- К сожалению, не все могут разглядеть в близком друге предателя, а если и могут, то в большинстве случаев делают это слишком поздно. Твои родители доверили свои жизни не тому человеку, хоть я и пытался убедить их в том, что Петтигрю – не лучший кандидат на роль Хранителя.
Поставив кружку на край стола, я разве что не привстаю в кресле, в волнении поправляя очки на переносице.
- Вы пытались отговорить их? Пытались переубедить, а они вас не послушали? – я несколько раз провожу ладонями по подлокотникам, разрываясь между чувствами изумления и разочарования одновременно.
Директор замирает возле высокого стеллажа, долго смотрит на меня, сцепив пальцы рук за спиной, затем медленно кивает в знак подтверждения моих слов.
- Лили испытывала по отношению к Питеру то доверие, которого он, к сожалению, не заслуживал, а Джеймс считал его своим лучшим другом. Заставить их передумать было равносильно борьбе с ветряными мельницами. Я даже не могу предположить, почему они выбрали именно его, а не, предположим, Сириуса или Ремуса.
- Я тоже не знаю, сэр… – выдыхаю, бездумно водя кончиками пальцев по растительным узорам на подлокотниках кресла. – Думаете, я не старался повлиять на их решение? Мало того, что они выбрали Петтигрю, не посоветовавшись со мной, они ещё долгое время держали меня в неведении, словно меня это никоим образом не касается.
Дамблдор опускается в соседнее кресло и, дотронувшись до моей руки своей тонкой ладонью, с мягкой улыбкой произносит:
- Не стоит держать обиды на них. Лили и Джеймс, как любые родители, старались уберечь тебя от опасности.
- Не думаю, что молчание являлось лучшим способом сохранения моей жизни, – горько усмехаюсь и встречаюсь с взглядом небесно-голубых глаз.
Директор неопределённо качает головой, отчего последние лучи заходящего солнца, пробивающиеся сквозь высокое окно, отражаются в половинчатых стёклах его очков. Погладив бороду, он, наконец, отвечает:
- В тебе говорит семнадцатилетний подросток, Гарри. Когда-нибудь ты всё поймёшь, – Дамблдор возвращается в своё кресло и продолжает: – А пока оставим эту тему, в ней много тёмных пятен, об истинной сущности которых я пока что не могу судить, и поговорим вот о чём. Твоё чудесное спасение, которое стоило тебе шрама, а Волдеморту – загадочного исчезновения. Волей судьбы ты становишься первым человеком, которому удалось выжить после Авады Кедавры. К тому же, профессор Снейп рассказал мне о твоих перепадах настроения, и я бы рад списать это на твой возраст, да только не у всех лопаются стаканы от приливов злости.
Я теряю дар речи на несколько мгновений, стараясь не показать это Дамблдору. Интересно, что ещё Снейп поведал директору? Хотя, почему бы и нет? Я рассказываю Снейпу всё это только потому, что доверяю ему, а раз он делится этим с Дамблдором, значит он, в свою очередь, доверяет ему.
- Надеюсь, ты должен понимать, что всё это – более чем странно и подобных случаев я не встречал, а живу я на этом свете долго. Стараясь докопаться до первопричин, я изучил не один том древней и очень ценной литературы, но в итоге – ничего.
Дамблдор разводит руками, а я подаюсь вперёд, глухо повторяя:
- Что значит «ничего», сэр?
- То и значит, Гарри. Как я уже сказал, выживание после Авады Кедавры – феноменальный случай, и такого в истории магического общества не было ни разу. Соответственно, ни одна известная нам книга не может располагать подобной информацией. Я откровенно потерялся, Гарри…
Последняя фраза звучит настолько безнадёжно и потерянно, что я даже напрягаю слух, задумываясь о том, не ослышался ли я. Взглянув на Дамблдора, я понимаю, что не ошибся, потому что уравновешенность и спокойствие старика вмиг куда-то исчезают. Трогая серебристые ниточки своей бороды, он жуёт губами, перескакивая взором с одного замысловатого прибора на другой, седые брови то и дело сходятся к переносице или, наоборот, озадаченно взмывают вверх.
