– Мама! – кричу во всё горло, кидаясь к женщине, но что-то меня останавливает. Утыкаюсь лицом в нечто, а вокруг меня смыкается кольцо крепких, столь нужных сейчас рук, заставляя замереть в плену бережных объятий. – Матушка.

Аэлирн молчал, обнимая меня крыльями, не давая вырваться, убежать прочь и натворить глупостей. А вокруг смыкалась пелена кровавого тумана, всё смешалось в голове, перед глазами мелькали смутные образы, не позволяя мыслям вернуться на круги своя, мешало соображать и делать выводы – всё, что я узнал, вдруг навалилось на меня неразборчивым комком тяжкого груза прошлого. Тошнило.

– Мама…. ей надо помочь, она в опасности, в опасности, – твердил я безостановочно, чувствуя, как веки наливаются свинцом, их режет и колет, а ноги подкашиваются от безумной слабости, завоевывающей все новые уголки моего и без того усталого от длительного перехода тела. – Матушка.

– Она жива и здорова, Льюис, – тихо проговорил мужчина у меня над ухом, а голос его звучал тихо, всё тише и тише, утопая в мороке, что окружал меня и схватывал всё сильнее, не давая пробудиться и прийти в себя. Его голос отдалялся и таял, а на смену ему приходил страх и масса отрывочных видений, заставлявших меня то и дело вздрагивать и покачивать головой в безнадежной попытке от них избавиться. Павший поделился со мной памятью, не в силах рассказать словами о том, что было. А теперь я был не в силах устоять на ногах под грузом правды, которой добился сам.

Помнил, что меня несли куда-то, затем раздевали и укладывали в прохладную постель, пахнущую какими-то травами, а после был сон. Тяжкий, мрачный, но дающий отдых и ко всему прочему – надежду. Что я открою глаза и станет легче, лучше, что всё изменится и встанет на правильную орбиту. И были прохладные, крепкие руки, обвивающие плечи, и вкрадчивый, ласковый шёпот, рассказывающий о прекрасном и далёком прошлом, когда Аэлирн не стал еще позорным клеймом своего народа, когда он ещё не взял в руки оружие и был, как и я когда-то, всего лишь ребёнком – счастливым и простодушным. И это тоже давало надежду и успокаивало.

– Габриэль? Ты здесь? – отчего-то спросил я, силясь услышать ответ, почувствовать рядом того, кто обещал быть со мной до самого конца, но ни дуновения лёгкого, едва ощутимого ветра, ни прикосновений нежных, тонких пальцев, чувственных губ. Будто и самого Аэльамтаэр не было никогда ни в этом мире, ни в любых других. – Габриэль, прошу тебя. – Но темнота до последнего не отзывалась, не показывала мне столь нужного лица, не позволяла услышать до боли необходимый голос.

Наконец, едва уловимый проблеск света сперва показался мне тем самым, чего я ждал. Однако следом меня постигло жестокое разочарование – то был лишь приглушённый свет бра, а я уже приоткрыл глаза и теперь вслушивался в отзвуки разговора у дверей.

– Вы в порядке? – продрался из полутьмы тихий, спокойный голос.

– Мы в порядке. Оставьте нас, – резкий, холодный ответ Павшего.

– Может, принести что-то? Господин Мерт выглядит не самым лучшим образом. – голос незнакомца повторился вновь, и я без слов понял – Аэлирну он не доверяет и доверять ему меня не собирается.

– Я сказал вам оставить нас. Мне повторить ещё раз? – но и Павший не лыком шит. Трудно противостоять его железным и несколько хамоватым требованиям. Всё-таки он долгое время был правителем и знает, в отличие от меня, как это – управлять одними лишь интонациями голоса.

– Нет, господин, прошу прощения.

