— Не желать!.. Но ты же сказал…

— Я сказал о себе. Потому что я знаю, куда надо идти. Мне Ваня сказал место. Вы не обижайтесь, Лидия Максимовна. Как вы можете желать прийти туда, не знай куда? Это я иду на Эргежей, я иду к Шаманскому источнику. Я знаю, и я желаю того, что знаю. Вы идете за мной. Жалко, что вы не умеете желать всей душой.

— Неужели? — сказала она обидчиво. — Как это тебе стало известно?

— Я плохо узнавал дорогу днем, и мне стало известно, что вы не верите мне. Вы не надеетесь на меня, вы боитесь, что я не найду дорогу, я даже устал от этого. Вы должны верить, что я иду, куда вам надо, вы не должны бояться нисколько. Вы желайте идти за мной. Вы всеми силами желайте прийти туда, куда я веду. И тогда я легко пойду.

Веревочка потянула ее за руку. Лидия подняла обе руки вперед и откинула плечи. Она откинула голову, и широко раскрыла невидящие глаза, и выдвинула ногу вперед, но веревочка сильно дернула за руку.

Женя пошел быстро и не давал ей времени на ощупывание дороги.

Она выдвинула другую ногу и провалилась, торопливо поднялась и пошла так быстро, что веревочка ослабла. Лидия проваливалась и выбиралась ползком, упрямо переползала через кучи валежника, торопливо переваливалась через гнилые стволы за веревочкой, за Женей, не думая о царапинах, о руках, ногах, о своем лице и даже платье, и только верила, верила и упорно надеялась.

Она не думала больше и о дороге. Она устала и страстно желала, чтобы Женя поскорее пришел туда, куда он ведет. Все равно куда.

Хоть бы он слово говорил иногда! Но он будет молчать всю дорогу. Всю ночь…

И это хорошо, что он идет так быстро…

Ноги онемели, оленьи сапоги давно полны были теплой воды, неощутимой грязи. Топи все были неглубокие, деревья не очень твердые, падать совсем не страшно было и ушибаться — не больно. В горле першило и царапало, в груди усиливалась боль, дыхание прерывалось при каждом толчке, и легким не хватало чистого воздуха.

Она не помнила о веревочке и, может быть, не чувствовала больше. Впереди вязко хлюпали и глухо чавкали Женины сапоги. Лидия поворачивала голову почти бессознательно и шла на этот звук. Еще более громкое чавканье и хлюпанье, под своими ногами, она не слышала, чтобы не мешать себе слушать Женю и идти за ним неотрывно, на веревочке.

Женины сапоги перестали чавкать, но Лидии казалось, что Женя идет впереди, она знала, где он, и шла за ним, не испытывая беспокойства. Стало легче идти, но потом она больно ушибла ногу. Свежий, оживленный ветер ударил в лицо, но она почти не почувствовала оживления. Она сделала несколько шагов вниз и еще больнее ушибла ногу. И вдруг сознание пробудилось, и появилась мысль, что уже давно не слышно шагов Жени. Лидия испуганно дернула за веревочку, бросилась вперед и натолкнулась на Женю. Он подхватил ее и осторожно поддержал.

— Ой! Что случилось? Я перестала слышать твои шаги.

— Гладкое место, галька.

— Это Эргежей? — спросила она без удивления. — Я хочу сесть.

— Можно, — сказал Женя. — Эргежей.

— Морская галька… Женя, не отвязывай меня. Почему ты не садишься? Садись возле меня, Женя!

— Я зажгу костер.

Он развел громадный костер над берегом. Он положил у обжигающего жара спальный мешок, Лидия легла на мешок. Женя стянул с нее мокрые сары — оленьи сапоги. Когда вскипела вода, он позвал Лидию и тряс за руку, пока не добудился. Она нехотя выпила чаю и сказала:

— Я опять вижу тебя, Женя! Я так давно не видела! — и улыбнулась уже спящая.

Женя смотрел на нее и думал: «Как бы не заболела в мокрой одежде. С эвенми я бы сам снял…» Он снял с себя все мокрое, развешал на кустах и, голый, блаженно лег на теплую землю у костра, овеваемый волнами теплого воздуха с верховьев Эргежея, откуда спускался пожар.

Утром они увидели дымную кровлю над собой и над Эргежеем.

Лидия пошла вверх по реке. Она не делала замеров и описаний, только бегло осматривала обнажения. В верховьях Эргежея до истока лежали те же породы, что и на Полной.

