После ливня было слишком холодно и сыро, и никому не хотелось сидеть на крылечке в такой вечер. Все жители по соседству либо сидели за ужином, либо, покончив с ужином, грелись перед огнем при закрытых дверях. Был тот час, когда обычно ходят в гости, а друзья и родственники, собравшись вместе, играют в карты или просто сидят перед очагом и разговаривают.

Над кучкой некрашеных деревянных домиков, пронизывая сырой ночной воздух, стоял едкий запах дыма от сосновых и еловых дров. Время от времени горящие красные искры стайкой вылетали из трубы, рассыпаясь по черному небу. В окнах домиков почти везде виден был свет, и тихая музыка радио все еще слышалась из какого-то домика дальше по улице. Наступил мирный вечер для всех тех, кто работал целый день.

Клайд постарался ступать без шума, поднимаясь по деревянным ступенькам, и, пройдя на цыпочках по веранде, остановился у самой двери, напряженно прислушиваясь к звукам внутри дома. Он услышал глухой голос мужчины, потом веселый лепет ребенка.

Он подождал у двери всего несколько секунд. Быстро повернув ручку, он пнул дверь с такой силой, что она распахнулась настежь, с треском ударившись о стену. Он выхватил револьвер из кобуры, висевшей у него на шее, и остановился на пороге, угрожающе наводя револьвер по очереди на всех, кто был в комнате.

Клайд ворвался в дом так неожиданно, что Харви Браун, сидевший за столом посреди комнаты, даже не успел вскочить на ноги. Только большая серая кошка, дремавшая на коврике перед камином, вдруг вскочила на стул, быстро выскользнула в дверь и скрылась в темноте. Харви хотел было встать.

— Ни с места! — громко приказал Клайд тем грубым тоном, каким обычно разговаривал с неграми. — Оставайтесь там, где сидите. Если двинетесь, всех в один миг перестреляю.

Харви сел, повинуясь приказу.

Маленькая Эллен, взвизгнув от страха, забралась на колени к пожилой негритянке.

В испуге она звала мать:

— Мама! Я хочу к маме!

Бабушка Мэддокс, прабабка Джозины, которой, по ее собственному счету, было уже девяносто девять лет, была седовласая негритянка из племени Гичи с черной, как сажа, морщинистой кожей и худым, сгорбленным от работы телом. Здоровье у нее стало плохое, и теперь она весила меньше девяноста фунтов. Видела она тоже плохо, и часто ей приходилось ощупью пробираться по дому. На бабушке Мэддокс было длинное ситцевое платье и рваная серая кофта в заплатах, которую много раз чинили и штопали за все эти годы. Ее родители были рабы из племени Гичи и жили вместе невенчанные, после того как в конце гражданской войны их освободили от рабства у плантатора полковника Клэваба Мэддокса. С тех пор все их потомки, и мужского и женского пола, семейные и одинокие, носили фамилию Мэддокс.

— Мама! Я хочу к маме! — со слезами вопила Эллен тонким детским голоском. Волосы у девочки были прямые, каштановые, а кожа еще светлей, чем у Джозины. — Мама! Мама! Возьми меня скорей! — кричала она. — Я боюсь! Возьми меня.

— Уйми ее, — сказал Клайд бабушке Мэддокс, наводя на нее револьвер. — Постарайся, чтобы она замолчала. Чтоб она перестала так вопить.

Перепуганная старуха нежно гладила девочку трясущимися руками и что-то шептала ей дрожащим голосом. Эллен спрятала лицо на груди у бабушки Мэддокс, но не могла удержаться от плача.

— Где Джозина Мэддокс? — спросил Клайд, оглядывая комнату.

Никто ему не ответил.

Клайд подошел к столу, стоявшему посреди комнаты, и сверху вниз поглядел на Харви. Потом сунул револьвер обратно в кобуру, чтобы он был под рукой, когда понадобится.

Харви Браун был статный молодой негр, мускулистый и сильный, светлый, как мулат, и с приятной улыбкой. Он был высокого роста и весил больше двухсот фунтов. Ему было лет двадцать восемь, и он работал грузчиком на товарной станции с тех самых пор, как перебрался в Пальмиру с фермы в гористой части округа Сикамор. Он жил и работал в городе уже несколько лет и был известен за человека тихого, уважающего законы, и ни шериф, ни городская полиция не придирались к нему и не арестовывали его. Даже в субботу вечером, когда бывает больше всего беспорядков и когда полиция ищет только предлога, чтобы посадить кого-нибудь в тюрьму, Харви всегда повиновался приказу «проходить и не задерживаться» и ничем не раздражал ни полицию, ни шерифа.

