– Ладно, что делать будем? – спросила я Катрин.
Она стояла посреди гостиной, взъерошенная и сердитая: большие, подведенные черным глаза и растрепанные волосы придавали ей вид неукротимой дикарки, которому я завидовала: не время было выглядеть паинькой.
– Не знаю! – гаркнула Катрин. – Я… Давай для начала проведем разбор полетов: какого ЧЕРТА?
Нет ничего лучше хорошего «какого черта!» для конструктивного разбора полетов.
– Осточертело… – поддержала я.
– Пойду, приготовлю «маргариту», – перебила меня Катрин.
– Отличный план, подруга.
«Отличный план, подруга»? Неужели это я сказала: «Отличный план, подруга» при упоминании «маргариты»?!
Какая разница. План и вправду был отличный, и как это чудесно, почти освободительно – уверенно и четко сказать: «Отличный план, подруга!» Из моей комнаты вышел Ти-Гус и посмотрел на меня, видимо, ожидая, что я сейчас схвачу его, чтобы поплакаться.
– Не сейчас, Ти-Гус. Но не уходи далеко, мамочке еще понадобится зоотерапия – попозже.
– Нет уж! – крикнула из кухни Катрин. – Ножик хороший тебе понадобится, ясно? И никакой зоотерапии!
Убийство – этот вариант я еще не рассматривала, но на данный момент он был, бесспорно, очень привлекателен.
Катрин вернулась из кухни с двумя огромными «маргаритами», а я почувствовала ягодицей, как завибрировал в заднем кармане телефон.
– О боже! – вздохнула я. – Я вибрирую.
– О боже, – повторила за мной Катрин.
Потом, видя, что я поднесла руку к левой ягодице, дикой кошкой бросилась на меня. Последовал смешной раунд греко-римской борьбы, сосредоточенной вокруг моего зада: Катрин пыталась помешать мне ответить, а я, отталкивая ее, вытаскивала телефон из кармана. «Не трогай!» – кричала она. «Я хочу поговорить!» – вопила я.
Спустя шесть бесконечных вибраций она держала в руках умолкший телефон и смотрела на меня большими глазами фурии. «Вот так», – сказала она с таким спокойствием, что я сразу поняла: звонок был от Флориана. Я застыла на несколько секунд, потом кинулась на нее.
– Нет! НЕТ! – закричала Катрин. – Я спрячу его в трусы, клянусь тебе!
– Плевать, я его выковыряю из твоей задницы, если понадобится!
Мы обе орали. «Стоп! Стоп! ТПРРРУ!» – выкрикнула наконец Катрин. Мы замерли, и впервые за две недели я расхохоталась. «ТПРРР-У!» – повторила Катрин и тоже прыснула. Тем не менее она успела встать между домашним телефоном и мной, а мой по-прежнему держала в поднятой руке над головой, как будто это могло меня остановить, учитывая, что она была намного ниже ростом.
– Жен, – она понизила голос. – Серьезно. Я хочу сказать: мы можем сначала поговорить? Ты же знаешь, что он сделает, если ты ему позвонишь.
Да. Я знала, что он сделает, если я ему позвоню. Он спокойно объяснит мне, что у меня нет никаких причин нервничать, что он оплошал, с кем не бывает, он извиняется, но я должна понять. Хуже того: он будет так убедителен, что я почувствую себя дура дурой: с какой стати взвилась? Это было невыносимо.
– Черт, как же он меня достал, – сказала я, продолжая свои мысли вслух.
– Держи.
Катрин протянула мне «маргариту», подняла свою, и мы чокнулись.
– Как хорошо, – сказала я. – Я бы осушила дюжину зараз. – Ладно. Можно хотя бы прослушать сообщение?
– Можно прослушать сообщение, – согласилась Катрин.
Мы сели на диван, и я включила громкую связь.
– Женевьева… это я… это Флориан…
– Да знаем мы, что это Флориан, кретин! – фыркнула Катрин под мое агрессивное шиканье.
– Послушай, – продолжал знакомый голос моего бывшего, – я должен извиниться…
– Он думает, извинения будет доста…
– Ч-Ш-Ш-ШШШ!
– …я не должен был приходить в этот бар… это моя ошибка, это… Глупо, но я решил… из-за того, что сказала мне твоя мать…
При упоминании моей матери мы с Катрин переглянулись ошеломленно и озадаченно. При чем тут моя мать?!
