что в пять часов мы будем встречаться с Деннетом в ресторане ОМ, сказал, что вы «услышите совсем другие истории»… Мы с Д. отправились на лекцию Деана в огромном такси с угрюмым темнокожим водителем. Лекция была в одном из старых корпусов Гарвардского университета, расположенном рядом с самым высоким зданием в Кембридже (этажей 17). Пришли минут за десять. Заканчивалась предыдущая лекция, и все толпились в фойе. Удобная аудитория, чем‑то напоминающая наши. Пришел Блок. Вдруг появился и Деннет, который, не замечая нас, сел рядом со мной — то и дело посматривая на часы, чтобы не опоздать на встречу с нами. Лекция была посвящена осмыслению данных fMRI по участкам мозга, отвечающим за чтение. Загадка в том, что, хотя генетически эти участки не могут быть детерминированы, у всех людей они одни и те же.

Как такое может быть? Гипотеза Деана состоит в том, что в этих участках произошло перераспределение функций. Изначально они отвечали за распознание элементарных геометрических форм. И из этих форм нетрудно составить чуть ли не все алфавиты. В пять часов Деннет вышел, и мы за ним. Поздоровались и направились в ОМ — гастрономический ресторан, где нам предстояло отведать немало изысканных блюд, ни названий которых, ни их ингредиентов я, разумеется, не запомнил. По пути Деннет рассуждал о формировании в мозге различных систем распознавания, но потом — поскольку из‑за моей манеры ходить мы шли очень быстро — попросил чуть сбавить ход. Сказал, что чувствует себя после перенесенной операции в общем неплохо, занимается с инструктором в тренажерном зале (был там с утра и в этот день), поднимает гири и т. и. Рассказывал о том, как проходила операция, как охлаждали его мозг — до этого он уже сообщал подробности прессе, так что мы многое знали и сами. Боялся, не приведет ли все это к каким‑то нарушениям, и поэтому сразу после операции попросил жену принести ему кроссворды — и, только решив их с прежней скоростью, успокоился. В ресторане сначала долго определяли, как и что мы будем есть. Затем приступили к раздаче подарков и фотосессии. Спросил, я ли написал главу о нем в нашем учебнике, и узнав, что да, попросил подписать ее, а потом и сфотографировался с учебником в руках… Деннет произвел очень сильное впечатление. Это мощный и оригинальный ум.

В нем есть что‑то от иллюзиониста или гипнотизера — сам Деннет любит цитировать в этой связи Б. Вурхеса, назвавшего его дьяволом, потому что он, так сказать, крадет у людей душу, оставляя телесные одежды без облаченного в них короля, т. е. считая сознание иллюзией. Большую часть беседы, которая продолжалась около трех часов, с пяти до восьми вечера, он монотонно говорил, словно суггестируя свои идеи, и периодически сопровождал свои слова размеренными пассами. Беседу мы начали с его вопроса о наших занятиях, в ответ на который было сказано, что я пишу книгу «Трудная проблема сознания». Деннет заявил, что считает, будто такой проблемы не существует, и я подтвердил, что, конечно, знаю о его позиции. Меня интересовало несколько вопросов, и я получил на них ответ. Во- первых, я хотел узнать о том, как он воспринимает эволюцию собственных идей. Он сказал, что глобальных изменений не было. Теорию «славы в мозге» он не считает в чем‑либо по сути противоречащей теории «множественных набросков». Недостаток более раннего названия, сказал он (я не припомню, чтобы он где‑то писал об этом, — хотя, как я впоследствии установил, подобное замечание делал по поводу его теории Р. Кирк еще в 1993 г.), в том, что слово «набросок» неявно предполагает существование того, кто его читает. И это нежелательный образ. «Слава» более нейтральная метафора. Я спросил его (памятуя о своем диспуте с Гиренком), зачем вообще использовать метафоры. Ответ свелся к тому, что метафоры — это просто высокоуровневые описания низкоуровневых процессов.

