– Ясно, – нестройно проблеяли заключенные, и настала тишина, если такое вообще возможно в тюрьме.

Суд состоялся раньше, чем Рыска рассчитывала.

Наместник расстарался и достал-таки из-под земли защитника для путницы-убийцы. И трех суток не прошло, как за Рыской пришёл конвой.

– Подъём! – скомандовал стражник, – Крысу сюда давай!

– Куда? – спросила девушка.

– Ясно – куда. Суд сейчас будет, тебя уже все ждут.

Рыске не оставалось ничего другого, как смириться и подчиниться, снова позволив себя увести. Прошло всего три дня, с тех пор, как лекарь уехал в столицу. Даже имея крылья, туда и обратно за такой срок не успеть, тем более, лекарь уже не молод. Наверное, только в одну сторону и добрался. Хоть бы успел предупредить тсарицу! Хотя бы с ней всё будет в порядке.

Что до Алька, которому может понадобиться её помощь... От мысли об этом Рыску прошибал холодный пот, потому что с её даром что-то случилось за последние дни. Она его почти не чувствовала. Так, образы какие-то, дороги словно в тумане. Сама себе она стала казаться какой-то словно потерянной, неполноценной. Вот чего, наверное, боятся все путники... Вот о чём идёт разговор. Вот только почему с ней такое произошло?..

Перед тем, как подняться с нар, она сделала то, чего не делала уже давно, с самого окончания учебы в Пристани.

–Помоги мне, Альк... – прошептала она.

Не пресветлую богиню, а своего любимого вспомнила она, когда стало совсем плохо. Он всегда был её богом. И, наверное, бог – только тогда и бог, когда в него кто-то верит. Во всяком случае, это имя если и не помогало, то хотя бы успокаивало, придавало сил. А то, что надеяться сейчас не на что, не вызывало и тени сомнения. Напало отупение, как тогда, перед испытанием.

С защитником Рыска обмолвилась всего парой слов и поняла: он куплен с потрохами, и ей не помощник.

...Свидетелей по делу было хоть отбавляй. Не только Рыскин сокамерник, но и очень многие люди, оказавшись не в толпе, а на свидетельской трибуне, высказывали сомнения, что убийца – именно она, как раз-таки из-за волос путницы.

– Короткие, до лопаток, не больше! – здраво рассуждали одни, – А у этой – гляньте! – ниже, чем до... этой самой. Что ж они, за четыре дня отросли?

– Эти путники и не такое могут! – суеверно возражали другие, – Им свиньёй обернуться ничего не стоит, а вы говорите – волосы!

– Не слушайте ничего, ваша честь, она это, она, кому ж ещё быть? Пошлите её на казнь! – рыдали третьи, родственники и близкие погибших и тяжело раненых.

– Да ведь не похожа на убийцу, клянётся Хольгой, что не убивала и вообще, только что приехала. К тому же, тсарицу известить просит. Такими вещами не шутят, – заколебался обвинитель, впрочем, высказав свои сомнения пока только наместнику. – А ну, как мы и правда её известим? – но в ту же щепку нащупал под столом толстый, набитый златами кошель, неизвестно как перекочевавший к нему, и унял свой пыл, во всеуслышание повторив лишь то, что уже было принято за истину.

Защитник слабо блеял, делая вид, что приводит какие-то доводы, а на самом деле, переливая из пустого в порожнее.

Но когда в зал суда вошёл последний свидетель, у Рыски сразу отнялись и руки, и ноги. Подняв глаза, она встретилась взглядом с Румзом Косым, наместником Зайцеграда...

...А щепку спустя зазвучал рассказ про разбойников, убитых десять лет назад близ этого города, на окраине леса, при чём она, Рыска, по словам Румза, сыграла в этом спектакле главную роль, а разбойники утратили свой статус. Народ взвыл, стаей голодных волков, предвкушая, как напьется ее крови.

И можно было бы возразить, попытаться бороться, но она вдруг обессилела. Просто привалилась к прутьям клетки и уставилась в пустоту. Даже не попыталась ничего сказать. Да и смысла в этом не было. Это там, в тесной караулке, нужно было объяснять Румзу, в чём он не прав. Здесь было поздно.

Здесь видели уважаемого, знатного человека, не имея ни малейшего понятия о его злодеяниях. И ещё убийцу на скамье подсудимых, которая вот-вот получит по заслугам... Всё, как и положено. И не было здесь крысы, которая перегрызла бы веревку.

