— Ничего…

— Глядите… там на дереве в реке.

Все взоры устремились на ворох из скрюченных ветвей, возвышавшихся над гладью реки. Ветви резко били по воде, вздымая сомн брызг.

— Этот тот оридонец. Но кто с ним?

Лоден внимательно всматривался в переплетение сухих веток.

— Маэрх! — воскликнул он. — Это Маэрх. Посмотри, Рыбак.

Реотв бросился к борту и перегнулся через него.

— Это он, — закричал он. — Но мы не можем вернуться. Нам нельзя останавливаться.

На останках дерева, безвольно носимых водами реки, происходила, меж тем, непримиримая схватка. Людомар и бесноватый оридонец повисли по разным сторонам ствола и старались достать друг друга ударами кинжалов. Оридонцу очень помогало наличие четырех рук, но охотник не утратил своей изворотливости, поэтому ловко уходил от колющих выпадов противника. Он внимательно вслушивался в дыхание и рыки оридонца за стволом дерева, поэтому когда расслышал как булькнула вода, сам тут же погрузился под воду.

Кольчуга, поножи да и остальная одежда тянули его ко дну. Короткая подводная борьба доказала людомару, что драка с оридонцем завершится очевидным поражением. Его тело выдержало два удара ножом, и если бы не железная защита, всплыть бы ему мертвым наверх и сопровождать труп дерева своим трупом.

Не находя выхода, людомар оставил попытки всплыть и стал погружаться глубже и глубже. Оридонец следовал за ним, стараясь ударить в шею.

Началась схватка легких.

Уже почти потеряв сознание, людомар заметил, как оридонец прекратил преследование и стал всплывать. Сын Прыгуна последовал за ним, но мир вдруг померк перед ним. Тело его вмиг отяжелело и пошло ко дну.

Бесформенное нагромождение бревен, в котором с трудом угадывались прежние очертания пристани, постанывало подобно умиравшему, под ударами морских волн. Небольшой челн покачивался у самого берега. Весла на нем были подняты вверх.

— Самое страшное произошло. Чудовище возродилось. Мы не смогли остановить его, — проговорил ледяным голосом Фод. Он смотрел на водный горизонт и его лицо не выражало абсолютно ничего. — Ты отдал его реке. Он не лежит у моих ног. Ничего не говори, я не верю тебе.

— Самое страшное произошло. Чудовище возродилось. Я не смог остановить его, — слово в слово повторил за ним Ты. Он стоял подле Фода неистово раскачиваясь, словно бы отбивая бесчисленные поклоны. — Не остановил его… не смог… я… я… — По ожесточенному лицу его текли обильные слезы.

— Я направляюсь в Ордон, чтобы объявить Высочайшему конклаву о великом зле, порожденном рекой, — продолжал Фод, словно бы ни к кому не обращался.

— Нет, великий, не зови меня с собой. Я исправлю это. Я уничтожу зло. Дай мне еще один шанс, — застонал Ты. — Я остановлю воды реки и положу пред тобой тело презренного.

— Не зову тебя. Оставайся здесь навсегда. Останови воды. Изыщи его, если сможешь. Сможешь? Нет. Ты не сможешь. Река поглотила его, чтобы исторгнуть из своего чрева наистрашнейшим чудовищем. Я приказал тебе не отдавать его реке. Но ты отдал. Смотри же на дело рук своих. — С этими словами Фод взошел на борт и сел на скамью челна. — Кин, повесь того, кто стоит во главе этого флота. Такова воля Конклава.

Кин согласно склонил голову.

Челн отчалил от берега.

Кин проводил его глазами и развернулся, чтобы идти к своему отряду.

— Ты не можешь уйти. Мы должны догнать его. Мы должны остановить реку и изловить чудовище. Не упусти его, — преградил ему дорогу бесноватый.

— Пшел прочь! — грубо оттолкнул его Эк и Кин молча прошел мимо.

— Я догоню его. Великое зло! Великое зло не хочешь пресечь ты! Боги покарают тебя, — завизжал оридонец. — Я видел, как река поглатывает его. Я задыхался… я не мог. — Он замер, захлебнувшись чувствами и рухнул на колени. — Остаюсь и вижу дело рук своих… остаюсь и вижу дело рук своих!..

