– Подъём! К оружию! – прозвучало над лагерем.
Альк запомнил, что вскочил тогда, ещё не соображая, что к чему. Встал, поспешно собрался, вооружился, а проснулся уже потом, потому что уснул лишь три лучины назад, вернее даже не уснул, а отключился, измученный за предыдущие недели тяжёлым предчувствием беды.
Стоило лишь взглянуть на вражеский флот, как стало ясно: предстоящая битва просто безнадежна для саврян. Их прибыло на побережье восемьсот человек
У врага одних только кораблей было около двух сотен, а само вражеское войско, вооружённое до зубов, уже проворно взбиралось по скалам: из-за проливного дождя заметить вражеские корабли дозорные смогли лишь у самого берега. При таком количестве нападающих не только всем им конец – тут половина Саврии будет захвачена не позднее, чем через неделю, даже если спешно отправленный гонец успеет добраться до ближайшего форта.
“Вот бы, как тогда, наводнение случилось”, – подумал Альк как-то вскользь, уже попрощавшись с жизнью.
Но наводнение не предвиделось даже близко, о нём можно было разве что помечтать. И ещё помолиться Хольге о спасении своей грешной души...
Но вот как раз богиня-то и не пришла ему на ум, потому что взгляд вдруг упал на большой наклонный утёс, издавно именуемый Пальцем Сашия. Именно к его подножию и причалила основная масса вражеских кораблей.
В облаках обозначился просвет, в который как раз попала заходящая луна – и озарила утёс красноватым светом, словно дав путнику подсказку.
Утёс можно было обрушить, но с такой ничтожной вероятностью, что браться за такое не стоило и пытаться. Почти как тогда...
Выбор был между смертью и... опять же, смертью. Альк понимал: если он такое сможет, как тогда смогла Рыска с его помощью, конец придёт не только его дару... Но если он не попытается, то погибнет не только он, и даже не только находящиеся здесь же брат и племянник. И не только всё войско.
Если он не попытается, враги ворвутся в страну, а при таком их количестве последствия будут воистину ужасны.
Стоя над обрывом под проливным дождём, путник видел перед собой не приближающихся врагов, а горящие города, погибающих мирных жителей, содрогающуюся в предсмертных судорогах родину, горячо любимую им, что бы он там ни говорил...
И он понял, почему именно рука провидения направила его сюда. В это дождливое, холодное раннее утро от него зависела судьба всей страны. И, наверное, по той же причине много лет назад боги простили его и помогли выжить.
На раздумье времени уже не было, и он представил Рыску. Она сидела у дерева с закрытыми глазами. Была ночь, но он увидел её как днем, бледную до синевы и раненую. Но больше никто в целом свете не мог ему помочь... И он обратился к ней и к её дару.
Всё получилось так легко, словно ничего другого и быть не могло. Альк даже не почувствовал, как смог свернуть ворот, даже не увидел его. Просто под ногами вдруг загудело, и все ринулись прочь от берега. Кто-то крикнул:
– Ложись!
А потом упала оглушительная тишина...
Следом раздался чудовищный треск, и огромный кусок скалы рухнул в море, подняв гигантские волны и мириады брызг. В такое просто невозможно было поверить!
Те враги, что успели долезть до верха и не были смыты волной, а их, собственно, было немного, поняли, что им всё равно конец и кинулись сражаться. Их утихомирили быстро, легко и почти без потерь. Из восьми сотен саврян погибло всего тридцать человек. Но ещё даже не увидев, кто именно погиб, Альк уже знал, что его брат Эдгард окажется в этом числе. А вот племянник не пострадал.
Вражеские корабли разметало в щепки, а море до самой следующей весны выбрасывало на берег трупы. На месте Пальца Сашия образовалась невероятно ровная и гладкая площадка, на которой было скользко как на льду. Создавалось впечатление, что утёс срезало огромным лезвием.
Что было самым странным, с самим путником не случилось ровным счётом ничего: не пропал дар, не пошла носом кровь, он не потерял сознание, и даже голова у него не разболелась. Скорее всего, подумал Альк, за всё расплатилась Рыска, но и у неё, как подсказывал ему дар, всё в итоге обошлось.