В полдень Лидии не хотелось есть от усталости, от жары и давящей, кружащей голову духоты. Она легла на гальку у самой воды холодного Эргежея и пожаловалась:

— Я хочу домой, к маме! Или хотя бы на Полную!.. Только — не сама… Не хочу идти никуда… Если бы Савва здесь был, он бы меня отнес на Полную!.. Мамочка!..

Женя слушал внимательно, с удивлением: такая большая — а такая маленькая!

Она боролась против одолевающего дурного сна, отнимающего сознание, и сквозь дрему слушала рассказ Жени о чьем-то бате.

— Я думал, что это значило: «Василигнатич, это он!..» Всю дорогу думал, все время. И понял: Сеня кричал про батю.

Некий батя обладал, по словам Жени, неслыханным богатырским голосом («Как наш Савва», — подумала Лидия в дреме). Сеня батю не видел, только слышал. Батя был Василигнатичу врагом и агитировал Николая Ивановича помешать поискам нефти. Будто бы через нефть хотят погубить русских жильцов. Николай Иванович — с большой бородой, на голове меховой островерхий колпак… Позапрошлый год ходил за нами на Байкале. А прошлый год Савва очутился около Зырянова, с тех пор не отвяжется… Не батя ли он и есть?

Вдруг Лидия поняла, что Савва — это батя, и рассердилась на Женю. Стала кричать, чтобы не смел клеветать на Савву. Женя замолчал, но только он не слышал, чтобы Лидия кричала, а слышал — она всхрапнула в угарном сне.

На другой день вечером Лидия повернула обратно. Они снова шли до полной темноты, затем проспали четыре часа и продолжали идти вниз. Лидия полоскала платочек в реке и закрывала ноздри. Огонь шел рядом. Он не выскакивал на опушку почему-то, но они видели его иногда меж разреженных стволов. Огонь шел на восток, вниз по водоразделу. Он уже отрезал их от Полной.

— Здесь мы вышли на Эргежей. — Женя указал на остатки большого костра. — Я боялся, что вы заболеете. Надо было снять мокрую одежду. Вы уснули.

— А я вот и не заболела! Я стала эвенкой.

— Женщины по-нашему — эвенми. Эвенки — мужчины. Мы не спим в мокрой одежде.

— А на морозе голые, раскидав шкуры?..

— Это не вредит.

В этом месте лес отошел от реки метров на сорок. Его отодвинул Эргежей давно и завалил новое ложе галькой, а потом покинул. Среди гальки осталась яма, полная воды, на половине расстояния между лесом и рекой. Из ямы вытекал ключик. Лидия поглядывала на струйку воды в гальках.

Ключ — большая редкость на мерзлоте.

В двадцати шагах за ямой лежала интересная наледь. Пласт льда десятка в два метров шириной начинался от самой опушки и спускался в реку, затем появлялся на другом берегу. Здесь была ледяная плотина. Эргежей рассосал ее так рано благодаря чрезвычайно знойному лету.

За наледью галечная отмель еще более расширялась.

В сухих облаках, обволокших небо, дымилось крохотное солнце. В лесу трещало. Они не обогнали пожар ни на шаг.

— Надо пропустить огонь, — сказал Женя. — На топи он не останется, уйдет.

Изумление и радость отразились на его лице.

— Что ты увидел?

— Смотрите!

На дне ручейка, вытекавшего из ямы, был выложен из белой плоской гальки небольшой круг, размером в тарелку.

— Что это?

— Тамга Вани!

Лидия с живостью спросила:

— Это Шаманский ключ?

— Да.

Они сели над ямой. Лидия смотрела в лес и засмотрелась. Там шумел и проблескивал огонь. С разорительным шумом и горелым дыханием пробиралось неуклюжее стадо пламён — крылатых пресмыкающихся с дымным разлетающимся оперением. Женя придвинулся к яме и заглянул. Лидия без мысли последовала за ним — а воображение не отрывалось от всеохватывающего пожара тайги.

В воде бесчисленные пузырьки поднимались и летели вверх стремительными телеграммами и выскакивали с такой энергией, что казалось, их можно увидеть вылетающими над водой.

— Дай бутылку и воронку, скорей!

Женя вынул из мешка темно-зеленую боржомную бутылку и свернутую резиновую воронку. Лидия утопила воронку трубкой вверх и бутылку. Бутылка наполнилась водой. Резина расправилась, стала большой, широкой и накрыла своим куполом середину ямы, из трубки зажурчали чуть слышно, забулькали пузырьки газа. Лидия опрокинула бутылку под водой и надела горлышком на воронку.