Перешли в этой связи к проблеме метафоры сознания как software. Я спросил, не кажется ли ему, что software как таковое есть просто абстракция. Реально оно вносит изменения в физические каузальные цепи — и испаряется. Он не вполне согласился с этим (хотя в своей поздней трактовке «виртуальных машин» в мозге он занимает примерно такую же позицию)… Рассуждал о феноменологии, о том, что если разные люди будут описывать, кажется, взаимоотношения внутри какой‑нибудь бейсбольной команды, то эти описания будут разниться — но это, и только это, и есть феноменология, пусть и бихевиористичная (но он не видит в этом ничего плохого). Говорил об интенциональной установке, о том, что нет различия между производной и изначальной интенциональностью, т. е. о том, что человеческая якобы изначальная интенциональность тоже произ — водна, и производит ее естественный отбор. Я сказал, что производ — ность здесь берется в разном значении, но Деннет с этим не согласился. Тогда я спросил, считает ли он, что мы приписываем интенциональные состояния самим себе, и он ответил, что да, что эти интенциональные состояния есть полезная иллюзия. Тут Д. задал один из ключевых вопросов, который я и сам в свое время задавал Деннету в письме — и не получил ответа: как понимать иллюзию? Каков ее статус? Отвечая, Деннет сказал нечто новое для меня. Он сослался на то, что иллюзии могут быть и у роботов и что в свое понимание иллюзии он не вкладывает ничего большего. В связи с проблемой реальности сознания не могли не поговорить об интерпретациях квантовой механики. Я знал, что Деннет отвергает интерпретации, связанные с признанием сознания как фактора в коллапсе волновой функции.

Деннет заметил, что ему не близка и копенгагенская интерпретация, так как она придает большое значение измерению (и косвенно ведет к признанию ключевой роли сознания в этом коллапсе). Потом он упомянул недавнюю книгу одного нобелевского лауреата, в которой дана устраивающая его пробабилистская интерпретация — а устраивает она его, видимо, потому, что перекликается с его теорией личности и критикой субстанциального дуализма. Тут, кстати, я напомнил ему, что в одном месте он как‑то сказал, что не считает дуализм логически противоречивой теорией. Но если так, то почему он все‑таки сходу отвергает дуализм. Отвечая, он повторил то, что говорит всегда, а именно то, что дуализм — пораженческая теория, так как он не предлагает никакого объяснения взаимодействия сознания и мозга. Тут же он упомянул темную материю, заметив, что вот дуализм обычной материи и темной материи — нормальный дуализм, в отличие от дуализма материи и сознания. В ответ на это я сказал, что мы точно так же не понимаем принципов взаимодействия темной и обычной материи, как не понимаем принципов взаимодействия мозга и сознания. Это замечание было несколько неожиданным для Деннета. Он сказал, что это интересно, и что он никогда не думал об этом, и что, возможно, у него имеются предубеждения на этот счет. Но он полагает, что различия есть (любопытно, что Деннет, похоже, не сомневается в реальности темной материи, хотя некоторые считают, что это не настоящая, а мнимая сущность, продукт некорректного ad hoc допущения).

Вернувшись к особенностям его новой теории сознания и изменений в его взглядах, я спросил его о том, не является ли явным изменением то, что он стал гораздо более осторожно говорить о культурной обусловленности сознания, чем раньше. Этот вопрос вывел на тему сознания у животных. Деннет признал, что раньше он, возможно, был излишне радикален, отрицая его. Новейшие эксперименты могут заставить его изменить свое мнение. Но к оценке этих экспериментов надо подходить очень осторожно, заме — тил он, и привел несколько иллюстраций. Сначала он прокомментировал знаменитые эксперименты с шимпанзе, якобы распознающими себя в зеркале. Убедительных доказательств долгое время не было, а те видеозаписи этих экспериментов, которые он смотрел, были совершенно невыразительными. И лишь совсем недавно появились такие записи, которые не оставляют на этот счет сомнений (он изобразил шимпанзе, продемонстрировав, как все это выглядит), — надо, правда, помнить, добавил он, что лишь три из десяти шимпанзе способны узнавать свое отражение. Еще более интересный случай был связан с экспериментами, вроде бы демонстрирующими развитые коммуникативные способности обезьян. Деннет слушал доклад об этом на одной из конференций. Доклад был настолько убедительным, что смотреть видеозапись экспериментов не было, казалось, никакой необходимости.

