Штурмовые группы зачищали городские кварталы один за другим, подавляя немногочисленные очаги сопротивления. Следом за ними шли группы зачистки, окончательно освобождая от местного населения городские развалины. Эдварда вызвали из штаба командования в один из таких секторов, сообщив о захвате нескольких особо важных пленных.

Шаттл пришлось сажать на расстоянии от указанной точки, подлететь ближе мешали нагромождения опорных конструкций рухнувшего небоскреба, перекрывавшего пути подлета, так что до места встречи пришлось идти пешком.

Когда-то здесь была большая торговая улица, о чем говорили сломанные и оплавленные многочисленные вывески, какие до сих пор висели на стенах полуразрушенных зданий или же валялись на исклеванном осколками и обломками тротуаре, забитом сгоревшей гражданской техникой. Чуть дальше уже возвышались обломки разбитых танков сопровождения, попавших под огонь бронебойных команд. Многочисленные попадания превратили боевые машины в настоящее решето, а от некоторых и вовсе остались только разорванные на части куски корпусов после взрыва реакторов или боеукладки. Только не это больше всего привлекало внимание, к разбитой армейской технике он привык настолько, что уже ее почерневшие остовы казалась ему привычной частью пейзажа. Дальше стояли сгоревшие или расстрелянные колонны грузовиков и транспортов, вокруг которых все было завалено телами гражданских. Их было так много, что некуда и ногу поставить, чтобы под подошву не попало чье-нибудь лицо или конечность. Все выглядело так, словно они выбегали из подбитых транспортов, тут же попадая под перекрестный огонь, рвавший их на куски. Еще один эвакуационный конвой, перехваченный осаждающими войсками и полностью уничтоженный.

Эдвард только усмехнулся, ступая между трупами, не понимая, почему только теперь эти глупцы пытались выбраться, когда прошли уже все сроки.

- Господин, – у одного из таких же разбитых пассажирских транспортников они обнаружили группу солдат из штурмового отряда, – Мы ждали вас.

- Чем обязан, лейтенант? – поинтересовался Эдвард, проходя с ним к разбитому корпусу пятиосной машины, – Что вы обнаружили?

- Командование обороны города, господин, пытались его покинуть, прикрываясь гражданскими. Наверное, рассчитывали, что мы пропустим конвой… Они здесь, господин, – офицер указал на нескольких пленников со связанными руками, поставленных на колени и смирно ожидавших своей участи под прицелом импульсных винтовок.

- Можете пока передохнуть, лейтенант, – кивнул Эдвард, – Если вы понадобитесь, то вызову вас, – лейтенант поклонился и отступил в сторону, оставив своего барона, который уже обратился к пленникам, – Кто из вас старший?

- Я, – голову поднял уже седой офицер с аккуратной бородкой, – Маршал Митрие, командующий городскими силами обороны.

- Барон Эдвард Тристанский…

- Я знаю ваше имя, – кивнул маршал, – Хотя никогда не думал, что такой человек, как вы, может называться дворянином.

- Простите? – Эдвард усмехнулся, – но почему вы так решили?

- Вы истребляете мирное население! Расстреливаете конвои с беженцами! Как вас после этого еще можно называть? – прохрипел пленник, плюясь словами, – Вы не дворянин, вы убийца! Мясник! Сто миллионов гражданских! И вы даже не даете шансов никому из них выбраться отсюда… – продолжать свою тираду пленник уже не смог, поскольку у него на шее сошлись пальцы перчатки экзоскелета, крепко сжав и не давая произнести больше ни слова.

- Не вам меня обвинять, – холодным тоном сказал Эдвард, – У вас было сто часов на эвакуацию. Сто часов мои войска ждали, пока вы выведете людей из зоны боев, но вместо этого вы решили ограничиться обустройством убежищ и укреплением оборонительных рубежей. Вы решили, что сможете дать нам отпор, и сейчас отвечаете за это! Сто миллионов жизней именно вы обрекли на смерть!

- Это наш дом! – прохрипел вражеский командующий, – И мы защищали его!

- И вы умрете на его развалинах, – пообещал тристанский барон, на этом посчитав разговор законченным. Повернувшись к своим солдатам, кивнул головой, – убейте их.