Ничего не случилось ни через лучину, ни через день, ни через неделю. В пору было думать, что ничего он и не сделал, что всё произошло само по себе, но во-первых, такого не могло быть, а во-вторых, пару месяцев спустя, когда у Алька сдохла крыса, он с немалым удивлением понял, что другая ему не нужна – то есть, вообще больше не нужна крыса, а значит, от Пристани он больше не зависит. Он правильно тогда догадался: теперь его “свечой” была Рыска. А он – ее “свечой”, и в то же время оба были на равных. Неважно было, кто меняет дорогу, а кто одалживает свой дар. Всё получалось как нужно в любом случае, и расстояние между ними теперь не имело практически никакого значения.
...Брата Альк похоронил в прибрежной роще и долго ещё сидел у могилы, не в силах уйти. Ирония судьбы: сумел спасти столько народу – и ничем не помог родному брату. Конечно, он сделал всё, что было в его силах, неоднократно предупредив Эдгарда об опасности, просил покинуть побережье, как мог, подправлял его дорогу. Но изменить всё до такой степени, чтобы брат остался в живых, всё равно не получилось бы. Земная дорога Эдгара Хаскиля обрывалась на этом неласковом берегу в любом случае. Пожалуй, это и была цена, которую Альк заплатил за спасение всех остальных. Он не желал этого. Так получилось...
Почему Эдгард не послушался предостережений, Альк понять не мог. У него это просто в голове не укладывалось! Сам он так привык доверять своему дару, что в жизни не полез бы на рожон в такой ситуации. А тут... Очередное подтверждение того, что путники не всесильны. Предупредить он мог, а предотвратить было не в его власти. Вот только зачем Эдгард так сделал? Ему назло, что ли? Глупо это как-то...
...Племянник подошёл тихо, как тень, присел рядом. Наверное, нужно было что-то ему сказать, но Альк понятия не имел, как это делается. Утешать кого бы то ни было он до смерти не любил, а с племянником общался впервые в жизни. Мальчик родился в тот год, когда Альк ушел в Пристань. Всё, что путник знал о сыне своего брата – это то, что его тоже зовут Эдгард, и то лишь потому, что в их семье это имя давали всем старшим сыновьям.
Альку было невероятно жаль племянника, но он сам чувствовал себя так, что это его надо было утешать.
– Что я теперь маме скажу?.. – уронил парень.
– Хочешь, я ей напишу? – предложил Альк, посмотрев на него. Но Эдгард покачал головой:
– Не надо, дядя. За это я должен ответить сам...
– За что ответить? Ты-то в чем виноват? – взвился Альк: его горе, злость и раздражение нашли, наконец, выход. – Всё было предрешено, и я его предупреждал!
Наверное, он был слишком резок, потому что парень, не выдержав нервного напряжения, закрыл руками лицо и заплакал.
Альк захотел в этот момент сквозь землю провалиться, развернулся, чтобы уйти – и не смог. Он вдруг понял: если он оставит племянника одного в таком состоянии, тот навсегда утратит веру в людей. Никого в этот момент не было у парня ближе, чем дядя. Лишь он один в целом мире сейчас мог понять его горе.
И, наверное, потому, обернувшись и убедившись, что никого больше поблизости нет, Альк опустился на корточки перед сидящем на мокрой земле парнем, грубо, по-мужски обнял его и долго так сидел, прижав его к себе, изредка похлопывая по плечу, но не говоря ни слова. Пусть поплачет за них обоих... Он ещё по сути совсем ребёнок. Восемнадцать лет – это так мало. Да и причина веская: смерть отца. Пожалуй, таких слёз не стоит стесняться.
А может быть, если бы в его жизни тогда... Но Альк как всегда себя одернул.
Валяясь на лежаке без сна следующей ночью, он вспоминал, но так и не вспомнил, как зовут вдову брата, сколько у них всего детей и даже – когда они виделись в последний раз. Зато ему стало понятно, почему Эдгард не стал его слушать: они были чужими друг другу. Носили одну фамилию, были похожи, как близнецы, но ничего друг о друге не знали, не общались все эти годы, да и общего у них ничего не было. И хотя в размолвке всегда виноваты оба, больше виноват всегда тот, кто остался в живых.
