– Я все надеялся, что дом выкупят под офисы или снесут – пустырь в центре города, тут можно заправку сделать или супермаркет, но пока об этом и речи нет. – Семенов хмуро посмотрел на здание, стоящее в глубине двора. – Ну, что, идем. Посмотрим, что там происходит.

Они вышли из машины и направились к двери подъезда. Генка, если бы позволяли приличия, побежал: ведь кто знает, что там происходит, Наташа Макарова – девушка не из пугливых, и если уж она позвонила, то, стало быть, и правда что-то скверное случилось.

Реутов притормозил Генкин бег, тронув за плечо.

– Позади нас идешь. – Реутов прислушался. – И не суешься в драку, если что. Ишь ты, чисто бесы, воют… Магнитные бури сегодня, что ли?

Со второго этажа слышался многоголосый крик и звуки драки. На лестнице толпились дети, заинтересованно наблюдая за происходящим, их лица светились нездоровым возбуждением, только самые маленькие испуганно жались за спинами старших.

– Ну, охренеть! – Реутов заглянул в коридор и полез в карман за сотовым. – Я вызываю подкрепление и «Скорую». По-моему, здесь все убили всех.

Генка заглянул в коридор, и его замутило. Кровь была повсюду.

И на двери квартиры Олега тоже.

– Я никогда в жизни так не радовалась, что нахожусь в комнате с надежной дверью, как сегодня вечером.

Наташа смотрела на Генку испуганными глазами, и он видел, чего ей стоит не заплакать.

– Наташ, давай я тебя домой отвезу.

– Нет. – Она кивнула на Олега. – Уже тридцать девять и семь, дышит он очень нехорошо, пока поставлю капельницу, но в любом случае на ночь я его одного не оставлю, сегодняшняя ночь может его убить. Я о таких случаях только в учебниках читала, и мне кажется, что клиническая картина заболевания отличается от той, что я видела. Тяжелейшее течение болезни, нужен постоянный врачебный уход. Сейчас Саня приедет, осмотрит его, будем думать, как нам дальше поступить, но я склоняюсь к тому, что нужно везти Олега в стационар, как бы не пришлось его к аппарату подключать.

Генка кивнул, соглашаясь – конечно, Наташа права, но оставаться здесь на ночь после того, что произошло за дверью… Собственно, что именно там произошло, Генка не знал. Как только полицейские разогнали массовые беспорядки в коридоре, он вошел и открыл дверь. Позвав Наташу из прихожей, просто чтоб дать знать, что это он, а не кто-то чужой, он запер за собой дверь и взглянул на свои ботинки – в коридоре он мог запросто испачкать их в крови. И теперь они вдвоем с Наташей старались не прислушиваться к тому, что там происходит, но звуки все равно доносились: спокойные голоса полицейских, истеричные крики женщин, мат, и где-то заходится в крике младенец. Генка поежился – он никогда не видел подобного вблизи и считал, что вполне обошелся бы без этого знания.

– Какая-то женщина стучала, требовала открыть, – Наташа поила Генку чаем и шепотом пересказывала свои страхи. – Олег спал, но от этого проснулся… Потом снова крики, что-то билось в дверь, ужасно кричали, но Олег категорически запретил открывать…

– И правильно. Иначе вся эта свора дралась бы и здесь, и кто знает, чем бы это для тебя закончилось. Да и для него тоже.

– Но, может, эту женщину убили, потому что мы не впустили ее? – Наташа прижала ладошки к щекам. – Гена, ее убили?

– Там все убили всех, так говорит полиция. А я не присматривался, но крови много. – Генка просто повторил слова Реутова. – Но если бы эту тетку не убили сегодня – ее убили бы завтра. Наташа, эти люди сами выбрали себе такую жизнь. Им никто водку силком в пасти не заливает, понимаешь? Им нравится так жить. Вот дай ты им работу, пересели отсюда в хорошее место, но при этом поставь условие не пить и не вести себя как скоты – и они откажутся. Так что не надо переживать за них.

– А дети?..

