- Только попробуй что-нибудь ему сделать, грязнокровый, и я убью тебя в этом самом подвале, - рассмеялся я, не узнавая своего хриплого голоса. - Я развешаю твои кишки по стенам, а из костей сделаю себе украшения.

- О, поверь мне, мальчик, Виктор будет страдать больше тебя, - смеялся Морнемир, ходя так близко возле меня, что я мог чувствовать его запах, что я мог бы до него достать, если бы не было оков, но был беспомощен. Ненависть питала меня изнутри, но уничтожала, не давала вдохнуть чистого воздуха. - Я буду уничтожать его душу, а ты ничего не сможешь с этим сделать. Но сперва я уничтожу тебя, а затем займу твоё место рядом с ним. И он не сможет мне противиться - просто примет меня, несчастный и разбитый. О, сколь несчастным он бывает порой, если бы ты знал. Как он страдал несколько дней назад, когда пришёл ко мне, а я принял его в свои объятия, ласкал так, как ты никогда не сможешь. Он был счастлив в моих объятиях, был рад оказаться в моей кровати и самостоятельно подставлял мне зад.

- Ты лжёшь! - заорал я, заметавшись в оковах, но замерев от зверской боли в лодыжках и кистях. - Виктор так никогда не сделал бы!

- Не веришь, малыш? - полукровка оскалил клыки в ухмылке и уложил ладонь мне на голову, и я потерял себя в даримых воспоминаниях.

Я видел вампира, который распростёрся на кровати, раздвигая ноги и шепча имя полукровки, умоляя его не тянуть. Я слышал довольный шёпот Морнемира, который говорил, что Виктор не пожалеет и прибежит ещё раз к нему за повторением. Видение растаяло, и я беспомощно обвис в оковах, рухнув на камень и опустив голову. “Я говорил тебе, Льюис, - сладко прошептал голос в моей голове, и я почувствовал, как слёзы катятся по щекам. - Не бывает вечной, верной любви, малыш. Все они предадут тебя, и ты останешься один, погружённый в пучину боли, как и я. Будь со мной, мой миньон, и ты не останешься один никогда. Я всегда согрею тебя и буду ласкать, когда тебе будет угодно. Лишь открой мне двери, мой избранник, и я сделаю для тебя всё, что угодно”. Горькие слёзы текли по щекам, а из груди рвался вопль отчаяния. Я хотел верить, но почему всё случилось так? Хотелось вскрыть грудную клетку и вырваться прочь, выпустить этого Павшего, довериться ему. Тьма клубилась вокруг меня, но мне было уже не до этого. Хотелось найти Виктора и уничтожить его собственными руками. Почему именно он оказался тем, к кому я привязался, почему именно между нами пролегла крепкая связь? Почему ушёл Аэльамтаэр, а не он? Горькая усмешка судьбы, которой всё ни по чём, которая может подчинить себе движение звёзд, повернуть вспять течение времени, но в этот раз ей было угодно поставить меня на перепутье, на страшную развилку, обе дороги которой полны обещаний, но обе хранят в себе тысячи и тысячи отравленных ножей, которые так легко не заметить и угодить в ловушку измены.

- Ну давай, Камаэль, покажи себя, - шептал Морнемир, но голоса его я почти не различал, стараясь избавиться от ножа, что вонзили воспоминания полукровки в мою душу. - Откройся, Павший.

Вопли рвались из груди один за другим, разрывая лёгкие и горло, вместе с ними уходила боль, но вливалась тьма. Казалось, что где-то внутри меня открылась чёрная дыра, которая поглощает тьму вокруг. И именно этот момент выбрал Морнемир, чтобы провести ритуал. Два острых изогнутых кинжала пробили мои ладони, войдя в камень, на котором я лежал, словно тот был для них обычным маслом. Сил на крики уже не хватало, а слёзы катились по щекам и, кажется, оставляли ядовитые следы шрамов.

- Продолжай, Льюис, кричи, - довольный шёпот полукровки обжёг ухо, а затем очередная порция боли пронзила мой зад.

Крепкие руки полукровки сжимали бёдра, а унижение и ненависть собирались в тугой комок в груди, крики вновь начали рваться из груди, а слёзы вновь хлынули из глаз.

- Я выбью из тебя всю эту мерзость, Камаэль, я напою тебя собственной кровью, и ты вновь станешь прежним Льюисом. Только не сопротивляйся. И тебе, и мне это мерзко до ненависти, но надо, - приговаривал Морнемир, мощно двигая бёдрами, а я не мог даже пальцы сжать в кулаки.

