-Отчасти. Она спасла их от Центра. Но нельзя спасти кого-либо от самих себя. Они все еще иные и их главное испытание еще впереди.
-Что их ждет? – от мысли, что Эннки тоже часть семьи Клена, мне немного не по себе. Да и странно все это.
-Сложно сказать. Ведь в будущем – это...
-Река, – закончил я за него, подходя к брату Клена.
-Да. И сказать, что с ними будет нельзя. Все слишком быстро меняется, – зверь спокойно следует за мной, – Безобиднее всех это, пожалуй, для него.
-Кто он? – я остановился в метре от молодого мужчины. Широкие скулы, миндалевидный разрез глаз, красивая линия подбородка, широкие плечи, узкая талия и длинные ноги. Все в нем напоминает мне Волка, только он, более... Чопорный, что ли.
-Это Марс. Старший сын Себастьяна и Птицы, – я так и думал.
Высокой красивый молодой мужчина подобен крупной дикой кошке. Та же дикая грация и животная сила. У него алые, как кровь волосы, сложенные в стильную причёску и графитово-серые глаза. Он одет в идеально сидящие черные брюки, белую рубашку, с закатанными до локтя рукавами и плотно сидящую чёрную жилетку. На его запястье повязана алая нить с множеством узлов и какой-то, потемневшей от времени, подвеской. Через расстегнутые пуговицы на груди видна тонкая серебряная армейская цепочка с жетоном. Такая же, как и у меня...
-Старший брат Клена и Морфеи, – продолжил зверь, ходя из стороны в сторону за моей спиной, – Настоящий везунчик.
-Он был в Центе? Его спасли?
-Почти, – зверь гаденько усмехнулся, – Он сам себя спас, – он глухо зловеще засмеялся.
-Что он сделал?
-Посмотри, – зверь кивнул мне на зеркало.
Оттуда на меня смотрел, объятое пламенем существо. Его волосы мерно двигались, как языки костра и глаза горели белым, как две звезды. Его тело будто выделено из мантии. Иногда, через кожу можно увидеть кости или органы. Под его кожей бегали искры, переливаясь мягким светом. У меня даже начали слезиться глазами, будто я долго смотрел на Солнце. И даже через “стекло”, я чувствую жар, исходящий от его тела.
-Они прозвали его Феникс, – заворожено зашипел зверь, – Они хотели подчинить его, заставить работать на них. С помощью клеток его тела хотели создать оружие нового поколения. Только, они ни как не могли стабилизировать их, подчинить. Их мог контролировать только он. Знаешь, ему тогда было пять, и сила в нем еще не до конца пробудилась, но он был очень сообразительным, пошел в мать, и знал, что происходит. Он знал, что они хотят его помощи и знал, что он им нужен. Только вот, они ему не были нужны, – зверь широко оскалился, смотря на отражение, – Он знал, чем они занимаются и знал, что если их эксперименты увенчаются успехом – ВСЕМУ придет конец.
-И что он сделал?
-Выждал, когда они соберут достаточно образцов, когда будет уверены в будущем успехе и... – зверь восторженно всплеснул руками, – Выпустил Феникса наружу!
Я оглянулся на зверя. Он застыл на месте все в той же позе. Его лицо было озарено каким-то фанатичным выражением. Полное обожание и благоговение.
-Он их взорвал, – на удивление спокойно сказал я, поворачиваясь обратно к зеркалу.
-Он все взорвал! Все в радиусе двадцати километров! Он уничтожил одну из главных баз цента. В одиночку. Ему тогда было всего восемь лет. Он внес смуту и неуверенность в их действиях. Все стали бояться, вдруг такое случится и с ними. Вдруг еще один иной выйдет из-под контроля и уничтожит все!
-Он жив? – не смотря на недовольное шипение зверя, я подошел совсем близко к Марсу.
-Как видишь. Он единственный, кто выжил тогда, – зверь снова улыбнулся, – Представь: ты один, а вокруг, на сотни метров ни одной живой души... Потрясающе.
-Я так не думаю, – морщусь я, – Я, кажется, помню это. То время, когда взорвался главное отделение, – прикрыл я глаза, отходя от мужчины, таща за собой зверя, – Тогда, все стояло на ушах. Я тогда еще мелким был, но этот страх, который испытывали весь персонал я помню, как сейчас. Он буквально пропитал все вокруг. Этот кислый, тошнотворный запах...
-Хотелось бы мне на это посмотреть, – вздыхает зверь, поддельно-расстроено, – Но знаешь, еще больше смуты внесла вот эта юная леди, – зверь подтащил мне к Эннки, останавливаясь в паре метров от нее.