– А детьми займется социальная служба. – Генка терпеть не мог ссылок на детей. – Это известная манипуляция, Наташа, если аргументов не остается, сразу на первый план выходят женщины, дети, старики. То есть три категории граждан, из-за которых, по мнению ссылающегося, можно простить другим нечто дурное, чтобы меньше пострадали женщины, дети, старики. Теоретически – меньше, на практике это не работает. Вот в твоем случае – «а дети?». Докладываю: дети эти вырастут точно такими же, как их родители. И тут, конечно, большая вина самих родителей, но дело в том, что дети эти – ну, кроме самых маленьких, – отлично понимают, что мамы и папы поступают дурно, ведя такую жизнь. И тем не менее жить по-другому эти дети не станут – просто не захотят. Так что давай без манипуляций. Во все времена, в любом обществе есть определенная прослойка маргиналов, и она практически никогда не уменьшается даже в самых благополучных обществах. Как ты думаешь, почему? Правильно, подрастают дети и тоже становятся маргиналами, рожают новых детей, и этот круговорот маргинальных элементов будет всегда. Нельзя спасти всех, особенно тех, кто не хочет спасения, а просто хочет выпить.

– Гена!

– Ну что – Гена? – Генка завелся, потому что эта тема была ему очень неприятна. – Все взрослые люди, все в курсе, что воровать, пить и вести асоциальный образ жизни – плохо. Но часть общества сознательно кладет болт на это сакральное знание и все равно ведет указанный образ жизни, при этом воруя и активно употребляя огненную воду. И попутно с радостью плодится, потому что секс – одно из немногих доступных им развлечений, о контрацепции никто не думает, естественно, особенно по пьяни, а эти люди всегда пьяны, так что именно за счет по пьянке сделанных детей поддерживается поголовье особей, составляющих постоянную прослойку граждан, ведущих асоциальный образ жизни. И ничего нельзя поделать, а вот Олегу надо съезжать с этих фавел. Как ты думаешь, если он поселится со мной на вашей даче, это не будет слишком большой наглостью с нашей стороны?

– Боже мой, конечно, нет! – Наташа вскинулась. – Я думаю, это с самого начала нужно было сделать. Я скажу маме, и можно завтра…

– Нельзя. – Генка вздохнул. – Посмотри вокруг. Что ты видишь?

– Ну… мебель.

– Да. – Генка покачал головой. – Это не просто мебель. Это вещи, которые дают Олегу ощущение защищенности. Мебель из квартиры его матери.

– Она умерла, я знаю.

– Около года назад умерла от рака. Замечательная была женщина, скажу я тебе. Одно в ней было плохо: двое детей от первого мужа, которые с самого детства жили с ним. Ну, вот так вышло, что при разводе муж отсудил у нее опеку. Был большой начальник, судья знакомый у него, понимаешь ведь, как это бывает. И после суда он сразу женился вторично, а родную мать к детям просто не пускал, и в какой-то момент она перестала бороться и смирилась. Не могла больше унижаться, нервничать, чувствовать себя третьесортной, и все равно эти ее действия ни к чему не приводили, это было как головой о каменную стену, дети просто повторяли ей то, что говорил им отец, – ну, маленькие, не понимали, да так и выросли чужими. Потому она уехала в Александровск, здесь снова вышла замуж, родила Олега и когда три года назад заболела, то, как и большинство наших граждан, даже не подумала о завещании – а ведь скольких проблем избежали бы миллионы семей, если бы люди, отказавшись от глупых предрассудков, делали распоряжения насчет своего имущества заранее! Мать Олега завещание писать не стала, а Олег даже намекнуть не посмел. И тут, не успел он ее похоронить, нарисовались Двое Из Ларца – старшенькие, да. За наследством. И от хорошей трехкомнатной квартиры, когда-то принадлежавшей отцу Олега, достались ему крохи, которых хватило на покупку вот этого ужаса.

– А снимать он не хотел…

– Нет, он считает, что это выброшенные деньги. К тому же Олегу важно иметь собственное жизненное пространство. – Генка нахмурился. – Он раньше жил в двушке у пассажирского порта, бабушка ему оставила, отцова мать. Но мы же собственный бизнес делать решили, так что продал он тогда эту квартиру, к матери переехал, и она была рада этому. Ну, а по итогу он снял гараж, перевез вещи из родительской квартиры туда, а сюда забрал вот эту мебель и посуду тоже – окружил себя знакомыми вещами, чтобы хоть как-то уравновесить то, что внутри. Олег никогда не жалуется и вообще не показывает эмоций, такой уж он человек, все переживает внутри, так что ты о нашем вот этом разговоре ему не рассказывай, он же думает, что никто не знает.