На следующее утро мы благополучно долетели до Филиппин. Наш последний перелет на большом «Боинге» скрасили приветливые стюардессы-китаяночки. Они так старались, так обхаживали пассажиров, что каждый, наверное, думал — они работают только для него.

Встреча на Филиппинах превзошла все ожидания. Принимали нас в посольстве, на уровне высоких чиновников. Водили нас в театр. Театра в нашем понимании там, конечно, нет. Есть что-то свое, народное, и далекое от того профессионального уровня, к которому мы привыкли.

Манила, столица Филиппин, с виду европейский город. Но неожиданные контрасты встречаются на каждом шагу. Рядом с огромным многоэтажным зданием можно встретить водоем, в котором на сваях стоят домики. И в них живут. И, видимо, земля эта принадлежит «свайным» жителям. Видимо, там закон такой, охраняющий права владельцев. Иначе как можно расценивать такое непрезентабельное соседство. Или вот еще пример: идешь по нормальному цивилизованному городу с вереницей автомобилей, с большими европейскими домами и вдруг натыкаешься на свалку, какие у нас обычно бывают за городом. А тут в центре, в самых неожиданных местах.

Провожали нас атташе советского посольства в Маниле по культуре и представитель «Аэрофлота», который заверил, что в Сингапуре у нас не будет проблем с пересадкой, поскольку он распорядился за нами присмотреть.

А в Маниле чрезвычайно строгий контроль повсюду. Перед тем, как зайти в магазин, тебя обязательно осматривают с миноискателем. Чтобы войти в гостиницу, тоже проходишь через контроль — тебя просят выложить все из сумок и опять же осматривают с миноискателем. А уж в аэропорту сам бог велел. Пока продерешься к самолету, преодолеешь не один контрольный заслон. И еще в Манильском аэропорту такой порядок — платишь пошлину, и квитанцию тебе прикрепляют к билету. Мы с Марией Александровной проходили легально, с пошлинами, а наши сопровождающие своими левыми путями. Тем более, представитель «Аэрофлота». Уж он-то должен знать все ходы и выходы. В конце концов, довели нас до последнего зала с выходом на летное поле. Мы уже видим через дверь самолет, на который должны погрузиться. Идет погрузка, осталось человек семь-восемь. И тут наш представитель говорит: «До свидания, счастливого полета, спасибо». Мы говорим в ответ: «И вам спасибо». Представитель посольства говорит: «Позвольте, я пошлину отцеплю, для отчета». Я говорю: «Конечно!» Он отрывает пошлину и уходит. А мы продвигаемся к выходу на самолет. И тут перед нами возникает еще один проверяющий, последний: «Ноу-ноу!» И жестом отодвигает нас в сторону, показывая, что при билете нет пошлины. Я вскидываю руки в стороны, оборачиваюсь, чтобы позвать нашего сопровождающего, а его уже и след простыл. И вот мы с Марией Александровной остаемся наедине с человеком, который по-русски ни гугу. А я по-английски не понимаю. Мария Александровна английский немного знает, но когда нервничает, то и по-русски ничего сказать не может. Что делать? Я осознаю, что при таком раскладе на этот самолет мы уже не попадем, потому что новую пошлину купить не на что, а втолковать контролеру я ничего не могу — мы не понимаем друг друга. Короче, соображаю, вещи полетят без нас, я опоздаю на спектакль… Ситуация безвыходная. Это меня так заело, что я принялся с помощью жестов интенсивно объяснять контролеру: «Пошлина у нас была! Вот видите, даже дырочки на билете остались! А забрал ее представитель нашего посольства! У нас такая система отчетности существует!» Отчаянно жестикулирую, вдалбливаю на словах! Он, конечно, ничего не понимает. Ну, тут я, на исходе нервных возможностей и от полной растерянности, стал материться. И мой мат, видимо, таким топором повис в Манильском аэропорту, что контролер онемел и, сделав пригласительный жест в сторону самолета, отошел в сторону. Дескать, так бы сразу и сказал! Раз очень нужно, проходи. И мы улетели с Филиппин.