И тем не менее он решил сделать это, пожертвовав ланчем. Результат был ошеломляющим: он совершенно не мог увидеть этой коммуникации, глядя на экран и слушая комментарии исследовательницы. Она вкладывала в увиденное то, чего там совершенно точно не было. После этого Деннет твердо решил не доверять словам, когда речь идет об интеллектуальных способностях животных. Кажется, в этой связи он сказал, что одна из задач философии — поддерживать такой критический настрой. И тут мы перешли к обсуждению того, чем вообще должна заниматься философия. Деннет настаивал, что философия — это деятельность, помогающая ставить правильные вопросы в тех областях, где еще неясно, как ставить эти правильные вопросы. Но ответы на них в любом случае дает не она, на них отвечает наука. Говорил, что эта особенность философии может вгонять в депрессию тех людей, которые ценят точность и наукообразность… За окном стемнело, и беседа вдруг переменялась. Произошло что‑то неуловимое, Деннет словно преобразился в одного из «Таинственных людей» — и предложил нам сыграть в удивительную игру, зная алгоритм которой можно почти наверняка выигрывать. Он выиграл у меня пару раз, а потом объяснил алгоритм — но я уже почти ничего не понимал, одурманенный винами, и даже признался, что, бездумно повторяя тот алгоритм, чувствую себя человеком в Китайской комнате. А потом был Паззл и гномы, спасающие друг друга… Затем Деннет и вовсе на какое‑то время растворился в воздухе. Расплатившись и вновь обретя его, мы вскоре тепло распрощались на промозглой кембриджской улице. Деннет (пообещавший нам перед тем, как расстаться, еще в ОМе, что его новая книга тоже будет о сознании; и мы долго размышляли над названием: он шутливо предложил «Действительно объясненное сознание» — мой вариант был Consciousness Better Explained — и добавил, что люди запоминают заглавия его книг) отправился домой, чуть ли не пешком, а нам предстояла долгая ночная дорога в Нью — Йорк. Мы попали в пробку на 1-95, и к тому же наша электронная подружка неправильно поняла нас и отправила куда‑то в пригороды нашего мегаполиса: на родной Washington Square, мы очутились лишь в 2 часа ночи.

Jackson F. Epiphenomenal qualia // Philosophical Quarterly 32 (1982). P. 127–136.

Jackson F. Mind and illusion // There's Something About Mary: Esays on Phenomenal Consciousness and Frank Jackson's Knowledge Argument, ed. by P. Ludow, Y. Nagasawa, and D. Stoljar. Cambridge MA, 2004. P. 421–442.

К примеру, способность «узнавать, воображать и вспоминать данное состояние» — ibid. Р. 439.

См.: Papineau D. Thinking about Consciousness. N. Y., 2004 (2002). P. 4772. Отметим, что все эти варианты проходят лишь при предположении, что субъективные данности, подобные данности красного, могут быть тождественны физическим процессам в мозге. Иными словами, мысленный эксперимент Джексона не опровергает физикализм лишь при условии осмысленности теории тождества. Мы видели, однако, что у этого предположения нет резонов. Теория тождества опирается на неверифицируемое допущение. Но если согласиться с тем, что она ошибочна, опровергнуть физикализм можно проще, чем это делал Джексон. (1) Вообразим, к примеру, лимон. Б нашем сознании имеется визуальная данность, нечто желтое. (2) Так как речь идет о воображении, бессмысленно искать эту данность среди внешних объектов. (3) Очевидно, однако, что и визуально изучая свой мозг с позиции третьего лица, мы не найдем в нем ничего желтого, и уж точно не найдем там лимона. (4) Следовательно, данности третьего лица, т. е. физические данности, не исчерпывают всех данностей, что, собственно, и означает, что физикализм ложен.

См.: Dennett D. С. Consciousness Explained. P. 398–401; Dennett D. С. Sweet Dreams. P. 103–129.