– Спешу предупредить вас, господа, – кротко произнес Косой в конце своей речи, – Вешать её нельзя, она что-то делает с веревками, они потом рвутся. Лучше отрубите ей голову, – с милой улыбкой предложил он.

И толпа взревела снова...

Судье едва удалось прервать этот многоголосый рёв. Стража с трудом сдерживала желающих немедленно расправиться с убийцей прямо без помощи палача.

Рыске дали последнее слово.

– Не убивала я... – пожала плечами она. Её слова уже не могли ничего изменить. – Тем более, мальчика. Да и вообще, на такое не способна. Но, похоже, меня здесь никто не слышит...

Но кое-кто её все же и слышал, и понял, и порадовался.

Он сидел в первом ряду. Сообщать о том, что он выжил из ума и подлежит отлучению от Пристани было так же бессмысленно, как и о бесчинствах Румза: её бы никто не послушал. Оставалось лишь вяло удивляться, каким образом об их деяниях до сих пор не стало известно всем и вся. Хотя, это ей было безразлично.

Берек подошёл ближе, сел возле клетки, оскалил зубы и тихо проговорил:

– Ну, что, без Хаскиля своего – много ли ты можешь? Конец тебе, быдло безродное. А потом и до него доберёмся, будь уверена. Обоих к Сашию отправлю!

Рыску передёрнуло. Захотелось броситься на него, вцепиться в морду... Но понимая, что клетка не позволит ей этого сделать, она лишь улыбнулась ему в ответ и спросила:

– Привет-то передать?

–Кому? – не понял мужчина.

– Да племяшке вашему, Райлезу. Нам нетрудно, мы передадим... Когда встретимся с ним. У Сашия... – она оскалилась в ответ – не хуже волчицы. – А там и вас дождёмся!

– Сука! – прошипел Берек и, рывком поднявшись, вернулся на своё место..– Выучилась, тварь! – пыхал он уже оттуда.

Нет, не дошли до этих мест сведения о его безумии. Иначе община не прислала бы его сюда. Жаль, с этого знания толку чуть...

Судья ударил молотком по столу и провозгласил:

– Виновна. Приговаривается к отсечению головы, завтра утром на площади. Приговор обжалованию не подлежит.

Рыска осмотрелась. Румз уже исчез из поля зрения, а Берек торжествующе улыбнулся Рыске и последовал за ним.

Ну как же жаль, что Альк их обоих не прирезал!

Услышав приговор, наместник просиял и подумал сразу о двух приятных вещах: о бутылке коллекционного двадцатилетнего вина, принесённой им для судьи, но не понадобившейся (теперь можно спокойно употребить это вино в одну личность прямо в кабинете) и о двух саврянских клинках, которые можно спокойно, без зазрения совести, забрать себе. Конечно, хорошо бы и девку перед смертью немного помучить, но время дорого. Формальности соблюдены, завтра же, прямо с утра девицу и успокоят. Народ насладится казнью и будет счастлив. А его величество теперь вряд ли стоит ждать! Делать ему больше нечего, как по захолустьям мотаться, время своё драгоценное тратить. Тут война на пороге стоит. Будет он ещё о каждой убийце думать. Для этого наместники есть!

– Увести, – бросил он конвою, кивнув на путницу.

И только хотел пойти за клинками, как его окликнул судья.

– Господин наместник, можно ли с вами поговорить? На щепочку!

– Да, господин судья, – благостно отозвался он.

– У нас в доме праздник по случаю рождения внука, – начал тот, отведя градоправителя к окну, – А суд, как видите, затянулся. Я теперь опоздал к началу. Жена будет меня очень ругать! Не могли бы вы поехать сейчас со мной? Гарантирую отличный стол и развлечения!

Наместник, не раздумывая, согласился. Конечно, подкаблучничество судьи он не одобрял, но вторая половина последнего, хоть и была женщиной авторитарной, увлекалась самогоноварением, и её настойки, которые сегодня, естественно, будут литься рекой, наместник очень даже уважал... А мечи можно и завтра забрать. Никто их взять не посмеет.

Рыска металась по камере словно тигр, посаженый в клетку, или, наверное, словно рысь. Никто из соседей не смел ничего сказать или хотя бы попасться на её пути. Она была так зла, что даже слов у неё не было: она лишь сопела и сверкала глазами. Нужно было что-то делать, а что? Что?!