Неожиданно он достал два ножа-когтя и вонзил их в себя.

— Ярчайший, гляди на меня. Я остаюсь здесь… исполню последнее веление твое… ибо слово твое — это кровь моя. Когда бросаешь меня, кровь истекает из меня. — Руки оридонца продолжили терзать тело, разрывая его ножами.

Никто не обернулся, когда тело его рухнуло и заскользило к воде по своей собственной крови.

— Проклятый Фод. Я говорил ему не трогать того отшельника… как его?

— Лиар

— Да. Он бы многое рассказал. Я видел, что он способен. Чтоб мне скособочиться, если то, что здесь произошло не имеет какое-то грозное значение для Владии и для нас всех.

— Кин, мы всего-лишь упустили пиратов. Вместе с ними парочка отъявленных головорезов. Тот, за кем мы гнались захлебнулся в реке. Это, может, много, но что они сделают нам, если только и делали, что бегали от нас?

Оридонец остановился и упер свой хмурый взгляд в брезда.

— Конклав не интересуется делами пиратов и головорезов. Тот, который утонул… ты говоришь, что утонул — ты это наверное знаешь? Видел его труп? Нет? Цуру приказали выслать за этим людомаром целую армию. Мою армию. Ты думаешь, что меня взрастили для погонь за парочкой разбойников?! Или, думаешь, Цур сделал это от нечего делать? — Кин фыркнул. — Этому людомару, — продолжал он, — удалось без особых трудностей пройти из одного конца Владии в другой. Так словно это не есть оридонская земля. Чернолесье благоволит ему. Старые боги Владии благоволят ему. Об этом зле говорил Фод. Старые боги Владии вернулись во Владию. Это и есть то, чем взволнован Конклав. — Кин перевел дух. Его лицо приняло прежнее выражение.

— Что мы будем делать, привеликий?

— Я не знаю. Идти обратно мы не станем. Возращаться в Эсдоларк я не хочу…

— Хм… мне там понравилось.

— Мы вернемся к Немой лощине. Мне нужно видеть Цура и говорить с ним. Грядут большие перемены.

— Закрывайте ставни-и-и! Ставни закрыва-а-йте!

В просторную комнату, помимо крика, залетал радостный весенний ветерок, не выхолаживший тепло, но приносящий приятную свежесть. Он играл тонкой материей, которой были занавешаны окна, шуршал в углу кипой одеял и подушек, из которых торчали две маленькие ножки; заигрывал и перебирал веточками растений, высаженных в широком горшке-подоконнике.

Из другой комнаты донесся скрип полов и недовольный старческий голос.

— Чего разорался-то? Ранехонько, вроде… ранехонько!..

Женщина тяжело переступала с ноги на ногу. Раздались скрип и хлопки, с которыми соседи закрывали ставни.

— Ранехонько…

— Закрывайте ставни-и-и! Ставни закрыва-а-йте! Достопочтенная… низкий поклон. Ставеньки заприкройте. Вот так… Мое почтение.

— Мое почтение и вам. Закроем-закроем… Ранехонько, вроде бы. — Голос старухи стал глуше. Видимо, она высунулась в окно.

— Владыка око сопрятал за стеною городской. Сигнал то для меня. Значит, пора, достопочтенная.

— А нам видно еще Владыку-то, почтенный.

— Так хоромы у вас, достопочтенная Теллита, не хуже холларкских. Вы ставеньки на первом этаже прикройте, а на третьем — я уж прогляжу, стало быть. — Голос угодливо хихикнул.

— Спасибочки тебе, достопочтенный Пулнис, так и поступлю…

— Теллита, чего сегодня на рынке слыхала-то? — ожила за окном улица голосом соседки.

— Ничего особливого не слыхала. — Это был всегдашний ответ, после которого начиналась оживленная болтовня. — Буррта, говорят, окосела…

— Это какая? — присоединился еще один женский голос.

— Холларковой жены родня по матери…

— Первой али второй жены?

— Даива — это какая?

— Вторая…

— Вот ее-то родня по матери.

— Даива — это первая, вторую зовут Мукера.

— Перепутала ты все…

— А чего окосела-то?

— Пала во время выезда. Колесо у тележки подломилося. Пала она. Головой о землю приложилася.

— Боги-боги-боги… теперь-то что?

— Говорю же, окосела!..