-Что она сделала? Я помню ее тогда. Она не доставляла проблем, – я скинул руку зверя с плеча, выбираясь из его захвата, и подхожу к ней еще на метр.
-Такой она была только с тобой, – усмехается зверь, стараясь держаться, как можно дальше от девушки, – Что ты знаешь о ней?
Я окинул взглядом спокойно стоящую рядом Энн. Она такая же, как всегда, умиротворенная и красивая. Только, более бледная и усталая.
-Сбежала из Центра. Убила своего врача. Стала Охотником. Нарушает правила. Добывает информацию о Центре и спасла Вики и Вайлет, – жму я плечами.
-Нееет, – тянет зверь, довольно скалясь, – Я не о том. Кто она есть? Какова ее роль в нашей игре?
-Я не знаю.
-Знаешь.
-Не знаю.
-Ты не знаешь только потому, что еще не хочешь этого знать. Просто захоти! Увидь это!
Я перевожу взгляд на ее отражение.
Там стояла все та же Эннки... Те же малиново-бордовые волосы с легким медным отливом, собранные в толстую косу на левый бок, до самых колен. Худое сильное тело, созданное для движения, для скорости, как у гепарда. Длинные ноги и руки с цепкими пальцами. Она одета в короткие джинсовые шорты и темно-зелёную майку с рукавом в три четверти. На ней высокие черные гольфы и поношенные кеды. Ее руки облачены в небольшие черные перчаток без пальцев, и в правой она держит несколько цепочек с ржавыми ключами и старые окислившиеся часы.
Она выглядит так же, как когда у нее было обострение СЭВ. Бледная и сильно похудевшая, с выступающими костями и впалыми глазницами. Темные тени под глазами и обветренные потрескавшиеся губы.
-Сейчас, ты думаешь, что она может только улавливать мысли окружающих, – зашипел рядом зверь, – Но, на самом деле, ты знаешь, что она, практически всесильна.
Я знаю, о чем он говорит. Я все это знаю. Но это невозможно даже понять, не то, чтобы принять.
-Поэтому ее и боятся. Все боятся. Даже Себастьян и Птица. Хотя, возможно, они этого и не понимали. Даже сама Морфея это понимает и боится себя, – зверь вынул из моего кармана листок бумаги и принялся его мять и гнуть, продолжая тихо говорить, – А боятся, действительно есть чего. Если Марс – это взрыв, то Фея – это радиация. Ее сила не видна глазу, но ощутима. Это чувствуют все, и иные, и люди. Она может забраться человеку в голову и заставить его делать то, что ей нужно. Может заставить его забыть, кто он есть или заставить его думать иначе, думать, как гений или полный идиот. Может влиять на настроение окружающих. Может внушить человеку невероятный страх... Знаешь, она может сделать с разумом человека все, что ей пожелается. Человеческий разум – ее территория. И не важно, кому он принадлежит.
-Может сделать все, – повторил я услуги, – Она внушила охранникам мысль о смерти и они умерли. Она пробудила в своём враче память обо всех убитых им “пациентах” и его сознание не выдержало этого, убив его. Она внушала врачам и младшему медперсоналу, то что считала нужным, потому что не любила уколы и таблетки. Ее все боялись. Даже охранники старались не приближаться к ее комнате слишком близко. Хотя, ей никогда не было нужно видеть человека. Она их просто чувствует. За несколько десятков метров.
-Значит, ты все-таки, это знаешь, – оскалился зверь.
-Не знаю, – покачал я головой, – Помню.
Я прикрываю глаза. Не самые приятные воспоминания. Не потому что тогда она была безразлична к людям и относилась к ним, как к большим игрушкам. А потому что я был таким же. Поэтому нас и свели. Мы уравновешивали друг другу, делали более человечными. Два монстра с детскими лицами, слишком умные и сильные для этого мира. Если бы мы не сошлись – нас бы попытались убить. Не думаю, что у них бы получилось.
Тогда нас стало двое. Стали проявляться наши человеческие черты, и это было плохо. Плохо для Центра. Мы начали понимать, что все, что они делают – бесчеловечно и приправлено жестокостью. Мы понимали, что у них ничего не получится, как бы они не старались и сколько бы душ еще не загубили. А еще мы знали, что нас никто бы не послушал. Тогда мы начали обдумывать планы. Странно наверное, что двое детей обдумывали планы по разрушению огромной компании, которая существует уже не одно столетие, но мы никогда не были просто детьми.