Эдвард снова проснулся раньше подъема, открыв глаза и уткнувшись взглядом в деревянный потолок над собой. Кажется, он уже успел запомнить каждую трещинку и каждый изгиб древесного узора, покрывавшего сбитые доски, и сможет их даже перерисовать, если в подобном вдруг возникнет какая-то надобность. Наверное, этого ему тоже будет не хватать. Конечно, здесь не роскошные кровати с шелковым бельем, и при пробуждении его не встречают сервисные дроны, вычистившие за ночь его мундир, простота повседневной жизни лагеря ему больше напоминала фронт, хотя и там у него всегда было несколько единиц автоматизированной прислуги.

Почему он задумывается о подобных мелочах? Проявление страха перед тем, что сегодня последний день в «Совенке», а дальнейшее будущее слишком смутно, чтобы на него ориентироваться? Или же это уже слабая надежда, что все-таки все снова вернется на круги своя? Здесь он не мог жить одной только логикой, просто не получалось, а потемки человеческой души были загадкой для многих поколений ученых и философов, до сих пор не разгадавших всех ее тайн.

Потянувшись, Эдвард поднялся с кровати и быстро оделся, стараясь не обращать внимания на кровать вожатой, где одеяло снова сползло гораздо ниже дозволенного. Интересно даже, она каждую смену кого-то к себе подселяет, либо же подобное исключение было сделано только для него?

«Совенок» еще только готовился к пробуждению, сейчас, под косыми лучами только восходящего из-за горизонта солнца, еще сонный и пустой, с прохладным после ночи воздухом. Аллеи лагеря пустовали, и только утренний ветерок шевелил кроны деревьев, словно сообщая, что это место не застыло где-то вне времени и пространства, а просто спит.

Эдвард оставался стоять на ступеньках, раздумывая, куда можно пойти, но мысли все равно возвращались к одному и тому же человеку, который сейчас еще должен спать после последней слишком длинной ночи. И все же, сегодня действительно последний день, последние местные двадцать четыре часа, какие мог провести со своей возлюбленной прежде, чем лагерь официально заявит об окончании смены, и перед ним возникнет необратимое препятствие в виде большого транспаранта с надписью «финал».

Домик Алисы внешне ото всех остальных ничем не отличался, за исключением уже знакомого черного флага с черепом и перекрещенными костями. Как-то не обращал на него раньше внимания, занятый другими вопросами, но девушки, кажется, решились снова его вывесить, даже не боясь напоминаний о связанных с ним событий. Остановившись на крыльце, постучал в дверь, прислушиваясь к звукам с той стороны. Сначала ничего не было, но после повторного стука с той стороны затопали босые ножки, занавеска на двери отодвинулась в сторону, и с той стороны показалось заспанное лицо Алисы, только что поднявшейся с кровати и все еще зевавшей. Разглядев все-таки, кто стоит с той стороны, девушка искренне удивилась, но ключ в двери почти сразу же повернулся.

- Эд, ты чего здесь так рано? – удивилась девушка, высунув голову в открывшуюся щель, – Даже еще подъема не было.

- Хочу тебя украсть, – честно признался он, – Не хочу тратить время на всякие зарядки и линейки, когда есть возможность провести его с тобой.

- Дурак, – буркнула Алиса, зевнув, – Ты бы еще ночью пришел… Ладно, погоди, дай только оденусь, – и дверь снова захлопнулась, оставив его одного дожидаться снаружи. Усмехнувшись, Эдвард прислонился к стене домика, сорвав с земли травинку и зажав между зубами. Почему-то ему сейчас вспоминался тот бал, где он впервые познакомился со своей невестой, и где их общение сначала было таким же подчеркнуто вежливым, в угоду многочисленным придворным и приглашенным гостям, и так хотелось сбежать от всего этого. Сказать друг другу хотя бы несколько простых слов, а не вежливых выражений, поскольку каждое их слово могло стать причиной для сплетен и пересудов. Эдвард был совсем молодым бароном, вассалы видели в нем лишь командующего и наследника, а она впервые вышла в свет как дочь дворянского рода, и за каждым ее движением следила целая свита фрейлин и тетечек.