- Я наблюдаю за тобой всё это время, замечаю, как кардинально поменялась твоя жизнь в Хогвартсе. Теперь ты – центр всеобщего внимания, и я отчётливо вижу, что это не приносит тебе удовольствия, что немудрено. Наверняка, внутри тебя идёт борьба с новым знанием, с его странными и, порой, пугающими сторонами. Я сам загнан в тупик и пока что не представляю, с чего начать, от чего оттолкнуться в своих поисках.
Тихо вздыхаю, ощущая, как дрожит моё дыхание. Сложив ладони на коленях, опускаю взгляд вниз и стараюсь произнести как можно более спокойно:
- Может, стоит начать с истории Волдеморта? Я подумал: ведь он узнал о Пророчестве и почему-то решил, что в нём говорится именно о нём, что он и есть – Тёмный Лорд.
- Теперь люди его так и зовут. Некоторые даже боятся произносить его имя, только я считаю это глупостью, – хмыкает Дамблдор, а я удивлённо выгибаю брови.
Одно дело бояться волшебника, а другое – его имени. Действительно, несусветная глупость.
Директор пожимает плечами в ответ на моё выражение лица. Соединив кончики пальцев, он прогоняет былую растерянность и продолжает почти деловым тоном:
- Я понимаю твою мысль и считаю твой интерес к личности Волдеморта вполне закономерным. Кстати говоря, я сам задумывался над этим вопросом. Если мы хотим решить какую-либо проблему, необходимо смотреть в корень, в нашем случае это – история жизни Тома Реддла. Но, боюсь, нам придётся прервать наш разговор, потому как, если я не ошибаюсь, тебе пора на занятия, Гарри.
Встрепенувшись, я бросаю взгляд на большие напольные часы, негромко тикающие у противоположной стены, и обнаруживаю, что через пятнадцать минут начнётся занятие по Астрономии.
- Вы правы, сэр. Значит, я пойду?
Дамблдор поднимается с кресла, я спешу сделать то же самое. Обойдя стол, волшебник одной рукой аккуратно обнимает меня за плечи и, неторопливо шагая в сторону выхода, произносит тем добродушным тоном, какой был, когда мы столкнулись возле Большого Зала:
- Иди, но я думаю, наш разговор пока что не окончен, а ты как считаешь?
Я согласно киваю, а директор одаривает меня тёплой улыбкой.
- Поэтому, жди от меня домового эльфа в ближайшие дни.
- Конечно, сэр. Спасибо вам.
Я уже толкаю массивную деревянную дверь, как Дамблдор окликает меня. Обернувшись, вижу, что он застывает возле большого напольного глобуса, водя длинными пальцами по его полированной поверхности.
- Держись ближе к своим друзьям, Гарри.
Зачем-то поджав губы, я вновь киваю и повторяюсь в словах благодарности, а старик провожает меня долгим беспокойным взглядом.
- Почему ты не спросил у Дамблдора, куда Снейп подевался? – Рон сверяет карту звёздного неба с тем, что видит в телескопе.
Удивлённо кошусь на него, плотнее закутываюсь в мантию.
- Смеёшься? Мне кажется, я пока что не имею права задавать директору подобные вопросы.
Друг закатывает глаза, а я отмахиваюсь, не желая продолжать этот бессмысленный разговор.
Сегодня особенно холодный вечер: чувствуется медленное, но неумолимое приближение зимы. Того ветра, что был днём во время тренировки, уже нет, но недвижимый воздух настолько колючий и, кажется, даже звенит. Небо абсолютно чистое, без единой тучки, его насыщенный оттенок схож с цветом чернил. Дрожащее сияние звёзд притягивает взор, заставляя забыть об истинной причине нахождения на верхней площадке Астрономической башни.
- Мальчики, не отвлекаемся, – профессор делает замечание нам с Роном, и мы тут же утыкаемся в свои карты.
- Гермиона, что это за звезда? – друг тыкает пальцем куда-то в небо. Девушка недовольно поджимает губы и, покачав головой, выдыхает: «Вообще-то, Рональд, это Венера».
- И всё же, его отсутствие несколько… странно. Даже завтрашнее занятие по Зельеварению убрали из расписания, – заключает Рон, не отрываясь от нанесения вышеупомянутой Венеры на карту.
Задумчиво вожу кончиком пера по губам, подкручиваю окуляры на телескопе. Чешу затылок и, наконец, соглашаюсь.
