-Нет. Мне немного лучше, когда говоришь ты. Меня это успокаивает, отвлекает, – он снова улыбнулся, так улыбаются люди находящиеся при смерти; горько, больно, через силу, но в их глазах есть какая-то щенячья радость за тебя, что ты живой, что ты есть. Им больно, что они умирают, но радостно, что ты жив.
-Странный у нас, какой-то разговор. Петляем от одной теме к другой. Я говорю об одном, ты о другом. А с места мы так и не сдвинулись, – я откинулся назад, упираясь лопатками в холодное стекло, – мы просидели больше двух часов, а результата ноль.
-Я так не считаю, – он все так же улыбался, – Мне стало немного легче. Да и про мальчика-зайчика я кое-что узнал, – улыбка стала свободнее, теплее.
-Поведаешь мне об открывшихся тебе глубинах моей бренной души? – я поймал его настроение.
-Я не буду утверждать, что ты влюбился, но посуди сам; ты не сближаешься с людьми вот так вот просто, тем более так быстро. Ты обычно первое время сторонишься, наблюдаешь, и только когда ты полностью прочувствуешь человека, ты разрешаешь ему приблизиться к себе хотя бы на метр. Ты от меня с Селом, наверное, только год назад перестал ограждаться. Да и твоя реакция на его запах немного странновата, не находишь? – он говорил тихо спокойно, похоже ему действительно стало лучше.
Он продолжал говорить, я слушал его в пол уха, потому что я что-то чувствовал в себе. Это было что-то странное и не приятное, как – будто, что-то скреблось в грудной клетке пытаясь вырваться наружу. Это ощущение становилось все сильнее, мне было не комфортно я начал ерзать на месте. Ощущения стало более острым, и тут я почувствовал, как тонкой вибрацией по моему телу проходит животный рык. О, черт...
Глаза начало затягивать черной пеленой, вместо всех окружающих меня звуков появился неприятный гул. Меня выключило.
====== 8.Осколки ======
По спине бежит неприятный холодок, двигаю правой кистью, вмазываюсь во что-то холодное и противное, морщусь, понимаю, что и вся левая щека у меня в этой дряни, еще через полминуты до меня доходит, что лежу я не в чем ином, как в собственных слюнях. Судя по тому, что подо мной что-то ровное, холодное и жесткое, готов поспорить на что угодно, это пол. Дергаю задними конечностями: мышцы болят, кости ломит. Единственное, что радует – это то, что они вообще на месте. Со спиной и руками та же херня, что и с ногами – все жутко болит. Головой двигать почему-то не хочется, есть в этом что-то зловещее. Но холод берет свое, я пытаюсь подняться. И сразу об этом жалею.
Черт знает, что меня дернуло, а по какой неведомой причине я просто двигаю головой, и одним плавным движением поднимаюсь на колени? С поясницы соскальзывает какой-то кусок ткани и до меня доходит, что из одежды на мне ничего нет, но сейчас это не особо важно. Тянусь сухой рукой к голове и аккуратно прохожусь кончиками ледяных пальцев от виска до затылка. Так, видимых отверстий нет, но в голову точно стреляли. Ну, или очень хорошо заехали по ней чем-то вроде лопаты. Сказать, что у меня болит голова – это ничего не сказать. Такое ощущение: что мне вскрыли черепную коробку отбойным молотком; потом щипцами выдернули мозги, предварительно смазав их чем-то вроде перекиси; поиграли ими в футбол, баскетбол, хоккей, пляжный волейбол; после того, как мое серое вещество пережило раскаленный песок, лед и вонючие пыльные ноги всех этих уродов, они промыли их серной кислотой; бросили обратно, вместо гипса использовали ничто иное, как цемент и битум, и все что получилось, отправили в разогретую до хрен-знает-скольких-градусов печь и пекли, пекли, пекли... и в итоге оставили меня здесь на холодном полу, по-видимому, решив что я наконец таки сдох.
Так хреново мне не было еще никогда. Никогда. Никогда... Нико... Блядь! Нет. Нет! НЕТ!! Да не может это быть! Точно не может! Я почувствовал бы за одну, две или даже три недели. Это точно!
