― И тем не менее ты все еще здесь, да? ― глумливо осклабился Мортимер. ― Уж прости старику небольшой спектакль и то, что помешал предаваться воспоминаниям о сексе с женушкой. Но с другой стороны, для этого у тебя будет целая вечность.

― Обидно, ― отозвался Тобиас. Глядя вокруг, он вдруг понял, почему все вокруг казалось таким сюрреалистичным. Мортимер вопросительно приподнял бровь, явно требуя пояснений. ― Обидно, что из всех возможных галлюцинаций мой мозг выбрал именно тебя, отец. А ведь все так хорошо начиналось, ― фыркнул Тобиас и теперь уже совершенно точно вспомнил, что с ним случилось.

― Ну так скоро продолжится. Думаешь зря я за тобой пришел? Вон, сердце-то твое, похоже, все-таки дало остановку, ― сказал Мортимер, указывая на целителя, что пытался запустить сердце Снейпа. Он нервничал, и хотя Тобиас не мог слышать голоса, по губам было очень хорошо понятно, что тот предпринимает уже не первую попытку запустить сердце и очень переживает, как и все, кто находится рядом. Даже Ванесса, прикрыв рот ладонью, явно не замечала, как по ее щекам катятся слезы.

― Это даже не реальность, ― пожал плечами Тобиас. Он был почти уверен в своих словах, но все же занервничал, понимая, что целитель Эддард упускает драгоценное время и делает совсем не то, что нужно, ― все, что я вижу, лишь проекция моего мозга. Это доказывает предыдущая галлюцинация в морге, где я видел свое сердце. Мозг просто кричит мне о проблеме, и на самом деле Эддард — очень хороший целитель и вряд ли бы вел себя, как этот, ― сказал Тобиас, указывая на суетящегося рядом с его телом медика.

― Ты про отмирающие нейроны? ― уточнил Мортимер. ― Если да, то эту фигню почти и не ощущаешь. В общем-то, я даже не помню, как это. Ну погасло все, а потом оп — и я тут. Как и ты, в общем-то. Смотри, ― он указал желтоватым пальцем на то, что происходило в операционной.

Теперь Эддард стоял над Тобиасом, понуро повесив голову, а на лицах остальных присутствующих, включая Ванессу, застыл ужас осознания. Монитор показывал сплошную полосу и, судя по движению губ целителя и взгляду на часы, сейчас тот называл время смерти.

― Что-то мне не нравится эта галлюцинация, ― пробормотал Тобиас, чувствуя, как с его телом происходит что-то странное. Его вдруг затрясло и, глядя на распростертого самого себя на операционном столе, он начал жадно хватать ртом воздух.

― Так всегда бывает, ― буднично сказал Мортимер, ― душа окончательно отделяется от тела, и это немного неприятно. Потерпи, и пойдем уже. Бабушка будет рада тебя видеть, между прочим. Да и пес твой тоже.

― Плевать мне на пса, ― через силу произнес Тобиас. ― Я жене обещал, что вечером вернусь домой, и мне побоку, кто и где меня ждет.

Превозмогая тупую боль, разлившуюся во всем теле он сделал шаг к самому себе на операционном столе и затем, стараясь не упасть от головокружения, подошел еще как можно ближе. Протянув руку, он из последних сил собрал всю свою энергию и желание жить, а после направил в центр грудной клетки, где замерло его собственное сердце. Нужное заклинание само сорвалось с языка, и рука, сверкнув ярким светом, внезапно стала медленно растворяться в воздухе. Запаниковав, Тобиас оглянулся на отца, который явно оторопел от его действий и теперь обиженно смотрел на исчезающего на глазах отпрыска. Последнее, что смог увидеть Тобиас перед тем, как полностью раствориться, это то, как отец разочарованно махнул рукой и, развернувшись, вышел из операционной.

А потом была темнота и писк. Писк все нарастал, протяжный, однотонный, пугающий и выводящий из себя писк, означающий, что настало время констатировать смерть. В следующую секунду писк резко оборвался и превратился в прерывистое пикание, а вместе с ним пришли боль и шум. Шум вокруг нарастал, и Тобиас даже смог различить отдельные голоса, кричащие, что нужно поскорее наложить какие-то заклинания. Прежде чем он успел что-то подумать и осознать, снова наступила темнота.

А потом опять был свет. Он был настолько ярким, что глаза раскрылись сами собой и сразу же заслезились от внезапной рези. Сделав вдох, Тобиас тихонько застонал, резко почувствовав себя так, будто на его грудную клетку как минимум сел слон.