– …Так вот, глупо, но я решил, что ты… что тебе не хочется никуда выходить… я… это ужасная глупость с моей стороны… ты… ты сильнее, чем я думал, и… вот… в общем… это… не вот… я допустил непростительную ошибку. Надеюсь, что ты сможешь… нет… Vergiß das… я… мне очень жаль. Вот. Гм… Пока.
Это было все. Мы с Катрин тупо смотрели на маленький аппарат, ожидая непонятно чего.
– А что такое Vergiß das, что это значит?
– Это значит «забудь»!
– Что он хочет, чтобы ты забыла?
– Да не знаю я!
– Надо еще раз прослушать!
– Давай!
– Ох, мне показалось, что… он говорил не так, как обычно!
– Да, знаю!
Все наши фразы были до того восклицательными, что я рассмеялась. Чисто нервное, но как же от этого было хорошо!
«О’кей… о’кей, о’кей, о’кей… Прослушаем еще раз». Я приложилась к «маргарите» так основательно, что глотать пришлось в два приема. «Тебе не показалось, что он был… слегка опрокинутый? Потому что для Флориана это… это турбо-мега-архи-опрокинутый».
– Был, был опрокинутый…
– Он никогда не бывал опрокинутым. Как ты думаешь, это знак, это хороший знак?
– Надо бы разобраться, что ты подразумеваешь под «хорошим знаком».
Она смотрела на меня с сокрушенным видом. Я понимала, что она хочет сказать. Что я, собственно, подразумевала под «хорошим знаком»? Что некоторая нервозность в обычно таком степенном голосе Флориана означала, что он может ко мне вернуться? Размышления под таким углом не могли не быть смертельно опасными, это было абсолютно ясно даже сейчас, когда я пыталась заглотить децилитр «маргариты» в один присест.
– Ладно, все, – решилась я. – Прослушаем еще раз.
Я хотела было нажать клавишу телефона, но тут вошел Никола и объявил с победоносным видом: «Я принес водку!» Он остановился, разочарованный, увидев, что с крепким алкоголем у нас уже все в порядке. Наши стаканы были наполовину пусты.
– Где Ной? – спросила Катрин.
– У Эмилио. Он вышел на площадку, когда услышал нас, и сказал, что Ною, наверно, лучше побыть сегодня вечером у него.
Мы с Катрин переглянулись и одобрительно покивали. Начинающий актер или нет, Эмилио был неоценимым помощником.
– Что тут творится? – спросил Никола.
– Звонил Флориан. Мы как раз собирались еще раз прослушать его сообщение.
– Подождите меня, я налью себе выпить. Вы что пьете?
– «Маргариту», но это слишком долго, пока еще ты приготовишь! Выпей из моего стакана, потом еще смешаем.
Катрин не было равных, когда приходило время контролировать потребление алкоголя, необходимого для выхода из кризиса.
– Отлично, – сказал Никола и сел перед нами, потирая руки. Он отпил большой глоток из стакана Катрин и посмотрел на нас. – Ну что, слушать будем или как?
– А тебе не терпится, да? – спросила я, чуть улыбнувшись. – Ты же мужик, чего ж так возбудился, а?
– Я не возбудился, просто любопытно, что он там оставил за сообщение… – Он осекся, увидев, что я смотрю на него все с той же ехидной улыбкой. – Слушай, я, пожалуй, решу, что ты была куда приятней, когда орошала слезами все наше белье!
Он, однако, взял меня за руку, звонко ее поцеловал. И тут же поторопил:
– Ну, давай же! ДАВАЙ! – и показал на телефон.
Мы прослушали сообщение. Голос Флориана не успел сказать «пока», а мы с Катрин уже кричали наперебой: «Он действительно не такой, как всегда!», «Ему плохо, это ясно, ему плохо. Ведь ему плохо, да?», «Как вы думаете, что он хотел сказать своим «забудь»?» и особенно: «Нет, скажите на милость, как это он говорил с моей матерью?!»
– О’кей, тайм-аут! – крикнул наконец Никола. – Будем разбираться поэтапно. Здесь есть над чем подумать.
Как я их любила! Их внимание ко мне, их эмоциональность, тот факт, что они были взвинчены не меньше, чем я, от этого сообщения, трогали меня до глубины души и – я это знала – не давали мне закрыться в одиночестве своей комнаты и слушать сообщение в режиме нон-стоп сотни раз, а то и – что было бы катастрофой – звонить, может быть, даже не единожды, Флориану.
