Черная птица казалась чем-то чужим в этом белоснежном пространстве. Ему, кажется, нет до меня ни какого дела. У Ворона есть какая-то цель, он летит не просто так, он движется к чему-то, он видит свою цель. А я лишь бегу за ним. У него свой ориентир, а он – мой ориентир. Бежать на удивление легко, хотя тело все еще, будто не мое.

Двигаюсь, как-то механически, хотя и быстро. Мне неуютно в собственной шкуре, хотя, я уже не уверен, что она моя.

Появление Ворона восстановило мое душевное равновесие. Теперь я слышу его сердцебиение, сердце птицы бьется очень быстро. А пахнет от нее дождем и сигаретами. Очень знакомый запах...

Что-то, будто, толкнуло меня, и я сфокусировал взгляд, сосредоточиваясь. Перед нами, в метрах тридцати-сорока, была стена. Совершенно ровная и не имеющая никаких границ, кроме пола.

Ворон, не сбавляя скорости, летит прямо к ней, а я бегу за ним.

Птица, так же, как и тогда, в моем сне, влетела в стену, растворяясь в ней, так же, как и в черных тучах.

Я чуть сбавил скорость. Что мне делать? Хотя, разве у меня вообще есть выбор? Я снова набираю скорость и вбегаю в стену.

Свет. Яркий свет ослепляет меня. Я лежу на полу в комнате, где-то три на три метра, стены обиты мягким материалом и закрыты жёлтой клеёнкой. Здесь сильно пахнет медикаментами и, кажется, я знаю это место...

Сажусь, и да, это оно. В такой же комнате меня держали, когда я только попал в Центр. Только теперь комната, кажется еще меньше, и этот желтый цвет раздражает еще сильнее. Даже запах тот же, один в один.

Открывается дверь и охранник в серой форме и медицинской маске осматривает помещение. Он не видит меня, смотрит так, будто меня и нет. Он исчезает и из другого проёма и появляются санитары с носилками, на которых... Лежу я.

Значит, это мои воспоминания. Поэтому и никто меня не видит.

Худое тело на носилках покрыто мелкими ссадинами, которые с каждой секундой становятся все меньше. Мне тогда не было даже девяти.

Вслед за нами входит врач, худая русоволосая женщина лет тридцати с хищными чертами лица и холодными зелеными глазами, Елена, она жестом велит санитару опустить меня на пол. Он водит пальцами по планшету и носилки опускаются на пол, выскальзывают из-под меня и складываются в небольшой куб. Елена опускается на одно колено рядом со мной и проводит пальцами, обтянутыми латексной перчаткой по моей ключице, с которой только что исчез синяк.

Санитар достает из кармана шприц с лекарством и протягивает ей, но женщина четким жестом отказывается от него.

-Ему это не нужно. Дозировка слишком большая. Он не выкладывается на полную, не раскрывается и слишком быстро устает, – спокойным, как всегда, немного механическим голосом говорит она, – Кто прописал ему такую дозировку?

-Ильина, – голос санитара не выражает никаких эмоций, он просто убирает шприц обратно и чуть морщится, когда его взгляд падает на меня.

-Вызовите ее ко мне.

Елена встает и уходит прочь. Я иду за ней. Мне больше нечего делать в желтой комнате. Я не могу помочь маленькому, но я могу узнать что-то, что поможет нам сейчас.

Женщина заходит к себе в кабинет. Ничего лишнего, только стол, два кресла и стеллажи с бумагами вдоль стен. Она садится в свое кресло и смотрит вперед себя, она ждет врача, прописавшего мне успокоительное.

Она похожа на машину. Мне всегда так казалось. Спокойная. Без эмоциональная. Бесчувственная. Холодная женщина без сердца. От нее пахнет химией и краской для волос, которой она пользуется каждые три дня, чтобы, не дай бог, никто не увидел ее настоящий цвет волос. Все что у нее есть – это работа. И ее работа – это мы. Она одновременно ненавидит нас и восхищается нами. Она винит нас во всех смертных грехах и благодарна иным за все, что мы ей дали.

Дверь открывается и в кабинет входит она... Высокая, стройная, женщина со светлой кожей и бордовым каре. Это она, ее портрет показывал мне Лето, это Птица. Ее взгляд жесткий и немного злой, ей не нравится ни это место, ни эта женщина. Как же я ее понимаю.