― Говорила же, что все хорошо будет, ― услышал он чей-то ворчливый голос и, вновь с усилием приоткрыв глаза, увидел Эйлин, которая, вопреки ожиданиям, улыбалась, а не плакала. ― Мы с ним столько всего пережили, что какой-то там инфаркт для него вообще ерунда, Эддард. Видишь, он уже в сознании и определенно жив.

― Чудо, ― прошептал Эддард, убирая фонарик. Взмахнув над Тобиасом волшебной палочкой, он всмотрелся в появившиеся руны. ― Просто чудо. Такого не бывает, чтобы люди воскресали, да еще и без малейших последствий.

― Я и не умирал, ― подал голос Тобиас и поразился, насколько слабо он сейчас звучал, ― я просто погулять вышел.

Эйлин рассмеялась, отмечая, что если ее муж шутит, то определенно он жив и здоров. Целитель в ответ развел руками и, поправив капельницу, вышел из палаты, давая супругам возможность побыть вдвоем. То, что его босс выжил, он считал чудом и искренне надеялся, что Тобиас никогда не узнает о том, как вначале он облажался и лишь потом сообразил, как именно нужно действовать.

― Не пугай меня так больше, хорошо? ― спросила Эйлин, нежно касаясь ладонью его щеки. ― Я же не смогу без тебя.

― Потому я и вернулся, ― ответил Тобиас и поморщился от неприятного ощущения. Рану, конечно, уже залечили, но он знал, что болезненные ощущения после операции будут сопровождать его еще дня три. ― Что мне на том свете без тебя делать? С собакой играть?

Он слабо улыбнулся, видя, как Эйлин, уже не сдерживая себя, улыбается и плачет одновременно.

― Кроме шуток, принцесса, ― усмехнулся он, ― я действительно видел все со стороны и вернулся. В очередной раз не оправдал надежды отца и даже умудрился получить затрещину. Ну и с тобой переспать. Правда, позже выяснилось, что это было всего лишь воспоминание, но…

Договорить ему не дали. Эйлин буквально впилась в его губы, целуя так жадно, словно от этого поцелуя зависела жизнь всего мира. Наплевав на все нормы и правила, она скинула с себя туфли и, забравшись на койку, легла рядом с мужем. Вдыхая его запах и не в силах найти какие-либо слова, Эйлин обнимала его, не желая отпускать от себя ни на секунду, и просто радовалась, что может слышать, как все еще бьется его сердце.

― И долго меня не было? ― спросил Тобиас. Свободной рукой он медленно перебирал ее волосы, разметавшиеся по подушке. Присутствие жены рядом успокаивало и создавало чувство невероятного уюта и счастья.

― Пять часов, вроде, ― отозвалась Эйлин, ― мне сообщили лишь тогда, когда ты уже ожил и тебя перевезли из операционной. Обидно, ― она вздохнула, сильнее прижимаясь к его плечу, ― я думала, что я обязательно почувствую, если с тобой или детьми что-то случится, но этот день был совершенно обычным. Даже мысли никакой не было, что тебе или Севу плохо.

― И как он? ― заволновался Тобиас, вспомнив, что предшествовало его инфаркту.

― Нормально, в себя пришел. Чарли сейчас с ним и вроде бы возвращает память. Не знаю, ― Эйлин вздохнула, ― я, наверное, ужасная мать, но, узнав о том, что случилось, я первым делом пошла к тебе и про состояние Сева знаю только со слов целителя.

― Ты самая лучшая мать, ― уверил ее Тобиас, ― самая лучшая в мире. Думаю, что ты поступила правильно, дав сыну шанс сперва пообщаться с матерью его будущего ребенка. Очень надеюсь, что Чарли даст нам воспоминания о том, как именно он отреагирует на эту новость. Хочу видеть эти глаза, ― мечтательно проговорил Тобиас, рисуя в голове вид изрядно обалдевшего Северуса.

― О да, ― усмехнулась Эйлин ему в ответ, ― Чарли даже не надеется, что он обрадуется. Хотя я считаю, что тут либо радоваться, либо ничего. Изменить все равно уже ничего нельзя.

― Все можно, ― философски заметил Тобиас, ― но не всегда нужно.

Прижав жену к себе, он по привычке попытался повернуться и поморщился, когда капельница напомнила о своем существовании, едва не упав супругам на голову.