Первая роль в кино — у М. Ромма. Эпизод съемок «Овода». Хозяин власти Калоев. «Кавказская пленница». Саахов — комедийный тезка Калоева. Юрий Никулин. «Старая, старая сказка». Игорь Ильинский в Кремле. Дети — актеры.

Моих киноролей за сорок лет работы в кино едва можно набрать около тридцати. И, тем не менее, некоторые из них принесли мне кроме творческой радости и «славу узнаваемости».

Мое первое появление на киносъемочной площадке ознаменовалось для меня не ролью, а встречей с одним из лучших наших режиссеров Михаилом Ильичом Роммом. В 1953 году Ромм снял «Адмирала Ушакова» с Иваном Переверзевым в главной роли, где я играл турецкого адмирала Сеида-Али. Этот фильм (или «картина», как тогда называли снятый на пленку сюжет) был не худшим в известной череде кинокартин о знаменитых русских царях, ученых и полководцах, снимавшихся по заказу «отца народов» И. В. Сталина и находившихся под его особым покровительством.

Несмотря на высокий ранг моего персонажа, роль Сеида-Али была небольшой. И к сожалению, это обстоятельство не дало мне возможности длительного общения с Михаилом Ильичом. Однако я помню, с какой внимательностью и заинтересованностью он отнесся к молодому безвестному актеру. На площадке Ромм работал профессионально и в то же время, при необходимости, пользовался некоторыми педагогическими приемами, поощрял, всячески поддерживал. И сниматься у него было празднично-легко. Кроме того, после съемок он пригласил меня к себе в гостиницу — съемки проходили в Ялте — и, благодаря его человеческой обходительности и уму, я не чувствовал разницы в возрасте. И вел себя при нем достаточно непринужденно. Мы разговаривали не только об искусстве. Темы наших бесед были разнообразны. И во всем мы находили общность позиций и интересов. Михаил Ильич стал моим «крестным отцом» в кино.

Съемки второго фильма с моим участием происходили там же, в Ялте. И они запомнились мне благодаря одному смешному и, в то же время, досадному случаю. Режиссер Файнциммер снимал «Овода». На роль кардинала Монтанелли был приглашен Николай Симонов, известный тогда многим по знаменитому фильму «Петр Первый», на роль Овода — Олег Стриженов. А мы в паре с Мариной Бебутовой играли эпизод, она — Джемму, я — Мартини.

Работа в этом фильме была для меня не слишком обременительной, к тому же — юг, Ялта! Вот оно — море, вот оно — солнце! Но для остального персонала на съемках дел было выше крыши. Действие снимаемого эпизода происходило в соборе, во время проповеди кардинала Монтанелли. И кроме главных героев в этой сцене снималась огромная массовка прихожан, которая должна была заполнить все пространство собора. А приглашались на массовку все желающие — местные жители и отдыхающие. Одни хотели подзаработать, другие — преимущественно отдыхающие — желали посмотреть, как делается кино. Бедные костюмеры и гримеры с ног сбивались, с четырех часов утра одевая всех и приклеивая самодеятельных актеров к усам и бородам. К тому же, в съемках участвовала белая лошадь, которая, собственно, была сама по себе не очень белой, и ее постоянно приходилось подкрашивать. Короче, подготовка к съемкам эпизода длилась долго и суматошно. Едва поспевали к началу.

А эпизод строился так: параллельно алтарю были проложены рельсы, по которым двигалась операторская тележка. Кардинал Монтанелли читал свою проповедь. В это время Мартини и Джемма (я и Бебутова) должны были пробраться через толпу к аппарату, и там у нас начинался диалог.

Не сразу все ладилось. Мы репетировали несколько раз, чтобы синхронно сочетать движение аппарата и наш проход. Наконец, дали сигнал к началу съемки. Врубили прожектора. Режиссер Файнциммер скомандовал: «Приготовиться! Мотор! Начали!» Мы с Бебутовой, как и положено, прошли через толпу, вышли вперед. В это время подъехал аппарат и… только мы произнесли первые слова диалога, как я почувствовал, что какой-то мужичок из массовки трогает меня сзади за плечо и говорит: «Отойдите немного в сторону, вы же всех загородили!» Съемка, разумеется, сорвалась.