-Вызывали? – холодно спрашивает она, остановившись в паре метров от стола.

-Ильина, – с некоторым призрением и отвращение говорит врач, ни на секунду не меняясь в лице, – Садитесь. У меня к вам пара вопросов.

Птица одёргивает свой больничный халат вниз и опускается в одно из кресел. Я чувствую ее запах. От нее пахнет сигаретами и дождем...

-Я хочу знать, почему 13649-у прописана такая большая доза транквилизаторов? – чуть жмурится и наклоняется к Птице психо-хирург.

-Доза не большая, – холодно усмехается Птица, – Он владеет повышенной регенерацией, любые препараты выводятся из его организма в восемь раз быстрее, чем у обычного человека. Если уменьшить дозировку, хоть на грамм, он перестанет слушаться. У него повышенный потенциал опасности и его сила пока не изучена. В соответствии с уставом, мы не можем рисковать, и обязаны быть осторожными.

-Из-за препаратов, он не раскрывается полностью, – в ее голове снова слышится злость.

-Это не моя проблема, – жмет плечами женщина, явно наслаждаясь своей правотой и своим превосходством, – Моя задача – обеспечивать безопасность. Делать их безопасными. Защищать персонал и их самих. И защищать вас, – она вновь жестко улыбается, – Только представьте, что бы с вами сделали ваши подопечные, если бы я плохо выполняла свою работу.

Женщины столкнулись взглядами, казалось еще секунда и во все стороны полетят искры. Первой не выдержала Елена. Женщина была зла на Птицу, за ее правоту, и на себя, за свою слабость.

-Если у вас все, то я пойду, – Птица встала и медленно пошла к двери.

-Я вас не отпускала! – воскликнула Елена, тоже вставая.

-Тогда, говорите. Не знаю, как у вас, а у меня нет времени на игры в гляделки, – припечатала Птица, поворачиваясь к ней в пол оборота.

-Вы обязаны мне подчиняться!

-Я обязана хорошо выполнять свою работу. Вам, – она сделала удаление на это слово, – Я ничего не должна. Так что, говорите в чем дело, а не задерживаете меня только из-за кризиса вашего самолюбия.

Елену охватил молчаливый гнев. Она то сжимала, то разжимала кулаки, ее глаза были широко распахнуты, а зрачки расширены, она рвано хватала воздух губами.

Птица же была совершенно спокойна, только, легкая смешинка во взгляде. Она чувствовала свое превосходство и не скрывала этого. Сильная и уверенная. Она мне определенно нравится.

Она выждала еще полминуты и вышла из кабинета, грациозно покачивая бедрами. Я пошел за ней. Не думаю, что здесь меня ждет что-то интересное. Максимум, приступ гнева или истерика.

Женщина быстро двигалась по витиеватым коридорам. Ей было неуютно и было что-то такое... Она ненавидит это место.

Она подошла к очередной двери, быстро набирая на сенсорном экране двери код доступа. Дверь бесшумно открылась и мы с ней вошли в лабораторию. Большая светлая комната со стеклянными стеллажами заполненными флаконами с разными жидкостями и баночками с порошками, и холодильники. Больше похоже на аптеку, чем на химическую лабораторию злого гения.

Она остановилась у закрывшейся двери, восстанавливая дыхание и собираясь с силами. Собравшись, она подошла к столу и подняла из стола сенсорный экран и клавиатуру, принялась что-то печатать.

Я не понимаю, что происходит. Казалось, что, вот, только сейчас, она планировала что-то, кипела от гнева. А теперь она просто печатает текст.

Раздался тихий писк, на низких частотах. Я зажал уши и зажмурился, а когда открыл глаза, увидел как из одной двери в стене, выходит мужчина. Высокий, хорошо сложенный мужчина лет тридцати. У него белые волосы, смуглая кожа и черные глаза. Он одет в серую форму охранника и по его поведению видно, что он военный. Птица уже не печатает, она сидит, схватившись за волосы, и обессилено опустив голову.

-Эй, – мужчина опустился на корточки рядом с ней, – Я замкнул камеры, так что, для всех ты печатаешь, но это не может продолжаться бесконечно. У нас нет времени на уныние. Соберись.