В порыве эмоций мотаю головой из стороны в сторону и тут же жалею о столь опрометчивом поступке. Мозги, как будто были сделаны из тонкого хрусталя, и при малейшем движении он начинал пронзительно звенеть, звон эхом отдавался от стенок черепной коробки и раздавался по всему телу острой болью. Морщусь, и снова меня пронзает невыносимая боль. Не в силах сдержатся, из моей груди вырывается не стон, рев боли. От него стеклянная оболочка начинает дребезжать еще сильнее и в итоге с оглушительным визгом лопается, разлетаясь на мелкие, невероятно острые осколки. И хоть они и впивались мне в мозги, разрезая серое вещество, мне на удивление полегчало. Все еще было невыносимо больно, было трудно двигаться, но теперь хоть не становилось хуже.
-Ну что, волчара, оклемался? – голос Криса вновь привел в движение осколки. Новая волна боли окатила от кончиков пальцев до подкорки головного мозга. Я вновь издал болезненный вопль. – Я надеюсь, что я сейчас говорю с тобой, Итан, а не с тем жалким подобием на тебя, что я лицезрел часа четыре назад.
Крис говорил очень тихо и спокойно, но у меня было ощущение, что мне по мозгам елозят наждачкой. Я подернул плечами, больно, но минуту назад было значительно хуже. Собираю все силы и приземляю свою пятую точку на ноги, правая пятка неприятно вписалась в копчик, но это... отрезвляло, что ли. Но все же по телу растеклась боль, а в голове, от столь резкого движения, взвился торнадо. И снова стон.
-Ит? – до этого голос друга звучал отстранено и с неким раздражением, сейчас же в нем появились нотки волнения. – Ты нормально?
-Смотря что ты считаешь нормальным... – мой голос. Это мой голос? Не помню, был ли он хоть раз таким. Мой голос ужасно хрипит, как будто я всю ночь подряд пил уксус и закусывал его содой.
-Раз ответил – значит нормально, – я открыл глаза и посмотрел на Криса. Он сидел на подоконнике в районе, где находится подобие кухни, укутанный в одеяло, одна нога свисала с подоконника, вторая была согнута в колене, на ней покоилась согнутая в локте рука, лицо было впечатано в раскрытую кисть, взгляд усталый, под глазами тени. В общем видок хоть куда! Лицо обдувает холодный ветер, поворачиваюсь на него и пиздец... По подоконнику, на котором я вчера сидел, россыпью лежат осколки, несколько на полу, в раме стекла нет, сама рама, как-то странно изогнута.
-Что здесь было? – тихо, дабы не провоцировать неравные окончания и снова разослать по телу боль, спрашиваю я.
-Ну... – начал так же тихо Крис, – Вчера ты пришел, мы говорили-говорили, мне полегчало, я расслабился, да видно зря. – Я почувствовал на себе его взгляд и повернулся к нему, он кивнул, – Мы говорили и тут тебя, как будто выключили. Глаза открыты, а реакции ноль. Я хотел тебя водой облить, только встал, как тебя дугой выгнуло, да так, что ты своими плечами все окно разнес. Я подумал, что ты перекидываешься, и хоть я всего раз видел, как ты это делаешь, но я понял, что это не то.
-А дальше? – после минутной паузы не выдержал я.
-Ничего особо страшного; пометался по комнате, доломал окно, порвал на себе шмотки, а потом тебя как будто снова выключили, ты спокойно вышел из ванны и рухнул на место, где ты проснулся, на этом все, – со вздохом закончил друг.
-И это все? – что-то мне в это слабо верилось, что все так просто и легко, да и вообще, это все звучит как-то нелепо.
-Чувак, ты спросил – я ответил. Знаю, это звучит, как полный бред, но так все и было, – он немного помолчал, размял шею и добавил, – Зачем мне было бы врать? Да и тем более, если бы случилось что-нибудь эдакое, разве сидел бы я сейчас такой спокойный?
Он отвернулся к окну. К нему вернулось вчерашнее уныние, но сегодня оно было немного слабее, и не ощущалась так остро. Сегодня это была скорее глубокая усталость, недосып и легкое раздражение.
Боль становилась все слабее. Я оглянулся вокруг. Помимо окна пострадало и подобие стола, на котором вчера сидел Крис. Еще был снесён дверной косяк в душевую, и из-за открытой двери виднелась разбитая раковина. Да, натворил я делов. Причем даже не помню как. Обычно я запоминаю все, только мелочи вылетают из памяти, а тут, как выродился друг, как вырубило.
