Слова реотва угнетающе подействовали на отряд. Все, кроме людомара, попросились на привал. Силы вдруг разом покинули их.

Шел третий день с тех пор, как охотник не спал. Сил у него было достаточно, чтобы продолжить путь, но остальные воины выглядели жалко. Оборванные, истощенные, грязные и подавленные длительными скорыми переходами и безвыходностью своего положения; оторванные от родных мест, вынужденные скрываться от всех и вся они представляли собой ту разновидность отряда, которому больше подходило название «шайка».

Углубившись в чащу, людомар принялся кружить вокруг места привала, выискивая дичь и все, чем можно питаться. Довольно скоро он набил несколько упитанных птиц, с десяток странного вида зверушек, величиной с ладонь, а также набрал вкусно пахнущих древесных червей, прибавлявших силы.

Сложив все добытое в свой плащ, он взобрался на вершину дерева и подвесил его там. Прокормить пять дородных воинов было делом не простым.

Продолжая прочесывать лес, Сын Прыгуна отошел достаточно далеко от лагеря, когда услышал шум, напоминавший волновавшееся море. Поднявшись на вершину ближайшего дерева, людомар оглядел небосклон. Небеса явили ему редкое в этих краях явление абсолютной безоблачности. Спустившись вниз, охотник прислушался к шуму, а после пошел в его сторону.

Ему пришлось пройти довольно далеко и оказаться на краю одного из водопадов, чтобы утолить свое любопытство. С вершины уступа бросавшего струи воды на скалы далеко внизу, людомар разглядел два небольших войска готовых к бою.

Они располагались на втором по удаленности от моря выступе, в месте как нельзя лучше подходящем для массового убийства. Оно было ровным, лишенным растительности и достаточным для того, чтобы вместе несколько сотен воинов.

Спиной к людомару стояла нестройная толпа реотвов, одетых вразнобой. Глаза Сына Прыгуна различали и железные шлемы, и простейшие кожаные обручи, не защищавшие даже от удара кулаком; кольчуги с доспехами и простые мужицкие рубашки, от пота прилипшие к телу; мечи и наскоро сделанные сучковатые дубины.

Напротив этого военного сброда ровными рядами стояли саарары. Все воины имели одинаковые шлемы, их тела закрывали кольчуги и тяжелые ростовые щиты. Вперед были выставлены длинные пики.

Реотвы неистово орали, понукая себя на битву. Многие из них прыгали и хохотали, доводя свой боевой пыл до бесноватости; иные просто орали проклятья и нелицеприятные посулы врагам.

Между этими небольшими армиями стояли несколько человек и о чем-то оживленно переговаривались. Они махали руками, кричали и топали ногами.

После, пребывавшие посредине разошлись в разные стороны, армии некоторое время постояли друг напротив друга и, по звуку труб, начали медленно сближаться. Реотвы ударили о строй саараров, как горох бьется о землю при падении. Они оставили за собой не более десятка убитых и бросились наутек. Саарары их не преследовали. Бежавшие воины останавливались, снова приближались к противнику, кричали ему обидные фразы и тут же бросались прочь. Саарарские пехотинцы не реагировали на эти выкрики.

Внезапно внимание людомара привлек треск, донесшийся справа. Сквозь шум водопадов он отчетливо расслышал его. Охотник обернулся и увидел нескольких оридонцев в легких доспехах. Они внимательно наблюдали за битвой внизу, и когда она закончилась, поднялись на ноги и снова скрылись в чаще.

Последовав их примеру, людомар вернулся в лагерь

– Стой, – остановил его на подходе голос Унки. У холкуна был тонкий слух. – Маэрх?

– Да, поднимай всех. За нами погоня.

– Погоня?! Но как?..

– Буди всех.

Воины просыпались нехотя и тяжело поднимались с земли. Их качало от усталости.

– Кто они? Ты видел? – спросил Гедагт.

– Оридонцы. Видел двоих.

– Вдвоем они сюда не сунуться. Отряд поблизости.

– Я видел битву внизу. Реотвы и саарары.

– Битву? – вмешался в диалог Нагдин.

– Да. Реотвы разбиты.

– Это жители рыбацкой деревни. Не удивлен, – он как-то даже радостно усмехнулся.