— Ты кто такой? — спросил его Клайд.

— Я Харви Браун, мистер Хефлин, — ответил он, медленно поднимаясь на ноги.

— Ты как будто кичишься своим именем?

Харви, отодвинув стул назад, стоял возле стола.

— Я ничего такого не хотел сказать, — начал он. — Но ведь вы же знаете, кто я такой, мистер Хефлин. Вы меня знаете.

— Нечего мне говорить, что я тебя знаю. Не люблю я таких разговоров. Если захочу тебя узнать, я и сам скажу.

— Да, сэр, мистер Хефлин. Я работаю на товарной станции. Вот уже два или три года вы меня видите на погрузке и разгрузке товара из вагонов. У меня хорошая работа на железной дороге, и я еще ни одного дня не пропустил. Вы меня много раз видели, мистер Хефлин. Я каждый раз здороваюсь с вами, когда вы приходите посмотреть, что у нас делается. А на прошлой неделе вы подошли и попросили у меня спичек, чтобы закурить сигарету. Ну как, теперь вы меня вспомнили, мистер Хефлин?

— Я тебе велел бросить этот разговор.

— Я сделаю точно так, как вы говорите, мистер Хефлин, если, по-вашему, так требуется.

— Молчать, черномазый! Довольно я слышал от тебя дерзостей!

Клайд оглядел комнату. Она была скудно обставлена: несколько стульев, посреди стол, маленькая кушетка. Темный коврик покрывал часть деревянного пола, и на обоих окнах висели белые занавески. Дощатые стены были оклеены газетами и цветными картинками из журналов и фирменных каталогов.

Клайд обернулся и снова взглянул на Харви.

— Где она? — строго спросил он. — Где Джозина Мэддокс?

Харви, оглянувшись на соседнюю комнату, показал туда рукой.

— Джозина вот только что ушла в кухню, мистер Хефлин, готовить ужин. Она все еще там.

— Ступай за ней, — приказал Клайд. — И я с тобой пойду. Не говори ей ничего. Держи язык за зубами.

Харви заколебался.

— Почему вы ее ищете, мистер Хефлин? — спросил он и медленно отошел от стола. — Зачем вам нужно видеть Джозину?

— Не твое дело. Ну, замолчи и ступай, куда я тебе велел.

Клайд вышел вслед за Харви из комнаты в кухню. Свет все еще горел там, и на плите тушилось мясо. Дверь на заднее крыльцо так и осталась распахнутой настежь. («Никогда не узнаешь всего, что нужно знать про белых, пока не поживешь с ними бок о бок или не поработаешь на них подольше. Одним из них приучаешься доверять и уже знаешь, что они тебя не станут бить или обсчитывать при каждом удобном случае, а есть и другого сорта белые, которые так обращаются с неграми, как будто мы грязь и мусор. Пускай я буду мусор, но мне другое не по душе. Я не хочу больше терпеть, не хочу быть битым и обманутым, если можно обойтись без этого».)

Клайд смотрел на Харви обвиняющим взглядом.

— Ее здесь нет, — сказал он. — Ты мне соврал, а я не терплю, когда негры мне врут.

— Простите, сэр, мистер Хефлин, я сказал вам правду. Я знаю, что она сюда пошла. Я ее видел.

— Если ты понимаешь свою пользу, так скажешь мне, где эта Джозина прячется, только смотри не опоздай.

— Да ведь я говорю вам всю правду, какая есть, мистер Хефлин, — запротестовал Харви. — Я не знаю, куда Джозина ушла… я даже и не знал, что она ушла куда-то. Только что она здесь была. Это я знаю, потому что слышал, как она расхаживает по кухне и напевает. Вот это и есть вся правда, мистер Хефлин. Вы мне должны поверить.

— Ты меня не учи, что я должен делать. Сам узнаю, стоит ли тебе верить, а пока что не верю.

— Что же еще я могу сказать, чтобы вы мне поверили, мистер Хефлин?

Клайд указал на выход во двор.

— Я дам тебе возможность доказать, что ты говоришь правду. Ступай туда и разыщи эту Джозину. Только не говори ей, кто ее ищет. Ничего про меня не говори. Просто позови ее и скажи, чтобы шла домой.