- Иди ты к чёрту! - проорал я во всю глотку и тут же всхлипнул - полукровка запустил пальцы мне в волосы, потянув назад, а затем особенно мощно двинув бёдрами, отчего ножи едва не прорезали мне ладони дальше.

Полукровка двигался резко, быстро, едва не вздёргивая меня на своей габаритной плоти. Я чувствовал, как рвётся задница, но вместе с тем Морнемир доставлял и удовольствие, впрочем, совершенно неспособное усмирить боль. Спину жгло чем-то непонятным, но мне на миг показалось, что поверх ран проходятся калёным железом, ковыряются в них и доставляют такую боль, что перед глазами проносится жизнь, прощаясь со мной. Прикосновения полукровки не доставляли такого удовольствия, как доставлял Виктор, но и думать сейчас о брате я не мог себя заставить - это тут же вызывало такие вспышки гнева, что, пожалуй, могли бы убить меня самого. Морнемир довольно посмеивался и не переставал всаживать в меня свой пульсирующий, возбуждённый член, едва не разрывая изнутри.

Он бормотал что-то на эльфийском, но звуки разбивались о моё сознание. Было чувство, что я больше не прикован к камню оковами и кинжалами, я словно бы отрывался от своего тела, но не чувствовал дыхания смерти - её вообще не было в этом доме. Безграничная свобода и лёгкость окружали меня со всех сторон и поддерживали под израненные руки, охлаждали разодранную спину. И всё-таки, что за метка Павшего? Я смотрел на Морнемира, который двигался в моём истерзанном теле, видел вздрагивающего и кричащего себя. Спина моя была с левой стороны украшена кровавым рисунком, изображающим сложенное крыло. На правой лопатке была лишь небольшая точка-ожог, словно бы второе крыло должно быть, но его просто напросто оторвали. Раны переливались между светом и тенью - то вспыхивая белёсыми искрами, то поглощая саму тьму, словно бы в моей спине было два портала - один в небесное царство, другое - во владения ада. Я казался себе жалким и ничтожным - не способным ни на что, только стонать и кричать, позволяя себя разрывать на кусочки и манипулировать собой. Возможно, таким я и был тогда, но всему суждено было измениться, встать на свои места, а мне нужно было копаться во всём этом дерьме до полнейшего изнеможения.

Морнемир сделал несколько мощных движений бёдрами и, покинув моё тело, излился на мою спину, залив раны семенем. Это выглядело более чем отвратительно - особенно его довольная рожа. Признаться, когда я увидел его в первый раз, я посчитал его красивым, а теперь он казался мне самым уродливым существом на планете. Отойдя от меня и вытащив один из кинжалов из моей руки, он провёл лезвием по своему запястью, пуская кровь, а затем поднося её к моим губам. Наверное, именно это вывело меня из забытия и позволило вернуться “с небес на землю”. Запах крови пробудил меня, и я жадно припал губами к его кисти, глотая алую жидкость, впиваясь клыками в кожу и мясо. Надо отдать должное полукровке - он не вздрогнул и не зашипел, но через несколько мгновений отобрал у меня руку, дабы я его не опустошил. Стало спокойнее и легче, но ненависть всё ещё клубилась вокруг нас чёрным дымом, не желая угасать без борьбы.

- Ты тяжёлый случай, Льюис, - спокойно сообщил Морнемир, поглаживая свою плоть прямо перед моим лицом и заставляя меня морщиться. - Не думал, что придётся с тобой так долго возиться.

- Иди к чёрту, - прошептал я и уткнулся носом в камень, вдыхая его прохладный, как будто бы речной запах.

Полукровка лишь усмехнулся и, запустив пальцы мне в волосы, поднял голову, ткнувшись плотью в мои губы:

- Чем меньше кочевряжишься, тем быстрее отсюда выйдешь.

Скривив губы, я приоткрыл рот, и Морнемир, не чинясь, тут же втолкнулся до самого горла, отчего я едва не поперхнулся и зажмурился. Его плоть была солоноватой, горячей, жадно пульсировала и, пожалуй, было даже приятно ощущать её во рту, отчего становилось лишь более противно, лишь больше хотелось поскорее отсюда уйти. Не дожидаясь от меня каких-либо действий, он тут же принялся двигаться, почти полностью погружая свою плоть в мой рот, заводя в горло, отчего слёзы наворачивались на глаза. Хотелось отстраниться, но крепкая ладонь на затылке этого совершенно не позволяла. Капли смазки попадали на язык и тоже казались немного даже вкусными, хотя я от себя такого ну уж точно не ожидал.