Дверь тихо скрипнула и щёлкнула замком, а Аэлирн всё не возвращался в постель, словно замешкался отчего-то. Я покрутился в коконе одеяла и, щурясь, вгляделся в мягкую полутьму небольшой комнаты, заставленной мебелью настолько, что свободного пространства почти и не было – лишь тонкий перешеек между книжным шкафом и кроватью, кроватью и письменным столом, кроватью и дверью, ведущей в коридор. Точно изваяние, мраморный ангел, он замер у ростового зеркала, глядя на своё отражение неверяще и даже немного испуганно. Крылья его слабо подрагивали, как и пальцы руки, которой он тянулся к глади зеркала. Вздрогнул, когда ощутил ровную прохладу на коже, прикрыл глаза. Точно впервые увидевший мир слепец он касался предметов, неуверенно ощупывал себя самого и с разочарование глядел на большие, крепкие крылья, точно обвинял их в чём-то. И они темнели, почти как тогда, когда он приоткрывал передо мной историю своей нелёгкой жизни. Ладонь его замерла над грудью, а затем медленно приблизилась и коснулась ткани одежды, примяла её, прижимая к коже, и мужчина замер, напряжённо вслушиваясь в ощущения и то, что доносили до него остальные чувства. Я не хотел мешать ему, не хотел отрывать его от знакомства с собой, со своим вернувшимся телом, а потому вновь заворочался и плотнее закутался в одеяло, стараясь сбежать от зверского холода, который незаметно подкрался ко мне после того, как Павший перестал согревать мою постель.

– Я сейчас вернусь, – тихо, виновато проговорил Аэлирн и в самом деле через пару мгновений забрался ко мне под одеяло, и я незамедлительно прижал ледяные ступни к его тёплым ногам, чем вызвал его недовольное ворчание. – Лягушонок.

Улыбка неуверенно тронула губы. В голове крутилось что-то очень важное – неприятный осадок, который я никак не мог отсеять и понять, к чему он относится. Было же что-то такое важное, что мне поведал Аэлирн, что казалось мне безумно значимым, но вот что именно – начисто вылетело из головы, а потому сон отпрянул прочь, а я наоборот теснее прижался к своему хранителю.

– Ты уже почти сутки спишь, Льюис. Не хочешь выбраться из кровати? Хранитель Туннеля уже здесь и жаждет встречи с тобой, – через пару минут проговорил мужчина, поняв, что засыпать я не собираюсь, а затем ткнулся носом в моё ухо.

– А ты не можешь сказать ему, что я не очень себя чувствую, но попозже обязательно встречусь с ним?

– С ней.

– Прости?

– С ней. Это Хранительница.

– Ещё лучше, – забурчал я, разворачиваясь в объятиях Павшего и обнимая его теснее тесного, – я не умею общаться с женщинами.

– Дай ей понять, что она не половая тряпка, о которую можно вытирать ноги, покажи, что внимательно её слушаешь, и для неё ты станешь божеством во плоти и самым лучшим на свете существом, – с долей сарказма и недовольства в голосе хмыкнул Аэлирн и коснулся губами моего лба.

В доме было тихо и очень приятно пахло. Мне хотелось провести здесь всю свою жизнь – в благодатной тиши, тихом шелесте ветра и снега, запахе сушёных трав и объятиях хранителя, который так же затих, словно проникаясь светлой атмосферой этого места, которая будто начинала исцелять наши души, уставшие и вымотанные за всё время. Мне казалось, что ещё чуть-чуть и где-нибудь за окном запоёт соловей или ещё какая певчая птичка. Но за окном был лютый мороз, и разве что отдалённый и печальный вой волков доносился до моего слуха вместе с расслабленным и немного даже медленным дыханием Аэлирна. Чуть повертевшись, я уткнулся носом в его грудь и попытался ещё хоть немного вздремнуть перед тем, как идти на разговор с некоей мадам, которая, судя по неразборчивым, тихим разговорам, доносящимся с более нижних этажей, уже очень жаждала меня увидеть. Сон не приходил, хоть Аэлирн и мурлыкал себе что-то под нос, пытаясь меня убаюкать. И даже его прекрасные крылья, обдающие меня пряным запахом, не могли теперь нагнать на меня дурман, будто это место развеивало все возможные чары. Возможно, именно поэтому его обычный фокус с усыплением на меня не подействовал, но не то что бы Аэлирн сильно от этого расстроился.

– Аэлирн, я хочу в туалет. Как думаешь, он здесь в доме? – тихо поинтересовался я, пытаясь отогнать от себя магию этого дома, места.

Лёгкая, нежная, она меж тем окутывала меня со всех сторон и, кажется, крайне навязчиво липла к моей ауре, залезала во все непотребные места и вообще вела себя крайне неприлично – как Аэлирн в кровати. Но вот только я не собирался позволять лапать себя какой-то ауре, слишком ещё свежи были мои воспоминания о том, как тысячи пикси копошились внутри меня, убивая, высасывая все соки. Казалось бы – ну, подумаешь, как будто тебя мало пытались убить за последний год. Знаете что? Тоже жить хочу. Павший тихо фыркнул у меня над ухом и коснулся губами моего лба: