— Ох, — говорю, обращаясь к машине, — а твой хозяин тот еще свинтус. Похоже, я ошибался на его счет. Резинки, наркота, что еще? — Разгребаю хлам дальше и натыкаюсь на что-то прох… — Твою ж мать! — выдыхаю я. Быстро скидываю барахло на сиденье, чтобы подтвердить догадку. — Ствол в бардачке! Твою ж мать. Твою ж мать, Грег!

Сердце как бешеное.

Похоже, на этот раз я вляпался по самые яйца. Гребаный ты придурок, Лестрейд! Живо вали отсюда!

Едва успеваю закончить последнюю мысль, как тут же подскакиваю:

— Какого…

Меня выследили.

========== Everybody Wants To Rule The World ==========

Стоит обнаружить свое присутствие, он вскакивает на сидении и оторопело пялится сквозь стекло, видимо, пытаясь сообразить, как быть дальше.

Нечего соображать. Ты в полном дерьме, парень.

— Вылезай, и без шуток, — говорю я.

Из машины доносится музыка. Что ж, надеюсь, он умеет читать по губам.

Ненавижу повторять дважды. Моему терпению нет предела, но никогда не просите меня повторить. Это приводит в бешенство. Я могу быть наигранно спокойным, могу быть нарочито безразличным, но есть моменты, контролировать которые я не в силах. Один… два… три… Школьный психолог учила в особо острых ситуациях считать до десяти.

Главное — ничего не спутать и не начать обратный отсчет.

Наверняка этот придурок не удосужился заблокировать дверь. Меня захлестывает волна раздражения.

Так и есть — дергаю на себя, дверца распахивается.

О. А вот это уже интересно.

Мгновение — и мне в лицо смотрит дуло моего же пистолета. Реакция у него что надо.

Но вот какая штука: вряд ли этот щенячий взгляд принадлежит потенциальному убийце. Сомневаюсь, что он вообще держал в руках оружие.

— При таком положении пистолета и незафиксированной руке точка прицела смещается на двадцать градусов вправо и выше, отдача изменит траекторию полета пули до производной. Вероятность попадания в цель ниже десяти процентов. Ты волнуешься, дыхание сбито — это делает вероятность попадания еще более ничтожной. Руки трясутся — ты скорее выронишь пистолет, чем выстрелишь. Никто не спускает крючок средним пальцем, а тем более вторым суставом. Ты не попадешь, — я чеканю каждое слово. Все то время, что я говорю, он смотрит непонимающе. — Ты из обычной уличной шайки, но сам из приличной семьи; мать — врач, отца у тебя нет. Из колледжа выгнали, но работу так и не нашел. Жаждешь приключений, а не крови или денег, что говорит о тебе, как о безнадежном романтике. Ты лишен психологии преступника, навязанные тебе принципы слишком сильны. И ты не собираешься стрелять. Я прав?

— Ч-что?

В следующее мгновение кулак с размаху впечатывается в скулу. Рукоятка перехваченного пистолета ударяет в нос. Сломан. Моя рука в крови.

Много крови.

— Предохранитель. Ты забыл.

Я наставляю оружие и разглядываю незадачливого угонщика, пока тот приходит в себя. Он совершенно не похож на преступника. Слишком просто, никакого хладнокровия — сплошная горячность. Хотя нервы у него в порядке, другой на его месте уже давно наложил бы в штаны. Сколько ему? Семнадцать? Восемнадцать? Мечусь между желанием пожалеть и желанием врезать сильнее. Я безнадежно, безнадежно, абсолютно в своем репертуаре. Однажды моя доброта сведет меня в могилу.

Однажды я перестану удивляться самому себе.

Наконец его ошалелый взгляд возвращает меня в действительность. Он чертыхается и произносит нечто непечатное, что я вряд ли воспроизведу по памяти.

Кассета в магнитоле заканчивается. Динамик шипит шорохом прокручиваемой ленты. Щелкает. Конец.

Ко-нец.

— Вылезай. — Держу его на мушке.

Он послушно выбирается из салона. Захлопываю дверцу.

Пока решаю, что с ним делать, он опирается на машину, стоя на чуть согнутых ногах и опустив голову. Кажется, его тошнит. Что ж, такое бывает.

— Садись на землю. — Тычу в него дулом, и он покладисто выполняет сказанное. Видимо, его скудных мозгов хватает на то, чтобы решить несложную головоломку. Лучше не делать резких движений. Мне правда интересно, заплачет ли он. Будет ли просить. Плачущие люди меня пугают, сопротивляться их манипуляциям слишком сложно. Не то чтобы я хотел видеть чьи-то слезы. Так — еще один штрих к портрету. Я до жути любопытный.

Он сидит с опущенной головой.

Я стою, нависая над ним, как коршун. Очень уставший и очень злой. Хотя в данную секунду мне весело. Я думаю о том, как охренеет Олли — он любитель таких историй.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает он; его голос на удивление низкий и твердый. Кажется, я ошибся с возрастом в меньшую сторону.

Он похож на пружину, готовую выстрелить в любой момент. Ему страшно. Напряженная поза. Сейчас его надпочечники усиленно вырабатывают адреналин. Его пугаю не я, а непонятная ситуация. Мозг прокручивает сценарии. Со временем он поймет, что из этой комнаты не выйти, и подъем сменит апатия. Он будет подавлен.

Мне не нужны безобразные шрамы и горы мышц, чтобы испугать человека перед собой. Мне вообще ничего не нужно. Одно это должно быть пугающим. Чтобы это понять, надо видеть мир плоским. Ему же не помешает мишура вроде заброшенной стройплощадки и нацеленного в лоб хеклера.

— Подними голову, — говорю я. Он расправляет плечи и впивается в меня презрительным взглядом.

Банально. Я играю киношного злодея, он играет крепкого орешка. Эй, эта история начиналась не так. Ты угнал мою тачку.

Не пойму, что здесь смешного. Хотя, конечно, смешного много. Цирк. Шапито.

Он ржет и сплевывает попавшую на губы кровь.

— Расскажи, посмеюсь вместе с тобой. — Борюсь с желанием ткнуть в него дулом. Врезать рукояткой. Прострелить ногу. Чтоб совсем уж по-киношному.

— Нервы. Я полный кретин, — кисло замечает он.

Так я согласен. Разве я спорил?

— Заключение полного кретина, — хмурюсь я. В голове разворачивается борьба противоположностей: рассмеяться или пнуть его по ноге?

Один-ноль в пользу консервативной партии. Он даже не шевелится, просто потирает пострадавшую лодыжку и смотрит, вперив свой щенячий взгляд.

— Что ты собираешься делать? — повторяет почти неслышно. Испытывает терпение. Я наклоняюсь, заношу руку и бью открытой ладонью точно по раненой скуле. Не хватало еще утирать сопли угонщику собственной машины.

Если бы кто-то ударил меня, я был бы благодарен. Меня бы это отрезвило.

В который раз напоминаю себе успокоиться. Я стабилен. Адекватность — это так просто. Ну же, Майкрофт. Держи себя в руках.

— Есть два варианта. При первом я сдаю тебя в полицию. С тобой разбираются. Отсидишь пару суток, отпустят под залог, если наскребешь денег. Твоё имя занесут во все базы, дальнейшее твоё существование станет унылым подобием жизни. Впрочем, не вижу разницы. — Интересно. Кажется, ему этот вариант представляется неприемлемым. Я продолжаю: — При втором варианте сдаю тебя матери вместе с найденными тобой наркотиками. Никакой полиции. — Кажется, я попал в цель, и этот вариант звучит для него как приговор. Он опускает голову.

— А третий вариант, — говорит он.

— Что?

— Третий вариант. Варианта всегда три.

Удивительно, сколько злости может вызвать какой-то сопляк. Я все жду, пока он вскочит и сделает хоть что-нибудь. Его спокойствие бесит; моя злоба натыкается на стену и возвращается обратно, входя в меня как нож в масло.

— Можешь предложить что-то получше? — мрачно интересуюсь я. Моё терпение на исходе.

Он поднимает глаза, окидывает меня взглядом и судорожно сглатывает.

— Нет, — говорит он. Судя по внезапной гримасе отвращения, ход его мыслей неоригинален. Я оскорблён.

— В таком случае, могу прострелить тебе ногу и оставить истекать кровью. Стройка заброшена, найдут тебя не скоро. Такой вариант устроит? — я говорю спокойно, но мысли уже давно сорвались на крик.

— Уж лучше так, — неожиданно соглашается он.

Я зверею.

Не знаю, как долго избиваю его. Вокруг кровь, моя одежда в крови. На месте его лица — сплошное месиво. То, что когда-то было челкой, сейчас — свисающий вместе с кожей окровавленный клок. Кажется, он давно потерял сознание, но я все равно луплю его с каким-то диким остервенением. Рот — единственное живое место на симпатичной прежде мордашке, — перемазан багровой слюной; она сбегает к подбородку, минуя опухшую нижнюю губу. Наношу удар за ударом: кулаком, металлом пистолета, ногами. Костяшки пальцев разбиты, но злость переводит боль в разряд наслаждения. Хватаю его за волосы, бью головой о колено; в какой-то момент он стонет, и я понимаю, что все это время он был в сознании, но даже не пытался вырваться или умолять. Он вообще не сопротивлялся. Я забываю о том, что наслаждался происходящим. Меня тошнит от злости. Пинаю безвольное тело, он падает на землю; с размаху наступаю на неестественно выгнутую руку…