– Ты смеешься над смертью собратьев? – насупился Кломм, слышавший их разговор.

– Нет. Я сожалею о том, что саарары раньше не заявились сюда.

– Что бы было тогда?

– Меня бы раньше услышали, – с горестью проговорил Рыбак.

– Тише!.. Ложись! – приказал людомар. Когда отряд залег, он взобрался на ближайшее дерево на уровень ниже нижних ветвей и принюхался. Обоняние донесло ему терпкий запах дремсов.

Соскочив вниз, охотник лег подле Гедагта.

– Дремсы, – произнес он и увидел, как брезд тяжело закрыл глаза, понимая, что бегать придется не долго.

– Нужно разделиться, – предложил Кломм.

– Нет, – вмешался Лоден. – Маэрх говорил про битву. Там уже никого нет. Пойдем туда, и наши следы затеряются на том поле.

Вдалеке уже слышались шаги, когда воины поднялись на ноги и поспешили за людомаром.

***

Кин с неудовольствием поглядывал на небо, запертое в тесную клеть древесных ветвей. Он ненавидел леса. Как и всякий оридонец ему были любы бескрайние просторы, небольшие рощицы низкорослых деревьев, холмы и безбрежность Великого океана. Там, где он жил пространство всегда оканчивалось водой. Чувство безопасности дарила только вода. Пусть даже бущующая, но простая, понятная, честная и более открытая, чем бесконечные темные леса проклятой Владии.

Фод шел рядом с ним. Его глаза горели лихорадочным огнем. Он не отрываясь смотрел на небольшой отряд дремсов, который шел впереди, выискивая следы беглецов.

Кин давно уверился, что Фод из той плеяды оридонцев, коих без тени сомнения можно назвать фанатиками. Он сочетал в себе удивительно несочетаемые черты характера. Несомненным было, что Фод очень умен. Его познания распространялись настолько широко, что мировоззрение Кина казалось небольшим островком в сравнении с бескрайними пустынями, которые тянулись во владениях Дагта, каждый день пожиравшего свое дитя-солнце. Но, в определенные моменты, Кин это знал, Фод мог уподобиться наитупейшему существу: зациклиться на одном движении, на одном занятии, на чем-то одном настолько сильно, что отрывание его от этого дела доставляло оридонцу невыносимую боль.

Вот и сейчас Кин видел в глазах Фода тот взгляд, который говорил ему, что Фод зациклился на одном – на погоне. За несколько дней, прошедших с тех пор, как они прошли перевал у Меч-горы и козьей тропой миновали владения брездских недобитков, Кин и Фод не перекинулись ни единым словом.

Верный слуга Фода, которого Фод называл просто «ты», имел ровно ту же особенность характера, и так же как и его господин блестел глазами, упершись взором в спины дремсов.

«Кто они такие?» – в который раз задавался вопросом Кин. В этих оридонцах, внешне, не было ничего не обычного, однако нечто тайное, темное и пугающее исходило от их тел.

Чувства Кина разделяли и все остальные воины в его небольшой армии, состоявшей из шестидесяти трех бойцов.

Фод и Ты пришли в неистовство, когда отряд набрел на обглоданные зверьем трупы гиров. Оридонец с изумлением подметил, как Фода затрясло от страха или от ярости – трудно отделить эти чувства одно от другого! – и он бросился перебирать кости зверей, облепленные мошкарой. Фод что-то бормотал себе под нос, что-то напевал, словно бы молитву. Ты неистовал рядом. Он кружился вокруг места скопления костей, подпрыгивал и отвешивал небольшие поклоны убиенному зверью.

– Странные они, – процедил сквозь зубы Эк.

– Прикуси язык, – предупредил Кин. – И без тебя то видно. А потому прикуси язык.

– Привысокий, мы нашли их последнюю стоянку. Они были на ней только что, – подбежал к нему молодой дремс.

– Как ты обращаешься к нам? – проговорил стальным голосом Фод. Его нижняя челюсть тряслась от злобы.

Дремс удивленно посмотрел на Кина. Тот кивнул, и дремс присел на корточки, склонил голову и, упершись руками в землю, занял преклоненную стойку.

– Говори, – разрешил Фод.